Вадим Волобуев - Благую весть принёс я вам

• Название: Благую весть принёс я вам
• Автор: Вадим Волобуев
• Жанр: Ужасы и Мистика

---

И снова, как бывало не раз, в памяти Головни всплыло детство, один из дней, когда мать после ссоры прижимала его к себе и горячо шептала: "Держись Отца Огневика, сынок! Меня не будет, он тебя пригреет. Держись Отца Огневика!".

Матери не стало. Но пригрел его не Отец Огневик, а Пламяслав, мудрый и печальный старик, переживший почти своих детей.

А вождь тряс бородой, словно медведь, и призрачно мерцали его зубы, белые как мел. Искромёт улыбался - лукавый крамольник, неуязвимый владыка зла.

И вдруг - будто тёмное масло замерцало в его ладони.

- Гляди, парень, гляди!

Головня вздрогнул, подался вперёд. А плавильщик осклабился чернозубо и протянул ему под нос странную штуку - хватай!

Продолговатая, гладкая с выщербинами, слегка изогнутая, штука словно таяла в руке. Свет плавал в грязной желтизне. Медь?

Вещь древних! Ещё одна. О Великий Огонь...

А Искромёт, разбитной бродяга, говорил ему:

- Ох уж эти Отцы-мудрецы. Стращают вас скверной. Пугают тёмными чарами. - Он покрутил реликвию в пальцах. - Хочешь? Возьми. Мне не жалко.

Головня закусил губу. Твои происки, Лёд!

- Отец Огневик говорит, что...

- Врёт твой Отец Огневик! И все они врут! - Искромёт поманил его пальцем и сказал, понизив голос: - Если Огонь - добро, а Лёд зло, почему мы пьём воду, а не пламя? Почему в болезни нас сжигает жар, а не холод? Соображай, парень. Соображай.

Его слова перекатывались в голове, словно камешки на дне серебряного блюда, звуки плескались, как кислое молоко в мешке.

- Господь торит себе путь. Он послал вам Большого-И-Старого, чтобы вы попали в мёртвое место. А Большой-И-Старый - это всегда благо, что бы там ни говорил ваш Отец. Когда наш учитель вернулся из мёртвого места, он сказал: "Я принёс вам добрую весть". Ныне я принёс эту весть тебе и твоей общине. Знай же: истинный Господь - не Огонь, а Лёд.

Вот оно что! Лёдопоклонник!

Будто остолом ударило Головню при этой мысли, а в лицо дыхнуло холодом, хотя в жилище было жарко. Еретик! А они ещё слушали его, развесив уши. Отец Огневик был прав.

О Великий Огонь, не дай пропасть!

И сразу вспомнилось гадание в женском жилище, и жутко стало от мысли, что устами Головни тогда говорили тёмные демоны. Не зря он спрашивал о еретиках - то был знак, предчувствие наползающего зла, смрадное дыхание лютого бога, от которого нет спасения. Он испытывал Головню на прочность, и загонщик поддался ему, замороченный судьбой.

Искромёт произнёс, сжав кулак:

- Мы вернём твоих сородичей в лоно истинной веры. Вам не придётся больше плясать под дуду Отцов.

И тут же вспомнился хищный лик Отца Огневика, и его прищуренные острые глазки, и голос - пришепётывающий, будто шуршание полозьев по голой земле: "Или Огня не боишься? Он, Огонь-то, всё видит".

А вокруг летали слова, как ошмётки пепла над пожарищем, и ядовитой крамолой насыщалось жилище.

- Отца изгнать - и дело с концом, забери его земля.

- Сам уступит. Огонь уйдёт, и он уйдёт. Так будет!

- Отцы-хитрецы, удалые молодцы! Уж сколько я с ними дело имел, а всё одно и то же...

- Собачатиной детей кормим...Если мужики не начнут, бабы голос подымут.

И дивно, и страшно было слышать это: словно под потолком кружились обрывки чужих снов, а Головня по чьей-то оплошности заглядывал в них. Чудеса, да и только!

Вождь перегнулся, положил ему руку на плечо.

- Помню твоего отца, Головня. Он был добрым загонщиком и верным товарищем.

О боже...

Искромёт засмеялся:

- Он уже наш друг. Наш хороший друг Головня. Лёд не посылает благословение абы кому. Он знает, кого выбрать. Он выбрал тебя, Головня. Иначе ты не пошёл бы в мёртвое место. Ты - наш, Головня.

Тот сидел, слушал, а у самого перед глазами висела роковая костяшка с двумя глубокими царапинами от железного ножа, и громоподобно звучали в ушах неосторожно обороненные слова: "А здесь, в общине, есть ли еретики?". Теперь-то он видел - не причуда то была, а провозвестие грядущего, знак, посланный... кем? Огнём ли? Льдом? Кабы знать!

И опять вспомнились слова матери, которые она, всхлипывая, повторяла: "Держись Отца Огневика, сынок. Меня не станет, он будет тебе опорой. Держись Отца, сынок...".

Искромёт улыбался, глядя на него, и от этой улыбки мороз драл по коже. Чуялось за ней шевеление подземных тварей, и вой тёмных духов, летающих над тундрой, и дикий хохот Собирателя душ, скачущего на призрачных медведях. А лицо его, тёмное от въевшейся сажи, смахивало на уродливую рожу демона, рыщущего в поисках поживы.

Какое-то воспоминание внезапно кольнуло Головню. Он напрягся, пытаясь поймать ускользающую мысль, задрожал веками, нахмурился, пробегая памятью от начала загона до этого мига. Что там было? Большой-И-Старый... Отцы врут... истинная вера... Искра... Вот оно! Искра. "Если б не он, Искра была бы твоей". Если б не он. Если б не он.

Головня поднял глаза, просветлевшим взором глянул на жену вождя. Ах, милая, расцеловал бы тебя! Опорожнил кружку, отставил её в сторону и, вытерев рукавом губы, произнёс решительно:

- Я - ваш.

Глава четвёртая

Донн-донн, - разносилось над стойбищем. Донн-донн. Гулкий звон прыгал по заснеженным крышам, стелился над речной низиной, отскакивал от заиндевелых стволов лиственниц, пугал лошадей в загоне. Стояло утро, непроспавшиеся люди вылезали из домов, тревожно вглядывались в сизую хмарь, пытаясь сообразить, кому это вздумалось стучать железом в такое время. Железная палка - знак к собранию. Почём зря ею не колотят. Это тебе не трещотка, которой развлекается ребятня, не колотушка от волков. Если железом бьют о железо, значит, приспела нужда, да такая, что всем миром надо думать.

Стучал, как и полагается, Сполох. Намотав на левую руку ремень с привязанным к нему металлическим бруском, он лупил по бруску короткой железной палкой. Звук получался пронзительный, от него дрожали холмы по ту сторону долины и метались птицы в голых кронах.

С неба сыпала пороша, точно пыль с залежалого полога. Растерянные общинники торопились к месту собрания, на ходу натягивая меховики и колпаки. Переговаривались хмуро:

- Из-за Жароокой, небось, трезвонит. Отмучилась баба, а нам хоть не ложись...

- Варениха всему виной. Ополоумела совсем карга старая...

- У Пылана, вроде, молодка есть на примете. Из Рычаговых. Уж он не пропадёт...

- Эхма, выспаться бы путём...

Головня тоже шагал, тревожно сжимая и разжимая кулаки. Он-то знал, зачем вождь созывал собрание. Но держал язык за зубами. Таков был уговор. Его черёд наступит позже.

Вождь сидел у ног сына и бесстрастно наблюдал, как смыкается, волнуясь, человеческое кольцо вокруг него. Жена его сидела отдельно, на краю косогора, постелив под себя оленью шкуру. Вид у неё был как у хозяйки дома, встречающей гостей: насупленный, деловитый, цепкий - будто не на собрание явились родичи, а к ней на семейное торжество, куда не всякого и пустят, а если пустят, то разделят гостей по важности - кого подальше от очага, кого поближе.

Отец Огневик явился одним из последних. Прошёл меж раздавшихся в стороны общинников, уселся на принесённую Огоньком подстилку из песцовых шкур. Положил рядом посох. Дождался, пока Сполох прекратит колошматить, и спросил у вождя:

- Зачем собрал нас? Или дело неотложное?

- Как есть неотложное, - ответил тот, вставая. Откинул колпак, расправил плечи. Сполох положил к его стопам палку и брус, присел на корточки. - Есть у меня для вас, родичи, важное слово. Было у нас с вами условлено, что коли я - вождь, то мне не перечь. Было такое? - Он обежал взглядом лица собравшихся. Те закивали в ответ. - А раз так, то всякий, кто идёт против моей воли, есть клятвопреступник и злодей. Так?

Сидевший в переднем ряду Светозар дёрнулся, что-то рыкнув. Тёмные космы его выбились из-под колпака, скрыв лицо. Огонёк выкрикнул из-за его спины:

- Только на загоне. Здесь-то есть власть и поболе твоей.

- Воистину, - усмехнулся вождь. - Где ты там, Огонёк? Покажись, бить не буду. - Под тихие смешки родичей Огонёк недовольно наклонился вправо, выдвигаясь из-за Светозарова затылка, затем вернулся в прежнее положение. Вождь хмыкнул. - Чтоб мне оглохнуть, если ты не прав: община - всему голова. К ней-то и обращаюсь теперь. Что говорил мне Отец Огневик при избрании? Боги, говорил, на небе, а вождь - на земле. Как над богами властна одна судьба, так над вождём властна одна община. Было такое? Слово вождя - закон. Прокляните того загонщика, который не подчинится вождю. Это - твои слова, Отец Огневик. Я помню их. А помнишь ли ты? Проклял ли ты зятя своего и внука, а заодно - и дружка-костореза, за то, что они отказались идти вслед за мной?

Светозар опять что-то рыкнул, а Огонёк громко перевёл:

- Ты звал нас с мёртвое место! Отвержен всяк побывавший там.

- Отвержен тот, кто не подчиняется вождю, - прорычал вождь. - Моя воля - это воля общины. Есть ли что выше общины? Справедливость и правда - вот чего я хочу. Отец Огневик говорит: Господь оставил нас Своей заботой. Но кто в этом виноват? Денно и нощно я заботился о вас. Денно и нощно думал о благе общины. Мы помним тот день, когда на нас пали дожди. Помним, как валились лошади, одна за другой. За что? Чем мы прогневали Огонь? Разве наши жертвы были скудны? Разве наши молитвы были лживы? Мы помним, как ушла к Огню Яроглазая. Лихорадка сожгла её в три дня! Мы помним, как уходили её дети, и как отдал богу душу Костровик, их отец. Если б не голод, смогли бы демоны болезней так легко забрать их?