Роза Эпштейн - Книга Розы

• Название: Книга Розы
• Автор: Роза Эпштейн
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-91103-111-4

Она говорит, как пишет. Она пишет, как говорит. Сюжет – ничто, рассказчик – всё. А тут еще и в сюжете – веселая, тяжелая и длинная жизнь. Еврейское местечко, военные теплушки, голод, бомбежка, мир. И все это с таким голосом, с такими интонациями, с такими переходами, что мемуарный текст звучит, как Тацит. Без гнева и пристрастия, разумеется…

---

И надо ж тому быть, в это время домой приехал Исай из Сталинграда (он там работал секретарем крайкома комсомола). Исай меня всегда опекал и очень чутко относился к моему настроению. Рая ему все рассказала. Он осмотрел меня критически и говорит:

– Это ж большая честь – повязать галстук самому Стаханову!

– Честь честью, но как на сцену выйти в этом платье? Стыдно же! – продолжаю я плакать.

– Ну-ка, пойдем со мной в универмаг, – предлагает Исай.

Вообще-то, в то время люди с ночи в очереди записывались, чтобы там что-то купить. Но я соглашаюсь, брат берет меня за руку, как в детстве, и мы идем. В универмаге посмотрел он прилавки и – к продавщице. Наклонился, что-то тихонько нашептывает ей, улыбается. А Исай у нас был мужчиной интересным. Очи черные, голос приятный. Видно, обаял продавщицу – та на меня посмотрела и вынесла юбку в складочку из плотной ткани, кофточку беленькую с вышивкой и шелковый галстук. Я нарядилась в обновки, и брат повел меня в обувной отдел. Выбрали там прюнелевые (матерчатые) туфельки черные на каблучке и белые носочки, в галантерее – воротничок белый. А потом Исай мне купил маленькие часики «Зифик» за 400 рублей.

И когда я пришла во Дворец пионеров, наши девки глаза вытаращили. Ну а я загордилась. Потом в школу пошла в этом же наряде. И соседка говорит:

– Ой, Розочка! Как ты хорошо стала выглядеть! А что ж ты каждый день так не ходишь?

– Так это Исайка приехал и накупил мне добра.

– Какой же молодец твой братик.

А сестрицы мои как часики увидели, так и стали просить. То Райка: «Дай поносить, а то у меня лабораторная – боюсь опоздать», то Фенька: «Мне нужно на концерт успеть». Я, конечно, в позу: «Не дам!» Тем более что Исай предупредил сестер: «Только ее тронете, бошки поотрываю!» Куда там! Отлупят меня сестрицы, а часики заберут.

Что же до Стаханова, то, когда на сцене Дворца галстук ему повязывала и зажимом крепила (в то время галстуки не завязывали на узел, а скрепляли зажимом, на котором был изображен пионерский костер), увидела вблизи его лицо. Все как оспой побитое и в черных точках от угольной пыли, а глаза бесцветные.

В 1937 году, когда арестовали весь Сталинградский обком партии, в опалу попали и комсомольские вожаки. Исая обвинили в том, что он был вхож в семью второго секретаря обкома, потому что знал, какие платья у его жены. Не арестовали, правда, но комсомольский билет забрали и с работы уволили.

Санька приехал домой в Сталино в растрепанных чувствах. Молодой, горячий и все еще наивный, он верил, что все случившееся какая-то ошибка, просто надо куда-то обратиться, все рассказать – и справедливость восторжествует. Отец, коммунист с почти двадцатилетним стажем, выслушав эмоциональный рассказ сына, сказал:

– Сашк, я дам тебе двести рублей. Больше нет. Езжай в Москву и попробуй найти правду.

Исай поехал в Москву. Остановился у Беллы и Анатолия. Анатолий хоть и работал в серьезном учреждении и связи имел в высоких кругах, узнав цель приезда брата жены, посоветовал:

– Ты, Сань, сам иди в ЦК, без блата. Я тебе не помогу. Если пошлют, тогда и будем думать, как тебе помочь.

По совету зятя Исай пошел в ЦК партии. Но войти не успел. Навстречу ему из дверей выскочил молодой парень в военной гимнастерке, выхватил из кобуры пистолет и прямо на ступеньках пустил себе пулю в лоб. Исай понял, что делать там нечего. И вернулся к Анатолию. Тот выслушал и посочувствовал:

– Да, дела плохи. Сейчас столько комсомольцев вышвыривают. Но ты не опускай руки – иди опять и постарайся записаться на прием.

Исай опять пошел в ЦК. И ему повезло – записался на прием к Кагановичу, как советовал Анатолий. Когда Каганович услышал, что молодой человек из Сталинграда, то призадумался, а потом велел ему через день прийти за ответом. Какова же была радость Исая, когда в назначенный день ему возвратили комсомольский билет. Анатолий же восторгов не разделил:

– Учиться тебе надо, Саня! Митинги, трибуны – это все хорошо. Но нужны образование и настоящая профессия. А что у тебя? Пока только рабфак.

По совету зятя Исай поступил в юридический институт. Но до июня 1941-го оставалось три года. С третьего курса, не успев сдать последнюю сессию, он и уйдет на фронт.

Борька был старше меня на два года. Но так получилось, что опекать его приходилось мне. Потому что все, что могло произойти плохого, обязательно происходило с ним. Такое вот невезучее существо уродилось в нашей семье.

В младенческом возрасте, едва начав ходить, Борис упал на плиту (это случилось в деревне у бабушки Розы) и получил ожог бедер и икроножных мышц. В результате мама вынуждена была до девяти лет носить его на руках. Потом, видно, мышцы наросли, и Борька пошел сам.

С речью у него тоже были проблемы. Помню, приходила к нам какая-то тетя Лиза, шить простыни, наволочки, потому что у мамы на все сил не хватало с такой оравой. Машинка у нас была зингеровская. И нам с Борькой нравилось смотреть, как она строчит. И вот однажды стоим рядом, наблюдаем и вдруг видим, как тетя Лиза снимает с головы волосы и кладет на машинку. Я – бежать из комнаты, а Борька как стоял, так и оцепенел от испуга.

– Мама, тетя голову сняла! – ору я.

Мама влетела в комнату:

– Лиза, как же так?! – Мама-то знала, что портниха носит парик, но не думала, что та снимет его при детях.

Борька бледный как стена, мама его давай целовать и сплевывать. Испуг так снимала. После того случая Борька долго не разговаривал. Мама с ним упорно занималась. И только начал отходить после Лизки, как новая напасть.

К нам во двор приходил один нищий, мальчик, видимо, немой. Милостыню он просил так:

– Ма, па, дай!

И нас им всегда пугали:

– Не слушаешься? Придет «ма, па, дай», и я скажу, чтобы он к тебе подошел.

Мы и правда его боялись. Мальчишка был грязный, вшивый. Потому Маличиха, которая борщ с сахаром варила, решила его как-то помыть в корыте, в котором стирала белье. Он так орал, отбивался. Но она его вымыла. Три раза воду меняла, и потом еще волосы ему обкорнала, чтоб от вшей избавить. И вот мальчишка гладит свое тело, которое вдруг стало белым, и причитает:

– А-а-а, ма, па…

Соседи Маличиху ругают:

– Что ж ты так мальчишку? Он и так пуганый!

Мы с Борькой стояли в кухне. И вдруг заходит этот мальчишка и говорит:

– Ма, па, дай пе.

Чего он хотел, не знаю. В ужасе я закричала и мимо него – бежать. А Борька остался в кухне. И опять онемел с перепугу. Мама в больнице уже лежала. На крик мой Маруська пришла:

– Ще таке заразу занесет.

И выгнала парнишку, но кусочек хлеба дала. А на Борьку не обратила внимания, что тот сидел на полу и раскачивался. Пришла другая соседка и спрашивает:

– Борь, ты чего?

Я говорю:

– Та вин испугався вот этого «ма, па, дай пе».

– Вот сволота какая, каждый раз он в наш двор заходит! – возмутилась соседка. – Вот Маличиха его поймает, искупает опять – долго не придет.

И вдруг Борька спрашивает:

– Правда?

А потом опять замолчал надолго. Поэтому родители и отдали его в школу для дефективных. Говорил он плохо, хотя считал и писал нормально. После семи классов отец устроил его в парикмахерскую учеником. Как-то одна соседская девчонка, зная, что он парикмахер, попросила подстричь ее.

Боря посадил ее на табуретку и стал стричь. Она ему говорит: хватит. А он:

– Сейчас еще подровняю.

И до того доподравнивался, что испортил ей всю прическу. Девчонка в зеркало глянула и завопила:

– Я ему морду набью.

Тут я встряла:

– Только попробуй! Ты сама напросилась, а он не парикмахер, а ученик.

Глава 6 Сталинская родня

Наша семья, когда мы жили в Сталино, считалась устроенной. А другой брат отца с кучей детей был бедным. Жили они в деревне. Помещиком до революции там был Бормашенко. И все село носило фамилию Бормашенко. Кроме Эпштейна. А имя у брата было еврейское – Шемейр, но все звали его, как и моего отца, Соломоном. И отправил тот Соломон своего сына к нам и написал: «Зямку тебе отправляю, хай вин учится». И стал Зямка по паспорту Эпштейном Зиновием Соломоновичем.

Зиновий, пока жил у нас, окончил школу, в армии отслужил, получил направление на учебу в Москву в танковую академию. Там он женился на своей двоюродной сестре Маньке. Ее мать, тетя Маня, жила в Москве, была ярой коммунисткой и депутатом Моссовета. Зиновий приходил к ним, когда учился в академии. Ну и понравилась ему Манька, ладненькая, пухленькая, черноглазая, косы длинные черные. Они поженились. Это еще до войны.

Еще в Сталино жила тетя Феня, младшая из маминых сестер, – мать Марьяны, которая потом уехала в Израиль. Тете Фене все помогали, потому что она одна без мужа двоих детей поднимала. Муж ее, кровельщик, упал с крыши и разбился. Брат Яшка, который работал главбухом шахты, на зиму привозил ей уголь. А другой брат Мишка – дрова. Зимы в Сталино были холодные. Мама помогала тете Фене деньгами. Пойдет на рынок и в форточку ей бросает, когда пять, когда десять рублей. Иногда тетя Феня приходила к нам и орала: