Юрий Скоп - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Юрий Скоп
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 1989
• ISBN: 5-280-00526-6

В книгу «Избранное» лауреата Государственной премии РСФСР Юрия Скопа включены лучшие повести писателя — «Имя… Отчество… Бич», «Волчья дробь. Гаденыш», «Роман со стрельбой» и «Со стороны». Книга раздумий «Открытки с тропы» представлена несколькими новеллами. Это размышления о человеческих судьбах, о сложностях творческой личности, собственной жизни и работе. Четыре новеллы этого раздела предваряют роман «Факты минувшего дня», поднимающий нравственные проблемы нашего общества.

---

Ксения вскинула руку, продолжая все так же пронзительно и стояче всматриваться в Николая, — с каким-то захватывающим ее всю злорадством и ненавистью она отметила сейчас его схожесть с Кряквиным, — и… выключила свет.

Николай послушно подхватил ее на руки, обжигаясь ладонью о гладкую крепость дрожащего тела, и… махом… перенес на кровать… В шапочке… пальто… в сапогах… Грузно мурлыкнули пружины матраса…

— Максим Петрович, я больше так не могу… Бунтует опять. Прямо как с цепи сорвался… Надо нам что-то решать с ним… — Ирина Николаевна Утешева застегнула пуговицу на рукаве белого халата и устало опустилась в кресло перед столом, за которым восседал главврач. — Так и заявляет, что, если мы его не переведем в восьмую палату, перебьет тут все палкой… — Она усмехнулась сухоньким, приятным лицом и сняла очки. Помассировала бледные веки пальцами. — Ну, естественно, что это все так… понт, как выражается один мой молодой пациент… Но тем не менее надо бы все-таки пойти Гаврилову навстречу… Вы же сами знаете его перспективы… Я, с вашего разрешения, закурю?

— Курите, Ирина Николаевна, курите… — Максим Петрович притушил в пепельнице сигарету. — Когда мы его выписываем?

— Гаврилова? — выпустила дым Утешева.

— Да, вашего взрывника.

— Я думаю, что дня через три можно будет вполне. Какой смысл его больше задерживать здесь?..

— Тогда, может быть, рискнем? Пусть поживет с этим капитаном…

— Конечно! — энергично кивнула Ирина Николаевна. — Риска тут никакого. Григорий — очень сильная личность. Экстравертированная, правда, несколько… Но это скорей бравада, реакция на стресс…

— А вдруг этот англичанин…

— Что? Ноту в ООН направит? Чепуха! А вот для Григория это знакомство, безусловно, послужит отвлекающим фактором.

— Уговорили, уговорили… Поступайте, как считаете лучше. Советский взрывник… английский капитан… Оба не видят. Почему мы с вами не пишем романов только, Ирина Николаевна?..

Она опять усмехнулась:

— Вероятно, оттого, что мы с вами… видим это, Максим Петрович. Ви-дим…

Григорий стоял в ординаторской и размахивал палкой:

— До каких пор?! Подумаешь, англичанин!.. У него, между прочим, стоко же дырок в ноздре, что и у меня. Можно проверить… Две, а не четыре. Так что последний раз требую!..

Медсестры и нянечки, сидящие в ординаторской, помалкивали и перемигивались: во, мол, выступает… Артист!

Больничная униформа крепко изменила Григория: мятая, застиранная пижама была маловата ему, штанины на целую ладонь не доходили до лодыжек… Матерчатые тапки с тесемками тоже не очень-то красили крупные ступни. Но самое главное, что прежде всего бросалось в глаза, так это плотная, марлевая повязка, — широко, ото лба и до носа, — обхватившая его голову…

В открытую дверь вошла Утешева.

— Кончайте базар, Гаврилов. Главврач разрешил перейти в восьмую палату. Но… при одном условии. Не мешайте, Гаврилов, развитию наших внешнеторговых отношений с капиталистическими странами. Договорились?

— Ну-у… — протянул Григорий довольным голосом. — Вот это уже да-а!.. Ух и жалко же мне, что не вижу я тебя, Ирина Николаевна! Обцеловал бы! А так-то, каво… — Григорий показал на повязку, — так-то и промахнуться можно. Не туда попасть.

— Болтун ты, болтун, Гриша, — тепло отшутилась Утешева, поправила пальцем очки на переносье и, выходя из ординаторской, тихо скомандовала ближайшей медсестре: — Отведите его в восьмую… Пожалуйста. — «Пожалуйста» уже донеслось из коридора.

…Палата, в которую так настырно просился Григорий, была небольшой. Уютной. Огромное, цельного стекла окно выводило в больничный сад, и прямо к окну подтягивались освеженные дневной капелью ветви деревьев.

Григорий и его новый сосед сидели на койках. Лицо соседа, так же как и у Григория, было наполовину перекрыто марлевой полосой: остались видны только седые, с боковой рассечкой пробора волосы, усы да резко очерченный подбородок с темным зигзагом продавлинки посередке.

— Ну, я им и говорю, что же, мол, он здесь один пропадает? Ему, может, скушно?.. А в нашем ведь деле сейчас эта скука хо-хо!.. Дай, мол, хоть я напоследок-то и повеселю человека. Он же один здесь валяется и очень даже может додуматься до чего-нибудь нехорошего… А вдвоем-то всегда интересней. В темноте дак особенно, а?.. Жалко, конечно, что я вот не вижу тебя. Какой ты на самом деле… Но — ни хрена! Разберемся по голосу… У нас же в подземке порой так… глазами еще не увидишь, а ушами уже секешь, как радарными установками. Чуть где не так скрипанет, а ты уже наготове. Поди, ни черта не понимаешь, что я тут молочу тебе, а?

Сосед покивал головой. Улыбнулся, открывая чересчур уж какие-то белые зубы.

— Я… вас… понимаю, — выговорил он с ударением на последний слог.

— Иди ты?! — обрадовался Григорий. — Тогда, брат, живем!.. Расскажи-ка, где по-нашему научился? Я-то, дурак, когда в школу ходил… ни тум-тум. К другому интерес проявлял. Аимсори… вот и все, что упомнил из вашего. А ты, значит, как?

— О-о… Я-а… — смешивая русские слова с английскими, лопотал тот, — бывал Россия… Гошпитал. Вас… Война. Сорок третий…

— Ну… Ты говори, говори. Я тебя железно понимаю. — Григорий нашарил рукой подушки, устроил их повыше под головой и лег, вытягивая ноги.

— Яа-а служил на морской охотник. Офицер… Ез. Караван шел Россия… Молодой. Нас бомбили… Тонуть. Очень много тонуть… Не хорошо. Это сюда… — сосед показал на подбородок, — осколок…

— Куда, куда они тебя? — переспросил, не видя глазами, Григорий.

— Зубы…

— А-а… Понятно. Ну и как тебе у нас, в России?

— Кэррол Найк до-во-лен…

— А чегс с глазами?

— Погрузка. Мурманск… Пыль. Угольная. Я-а через три дня снимать повязка.

— Хорошо обошлось, значит… — вздохнул Григорий. — А мне дак хана вроде… Афакия у меня, понимаешь? Хрусталики… фьють! На всю теперь жизнь в потемках… За электричество платить не надо.

— Это не есть хорошо.

— Да уж каво там!.. Думал, хуже не бывает, а наутро еще хуже… Врачи-то туфту мне запаливают… Говорят, что, мол, со временем чего-то там смогут, а пока не волокут… Тухлое наше дело. Тебе-то хоть сколько лет?

— Пят… десят пят.

— У-у… Мне малость поменьше. Двадцать восемь…

— Бэби?

— Дети, что ли? А у тебя есть они?

— Два сына.

— У меня нет. Будут еще. Без света, говорят, они еще лучше получаются…

Англичанин не ответил.

Неля получила в больничной раздевалке белый халат. Привела себя в порядок перед зеркалом…

— Пойдем, пойдем, — сказала ей пожилая нянечка. — Мне как раз наверх надо. Провожу… К ему много народу ходило. Все больше мужчины, конечно. Он-та теперь с иностранцем лежит. Перевелся… Характерный мужик! Так на горло и взял. Хочу, говорит, и только… Бя-да! А с другой стороны если взять, то как ему не уступить? Молодой жа, а без глаз…

— Как?! — испуганно вскрикнула Неля. — Он что? Совсем?..

Нянечка тяжело перевела дух, облокотившись на перила лестницы. Посмотрела голубенькими глазками на Нелю.

— Тут воля господня, милая… Я-то ведь чо? — старая… В этом деле не разбираюсь…

Потом они шли по длинному коридору, сильно и резко пропахшему лекарствами.

— Тута… в восьмой… — почему-то шепотом сказала нянечка. Неслышно приоткрыла дверь и заглянула. — Докушивают… Щас я у их соберу тарелки, а ты уж после сама иди, ладно?

В палате приглушенно светили ночники. Шторы на окне были задернуты. Нянечка по-быстрому составила на поднос посуду, мягко приговаривая при этом:

— Вот и умники… Кто не ест, тот и не работает… — Вышла. Снова зашептала Неле: — Иди, иди… Теперь они добрые. Мужика покорми, и все…

— Спасибо, — кивнула Неля. — Я постою пока…

Нянечка усмехнулась и зашлепала по коридору. Возле лестницы все-таки не вытерпела и оглянулась. Неля продолжала стоять возле раскрытой немного двери.

— Чудная, ей-богу… — сказала сама себе нянечка и исчезла из виду окончательно.

— И где же ты плаваешь, капитан? — спросил Григорий, снова устроившись на койке.

— Весь мир. Из Танзания в Ливерпул. Ливерпул — Мурман.

— А чего возишь?

— Сезаль из Африки. Канаты…

— А-а… Ну и как там, на черном континенте? Пробуждаются?

Неля улыбнулась.

— Я не политик. Я моряк, — твердо ответил англичанин.

— Да я тоже… Ты в бутылку не лезь! Я ведь про что говорю… Ну никак мне не понять — чего людям надо? Чего они друг на дружку лезут?..

— Здравствуй, Громыко, — сказала, входя в палату, Неля.

И Григорий, и англичанин резко повернули на ее голос свои головы.

— Кто это? — спросил Григорий.

— Я… Неля.

— У-у… — удивился он. — Каким это ветром? Фрагмент известной картины «Ее не ждали». Автора не помню, — он сел. — Заходи, гостем будешь. Знакомься, капитан английский. Зовут непонятно…