Николай Лейкин - Воскресенье на даче

• Название: Воскресенье на даче
• Автор: Николай Лейкин
• Жанр: Юмористическая проза

«Лейкин принадлежит к числу писателей, знакомство с которыми весьма полезно для лиц, желающих иметь правильное понятие о бытовой стороне русской жизни… Это материал, имеющий скорее этнографическую, нежели беллетристическую ценность»

М. Е. Салтыков-Щедрин.

---

— Мы аккуратны, какъ хронометръ, а вы просрочили ваше время… — говорилъ онъ по-нѣмецки. — Вы звали насъ на партію въ крокетъ ровно въ три часа, мы были безъ двухъ минутъ три у васъ, а вы являетесь домой только въ шесть минутъ четвертаго.

Гельбке въ свою очередь вынулъ часы и сказалъ:

— Двѣ минуты четвертаго, но я думалъ, что мои часы впередъ.

— Ваши часы отстали — это вамъ говоритъ часовыхъ дѣлъ мастеръ, — стоялъ на своемъ Грусъ. — Дайте ваши часы и я имъ прибавлю ходу.

Грусъ прибавилъ ходу часамъ Гельбке. Между прочимъ у калитки происходили взаимныя привѣтствія.

— Ну, какъ ваша невѣста, герръ Грусъ? — спросила мадамъ Гельбке.

— Frisch, raunter und gesund… — отвѣчалъ Грусъ, входя вмѣстѣ съ другими въ палисадникъ дачи. — Цвѣтетъ какъ роза.

— Когда свадьба?

— У невѣсты не хватаетъ до свадьбы тридцать три рубля, у меня сто четырнадцать.

— Такъ давно копите и все еще не хватаетъ. Вы, Грусъ, должно быть много пьете пива и много курите сигаръ.

— О, нѣтъ… Дома за работой я теперь курю трубку, мадамъ Гельбке, что дѣлаетъ мнѣ четыре рубля экономіи въ мѣсяцъ, но что вы сдѣлаете, если мои давальцы все такой народъ, какъ вашъ Гельбке. У него часы отстаютъ, а онъ не несетъ ихъ къ часовому мастеру.

— Гельбке годъ назадъ чистилъ у васъ свои часы и если они отстаютъ теперь, то это ваша вина. Нѣтъ, въ самомъ дѣлѣ, когда-же свадьба?

— Скоро. Я полагаю, что къ сентябрю у насъ будетъ назначенная для женитьбы сумма въ тысячу пятьсотъ рублей. На прошлой недѣлѣ я получилъ готовое мѣсто для заводки часовъ въ одномъ пріютѣ, кромѣ того генералъ фонъ Пфифендорфъ поручилъ мнѣ выбрать ему хорошіе бронзовые часы для гостиной и здѣсь я буду имѣть рублей пятнадцать коммиссіи.

— Ну, Гельбке! Скорѣй крокетъ, крокетъ! — хлопалъ въ ладоши Грюнштейнъ. — А пока, гдѣ ваши дѣти? Я имъ принесъ изъ вашей аптеки ячменные леденцы. Густинька, Фрицхенъ! Da haben sie roстинцы.

Мадамъ Гельбке радостно улыбнулась, подвела къ Грюнштейну дѣтей и говорила:

— Кланяйтесь и скажите: благодарю, герръ провизоръ.

— А какъ идетъ у нихъ дѣло съ гимнастикой?

— О, Фрицъ совсѣмъ акробатъ, — отвѣчалъ за жену Гельбке и прибавилъ: — Амальхенъ! Ты не просрочь время. Въ три съ половиной часа они должны дѣлать четверть часа упражненія на трапеціи, а въ четыре часа имъ слѣдуетъ получить въ пищу казеинъ. Есть-ли для нихъ молоко?

— О, sei ruhig… Я не какъ ты… Я аккуратная мать, — отвѣчала мадамъ Гельбке. — Мои часы на шесть минутъ не отстаютъ.

— Aber, Amalchen… — хотѣлъ оправдываться Гельбке.

— Нечего, Амальхенъ! Ты былъ вчера въ городѣ и могъ повѣрить часы по пушкѣ. Наконецъ, вчера была суббота… Къ вамъ по субботамъ ходитъ въ контору для заводки часовъ часовыхъ дѣлъ мастеръ и ты могъ у него повѣрить свои часы. Гельбке! Ты перестаешь быть аккуратнымъ! — погрозила она ему пальцемъ.

Гельбке и Аффе устанавливали дуги крокета и вынимали изъ ящика шары.

— А апотекершнапсъ будете пить? Я принесъ апотекершвапсъ, — говорилъ Грюнштейнъ, вынимая изъ кармана аптечный флаконъ съ красной жидкостью.

— Нѣтъ, нѣтъ! Теперь нельзя! Гельбке и Аффе пили четыре шнапса за фрюштикомъ! — вскричала мадамъ Гельбке. — Они пили и такъ больше своей порціи. Я позволяю Гельбке пить не больше двухъ шнапсовъ по воскресеньямъ за фрюштикомъ. А это все Аффе виноватъ.

— Мамахенъ, мы пbли только три шнапса, а четвертый ты намъ не дала, — заискивающимъ тономъ сказалъ Гельбке.

— Врешь, врешь! Четыре.

— Я и Грусъ выпили сегодня тоже по четыре.

— Это не дѣлаетъ вамъ честь. А невѣстѣ Груса я скажу, чтобы она лишила его за это права три дня цѣловать ея руку.

Гельбке подошелъ къ женѣ и тихо сказалъ:

— Мамахенъ, вѣдь Грюнштейнъ угощаетъ, вѣдь этотъ шнапсъ будетъ даромъ. Позволь намъ выпить.

— Даромъ! Ты забываешь, что я должна подать колбасы на закуску. Вѣдь Грюнштейнъ безъ закуски пришелъ, — также тихо отвѣчала она. — А хлѣбъ?

— Полно, Амальхенъ… У васъ отъ фрюштика осталось десятокъ раковъ — вотъ мы раками и закусимъ.

— А порядокъ? Ты ни во что не ставишь порядокъ? А твоя печень? Вотъ ежели-бы ты былъ капиталистъ, то я позволила-бы тебѣ рисковать здоровьемъ. Ты долженъ беречь свое здоровье для жены и дѣтей.

— Душечка, вѣдь я застраховалъ для васъ свою жизнь въ пять тысячъ. Позволь, мамахенъ, выпить шнапсъ.

— Пей, но я буду сердиться, — отвѣчала мадамъ Гельбке и надулась.

— Есть разрѣшеніе на шнапсъ? — спрашивалъ Грюнштейнъ, слѣдившій за перешептываніемъ.

— Есть, есть! — радостно воскликнулъ Гельбке.

Появилась рюмка и тарелка раковъ.

— На травѣ будемъ пить, на травѣ… Садись всѣ на траву… Садись вокругъ, — командовалъ Аффе и весело запѣлъ:

«Bin ich in Wirthshaus eingetreten
Gleich einen grossen Kavalier,
Da lass icli Brodt und Braten liegen
Und ffreife nach den Korkenziher…»

— О, Аффе! Какой вы кутила. Я не люблю такихъ. Я удивляюсь, какъ вамъ ваша сестра позволяетъ, — погрозила ему пальцемъ мадамъ Гельбке.

Мужчины по очереди пили апотекершнапсъ.

— Восторгъ, что такое! — говорилъ Гельбке, проглатывая рюмку жидкости.

— На самомъ лучшемъ спирту и собраны всѣ травы, способствующія къ пищеваренію. Это жизненный элексиръ, — хвастался Грюштейнъ.

— Честь и слава провизору Грюнштейну! — крикнулъ Аффе.

— Удивительная крѣпость! — сказалъ Грусъ.

Мадамъ Гельбке продолжала дуться и шептаться съ сестрой Аффе.

— Мамахенъ! Мы такъ веселимся, а ты дуешься и разстраиваешь наше веселье. Полно, брось… Hier ist so gemüthlich, aber du… Ach, Schande…

— Sehr gemüthlich! Ausserordentlich gemüthlich! Еще… — кричалъ Аффе, подставляя рюмку и прибавилъ по-русски: — Русская пословица говоритъ: остатки сладки.

— Meine Herrschaften! Wollen wir noch выпивае'en, — предложилъ Грюнштейнъ, спрягая русскій глаголъ «выпить» на нѣмецкій манеръ. — Мадамъ Гельбке насъ проститъ. Она добрая.

Предложеніе было принято.

VII ПАКИ И ПАКИ У РУССКИХЪ

Лѣсной. Вечеръ. Солнце, позолотивъ въ послѣдній разъ крыши домовъ, опустилось за сосны. Повѣяло прохладой. Поулеглась пыль на дорогѣ. Стала садиться роса. На балконахъ и терассахъ дачъ появились самовары. Бродили по улицамъ пьяные дворники. Раздавались гдѣ-то отдаленные звуки гармоніи, кто-то гдѣ-то сочно ругался. На терассѣ, около остывшаго самовара, передъ только что сейчасъ выпитыми стаканами и чашками сидѣло семейство Пестиковыхъ. Супруги молчали, дулись другъ на друга и позѣвывали. Дѣти еще продолжали пить чаи, раздрызгивая въ чашкахъ куски булки. Клавдія Петровна Пестикова наградила ихъ подзатыльниками и прогнала спать. Изъ комнатъ сталъ доноситься ревъ ребятъ. Михайло Тихонычъ Пестиковъ пыхтѣлъ и усиленно затягивался папироской.

— Переодѣться въ халатъ, что-ли, — пробормоталъ онъ, отправился въ комнаты и вскорѣ оттуда явился въ халатѣ и туфляхъ.

Клавдія Петровна тоже сходила въ спальню и вернулась въ ситцевой блузѣ и безъ привязанной косы, а съ собственнымъ крысинымъ хвостикомъ. Она сидѣла съ размазанными по лбу бровями. Сѣроватая полоса отъ накрашенной брови шла кверху и упиралась въ проборъ волосъ.

— Марѳа! — крикнула она кухаркѣ. — Прибирай самоваръ-то!

Что ему тутъ торчать. Самоваръ прибранъ.

— Вотъ и еще воскресенье прошло, — проговорилъ Пестиковъ.

— Да ужъ нечего сказать, пріятное воскресенье, пріятный праздникъ! — отвѣчала жена.

— Кто-же, душенька, его испортилъ? Вѣдь ты сама. Сама ты полѣзла на ссору съ Доримедонтихой, сама ты задѣла сосѣдку и сцѣпилась съ ней.

— А по вашему, молчать, по вашему, дозволить надъ собой дѣлать всевозможныя надругательства?

— Мало-ли про кого что говорятъ заглазно.

— Вовсе не заглазно. Доримедонтиха прямо во слѣдъ мнѣ хохотала надъ моимъ платьемъ, она нарочно такъ хохотала, чтобы я слышала.

— Да можетъ быть она объ чемъ-нибудь другомъ хохотала.

— Ну, ужъ пожалуйста! Что я маленькая, что-ли! Развѣ я не понимаю? А эта наша сосѣдка, такъ просто она меня бѣситъ своимъ нахальствомъ. Чисто обсерваторію у себя на балконѣ устроила. И какъ только у насъ въ саду какой-нибудь разговоръ — сейчасъ она выскочитъ на балконъ, выпучитъ глаза и свой лопухъ разставитъ, чтобы ни словечка не проронить, что мы говоримъ.

— Но вѣдь тутъ дачи такъ смежно построены, такъ виновата-ли она?

— А вы зачѣмъ меня въ такое мѣсто завезли жить, гдѣ дачи смежно построены?

— Душечка, ты сама выбирала дачу.

— Я думала, что палисадникъ, отдѣляющій нашу дачу отъ сосѣдней дачи, заростетъ чѣмъ-нибудь.

— Чѣмъ-же тутъ зарости, если и кустовъ-то нѣтъ, а сидитъ всего на все двѣ голыя сосны. Сосѣдскій балконъ такъ устроенъ, что…

— Пожалуйста не заступайтесь за эту шлюху, иначе я додумаю, что у васъ съ ней шуры-муры начинаются. Да и то… Всякій разъ какъ я про нее начну — вы сейчасъ заступаться. Какая-нибудь дрянь — и вамъ дороже жены.