Олег Смирнов - Неизбежность (Дилогия - 2)

• Название: Неизбежность (Дилогия - 2)
• Автор: Олег Смирнов
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Писал авторучкой (карандаш запропастился), суховей швырялся песочком, как бы посыпал написанное. В старину специально посыпали песком, чтоб чернила поскорей подсыхали? Вроде бы так. Спросить бы у Вострикова либо Нестерова, книгочеи, может, вычитали где-нибудь и про это? Да неудобно: солдаты знают, офицер не знает, а еще командир роты. И я ни о чем не спросил Вострикова с Нестеровым, лишь осмотрел их, шелестящих газетами. Мальчики сняли и шаровары, остались в трусах. А почему бы и нет, ежели ротный старшина товарищ Колбаковский самолично скинул шаровары и, поскольку трусов он принципиально по признает, остался в кальсонах с тесемочками. Динамовская майка с подштанниками - смешно.

3

Он подсел ко мне и, шевеля пальцами ног с отросшими ногтями, с неодобрением наблюдая за ними, сказал тенористо, врастяжку:

- Товарищ лейтенант, привыкаете к тутошней температурке?

- Сразу не привыкнешь, старшина.

- Не поверите, товарищ лейтенант, вроде я помолодел, переехамши госграницу. И не предполагал, что так воздействует... Отбарабанил я туточки подходяще, в молодые-то годы... Вообще послужил в армии! Можно сказать, полжизни провел обутым, одетым. Одетый сплю хорошо, фуражку на лицо - и порядок. А разутый, раздетый, бывало, не засыпал... Сомневаетесь? Нет? Действительную я зачинал служить в Забайкалье, края сходные с монгольским степом. И там и здесь тарбаганы, ковыли да солончаки...

Степ - он, а не она, так говорят казаки, и я подумал, что Колбаковский-то со Ставропольщины, возможно казачьего роду.

Он продолжал:

- В Забайкалье на разъездах - войска, войска. Нынче там Тридцать шестая армия дислоцируется... Так, значится: отслужил я действительную, заарканили на сверхсрочную. Заарканили - для красного словца, к армейской службе я приклеился. Не отклеишь! Уважаю! В стрелковой дивизии ротным старшиной т япул лямочку, а после в Монголию перевели, в Семнадцатую армию, нынче ее сдвинули вправо... Аккурат под Новый год прибыл в Баяи-Тумэпь. Все как в разлюбезном Забайкалье: землянки, морозы под полсотпю, тумаи-"давун", давит под дых, спасу нет, снега тоже нету и елок праздничных нету, потому как не растут елочкипалочки в степу... Сперва на продскладе кантовался, через полгодика в артполк попал.

"Значит, на продскладе он служил до воины, - подумал я. - А мне кто-то говорил, дескать, всю войну сшивался возле круп да масла. Наврали... Кто? Не помню. Но поверил, теленочек..."

- Служил - не тужил. И тут закипела Великая Отечественная. "Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой..." Помните ту песню? Пел со всеми, и ажио мороз по коже: туда бы, на запад! Подал рапорт; добровольцем на фронт... Знаете, мало кого посылали из Монголии на фронт, а мою просьбу уважили. Подвезло! Да не совсем...

- Что так? - прервал я.

- Да так... - протянул Колбаковский, которому приятна моя заинтересованность. - Видите ли, товарищ лейтенант, как оно скособочилось-то... До передовой не доехал, по врагу не выстрелил...

Довезли нас ажник до Тулы чин чпнарем, а туточки налетели стервятники, разбомбили, расстреляли эшелон вдрызг. Мне влепило осколком в плечо, чуток лапы не решился...

- А я и не ведал. Что ж вы раньше не рассказали?

- Не было повода.

Мне почему-то стало неловко, будто из-за моей именно черствости старшина не поделился прежде. Я пробормотал:

- В госпиталь попали?

- Само собой. Потартали меня от Тулы-оружейницы обратно, на восток. В свердловском госпитале проканителился полтора месяца, а оттудова куда, вы думаете? Снова на фронт? Снова в Монголию! Как поется, судьба играет человеком... Уж как я пи рвался, попал на фронт только в январе сорок пятого. И то целая история...

- Какая? - Интерес у меня повышенный, чрезмерный.

- Такая, товарищ лейтенант... Обскажу, слухайте... В феврале - марте сорок второго в армию зачали призывать девиц, едрп твою качалку! И меня угораздило попасть старшиной зенитной батареи, где один женский пол! Комбат мужик да я, остальные бабье, девицы то есть... Ох и нанервпичался с ними! Чуть что - обиды, слезы, слова резкого не скажи, а бранное позабудь, иначе истерика. И жалел их, и злился... А построения! На вечерней поверке все в наличии, на утреннем осмотре кого-то недосчитаешься... Погуливали иные, мужиков-то вкруг в избытке... Кровь-то молодая, горячая, и голодуха не удержит, и старшина...

"Когда кровь горяча, никто не удержит, - подумал я. - По себе сужу".

- Но бог смилостивился, - сказал старшина и раскрыл в улыбке металлические зубы. - Перевели меня в пехоту, к мужикам. Как положено, занятия, караульная служба, рытье укреплений. Всю Монголию ископали по границе, чтоб японца встренуть, ежли попрет... Вкалывали будь-будь, а харчевались по какой норме? Хоть с осени сорок первого Забайкальский округ превратили во фронт, про то я уже сказывал в эшелоне, питание было тыловое. Триста шестьдесят граммов хлеба в сутки, супец-рататуй, вода, заправленная водичкой, ни картошки, ни капусты не выловишь... И приметьте, товарищ лейтенант: Семнадцатая армия отстреливала для фронта диких коз, были такие охотничьи команды.

Не для Забайкальского фронта, он хоть и прозывался фронтом, да не воевал, а для западу. Все, до грамма, на запад, себе ни кусочка, с этим было ой как строго... Едешь, бывало, по степу, а сопка белая, кажется снег, но то стадо коз, серо-белые козочки, побили их для фронтовиков, побили... Да, сами голодовали нормально. И не всяк выдерживал: пузо сосет, еще и цинга стала цепляться. Всяк рвался на запад, потому патриот, в бой хочет. А также потому: голодуха изводила. Иные рассуждали: в бою убьют, так слава, а тут подохнешь, как собака. Несознательность, конечно.

И сбегали некоторые, лезли в эшелоны, что уходили на запад. Их ловили, отправляли в штрафные роты. Штрафников же направляли - куда? - на запад, в бой! И вот эти - кто? - герои пишут опосля в Монголию: как вы там, тарбаганы, все еще копаетесь в земле, строите доты-дзоты, хлебаете баланду, коптите небо, а я уже побывал в боях, судимость снята, представлен к правительственной награде, чего и вам желаю, бывший ваш товарищ по тыловой норме... Однако же терпение у командования лопнуло, и таких патриотов, таких ловкачей зачали отправлять не в штрафные роты, а в Читинскую тюрьму! Был приказ командующего Забайкальским фронтом генерал-полковника Ковалева, нам зачитывали... Про Забайкальский фронт хохмили: тыловой фронт. Доложу вам, товарищ лейтенант: тыловой не значит мирный. Воевать не воевали, по Квантунская армия нависала над нами, как гора: глядишь - обвалится войной, у-у, самураи, банзай, император Хпрохито, черти б вас съели! И территорию монгольскую обстреливали ружейно-пулеметным огнем, и у границы крупные части концентрировали, как перед наступлением, - у нас, само собой, боевая тревога, неделями не выходили из траншей. Помотали пас! И мотали тем сильней, чем дальше немец продвигался. Опосля сталинградского разгрома поутихомирились, но гадости свои продолжали...

- Скоро, товарищ старшина, Забайкальский фронт не будет тыловой, сказал ефрейтор Свиридов.

Я-то предполагал, солдаты дремлют. А они, видимо, прислушиваются к рассказу Колбаковского. Что же, пусть послушают, это им не бесполезно.

- Очень может быть, хотя оно и не нашего ума дело, - вежливо и строго, как в былые времена, ответил Колбаковскпй. - Но должен, товарищ Свиридов, сделать тебе внушение: без спросу в разговор старших встревать не положено.

Свиридов крутанул головой, снизу вверх глянул на старшину, промолчал. А Толя Кулагин бойко сказал:

- Товарищ лейтенант, разрешите обратиться к товарищу старшине? Товарищ старшина, разрешите задать вопрос?

- Задавай, - сказал Колбаковский прежним тоном.

- Вы давеча обещали рассказать целую историю, как на фронт попали, в сорок пятом... Расскажете?

- К тому иду. Экий ты нетерпеливый, товарищ Кулагин.

- Виноват, товарищ ел аршина! Исправлюсь!

Виноват? Глаза у Кулагина - и карий и серый - не виноватые, а, пожалуй, с иахалипкой. Колбаковский пошевелил пальцами и сказал:

- Докладал же: харч не соответствовал, хлеба в обрез, приварку никакою, зелени и в помине... Чтоб нас поддержать, чтоб не кровенились десны, нам выдавали кружку дрожжей да перышко черемши, дикого луку... А десны все одно кровенились, зубы шатались, выпадали. С цингой-то я и угораздился в госпиталь окружной... тьфу ты, фронтовой в Чите. Во, теперь металл в пасти. - Колбаковский разинул рот передо мной, как перед зубным врачом. В Чите опять подвезло: из выздоравливающих формировали команду - и на запад! Даешь Берлин! Меня сподобило на Третий Белорусский, с вами, товарищ лейтенант, вместе, значится...

"Вместе, - подумал я. - Вместе воевал и буду воевать с Колбаковским и со всеми остальными, а как же мало знаю о пих!

Нелюбопытство, черствость?"

- Товарищ старшина, и это вся история? - спросил Кулагин.

- Вся, чего же размазывать, - ответил Колбаковский.

- А говорили: целая история... Тогда снова разрешите спросить, товарищ старшина? Насчет девах-зенитчиц вы обсказывали...