Игорь Князький - Тиберий: третий Цезарь, второй Август…

• Название: Тиберий: третий Цезарь, второй Август…
• Автор: Игорь Князький
• Издательство: Алетейя
• Жанр: История
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-91419-699-5

Монография доктора исторических наук профессора И.О.Князького посвящена жизни и деяниям римского императора Тиберия. Тиберий стал третьим по счету цезарем, получившим высшую власть, он — второй Август во главе Принципата и первый легитимный правитель Римской империи, законно унаследовавший императорскую власть.

Выдающийся полководец, успешный правитель империи и безжалостный тиран (в последние годы своего правления). Неудивительно, что в исторической науке уже не одно столетие ученые спорят как о личности самого императора, так и о значении его правления.

Опираясь на широкий круг источников и исследований, автор анализирует события долгой жизни Тиберия в контексте панорамы бурных исторических процессов того времени, охватывая период от гражданской войны в Римском государстве после гибели Гая Юлия Цезаря (42 г. до Р. X.) до смерти Тиберия в 37 г.

---

Пизону удалось занять сильную крепость Келендерий в соседней с Сирией Киликии, но это оказался единственный успех. В вооружённом столкновении его войска с силами Сенция победили последние. Флот не поддержал Пизона, и положение его в Келендерии быстро стало безнадежным. Когда же воины Сенция успешно пошли на приступ, то Пизону осталось только позаботиться об относительно почётной сдаче. Он просил дозволить ему оставаться в крепости, пока Тиберий не решит, кто же законный наместник Сирии. Сенций, однако, решительно отклонил просьбу побеждённого соперника. Пизону лишь предоставили корабли для безопасного возвращения в Рим.

Итак, следование совету Домиция Целера оказалось для Пизона роковым. Наместничества он не вернул, но стал виновником пролития римской крови римским же оружием. События у Келендерия были настоящей гражданской войной, пусть и совсем малого масштаба. А ведь уже полвека со времени последней войны Октавиана с Марком Антонием римляне не сражались с римлянами. И то, что инициатива случившегося на совести Пизона, сомнений ни у кого не вызывало. Очевидно, презрительно относясь к лживому обвинению в отравлении Германика, Пизон, уповая на сохранившуюся формально законность своего наместничества, сам не заметил, что действиями своими дал в руки врагов сильнейшее оружие. От обвинения в попытке развязать гражданскую войну ему ныне оправдаться было невозможно.

Что же в это время происходило в столице империи? Там смерть Германика вызвала настоящую массовую истерию: «В день, когда он умер, люди осыпали камнями храмы, опрокидывали алтари богов, некоторые швыряли на улицу домашних ларов, некоторые подкидывали новорожденных детей. Даже варвары говорят, которые воевали между собою или с нами, прекратили войну, словно объединенные общим и близким каждому горем: некоторые князья отпустили себе бороду и обрили головы жёнам в знак величайшей скорби; и сам царь царей отказался от охот и пиров с вельможами, что у парфян служит знаком траура. А в Риме народ, подавленный и удручённый первой вестью о его болезни, ждал и ждал новых гонцов; и когда, уже вечером, неизвестно откуда вдруг уже распространилась весть, что он опять здоров, то все толпой с факелами и жертвенными животными ринулись на Капитолий и едва не сорвали двери храма в жажде скорее выполнить обеты; сам Тиберий был разбужен среди ночи ликующим пением, слышным со всех сторон:

«Жив, здоров, спасён Германик:
Рим спасён и мир спасён!»

Когда же, наконец, заведомо стало известно, что его уже нет, то никакие увещевания, никакие указы не могли смягчить народное горе, и плач о нём продолжался даже в декабрьские праздники».{379}

Декабрьские праздники в Риме — это Сатурналии, самые весёлые и радостные, самые любимые римлянами торжества. Они были посвящены богу посевов Сатурну, давшему людям пищу и правившему ими во время «золотого века». А в «золотом веке» все люди были равны и совершенно счастливы. Женой Сатурна была богиня богатой жатвы One, а сыном их был бог-громовержец Юпитер. В память о «золотом веке» в Риме в эти дни на семь дней с 17 декабря возвращалось всеобщее равенство. Рабы и хозяева пировали рядом, равным образом угощаясь. Более радостных и беззаботно весёлых дней в Риме не бывало. И вот, при известии о смерти Германика, римляне, может быть впервые в своей многолетней истории, предпочли веселью скорбь. Выходит, популярность Германика действительно носила исключительный характер. Не должно удивляться и столь крайним проявлениям скорби римского народа, как швыряние камней в храмы, сокрушение алтарей богов. Римская религия допускала гнев на богов, обманувших ожидания жертвователей. Во здравие Германика римляне принесли множество жертвоприношений. Смерть же его стала вопиющим опровержением важнейшего римского религиозного постулата: «Do ut des» (Даю, чтобы ты дал). Потому имели право римляне негодовать на богов, пренебрегших их щедрыми пожертвованиями и не уберегших всенародно обожаемого Германика от смерти. Гнев на богов вовсе не отменял их почитания. Да и чувства римлян могли быстро меняться. Как очевидно из приведённого текста Светония, как только пришла весть о выздоровлении Германика, славные квириты немедленно заполнили Капитолий жертвенными животными и едва не оставили главный храм столицы без дверей. Надо полагать, весть о смерти Германика вызвала новый град камней в храмы и сокрушение алтарей бесчувственных богов.

Что же касается скорби варваров и парфянского царя Артабана, то последний действительно отдал дань памяти умершей царственной персоне соседней державы — монаршья солидарность, а ключевым словом к описанию печалей и странных обращений со своими бородами и волосами жён варварских правителей является постоянно встречающееся у Светония осторожное «говорят».

Истерические проявления обожания Германика и памяти о нём римской толпы не могли, разумеется, понравиться Тиберию. Но гораздо худшим было другое: случившаяся трагедия возбудила в Риме политические настроения, каковые обоснованно воспринимались как враждебные. Обратимся к Тациту:

«А в Риме, лишь только стали доходить вести о болезни Германика… воцарились общая скорбь и гнев, а порой прорывались и громкие сетования. Для того, очевидно, и сослали его на край света, для того и дали Пизону провинцию; вот к чему привели тайные совещания Августы с Планциною. И сущую правду говорили старики относительно Друза: не по нраву пришлась властителям приверженность к народоправству их сыновей, и их погубили не из-за чего-нибудь иного, как только за то, что они пожелали вернуть римскому народу свободу и уравнять всех в правах. Весть о смерти Германика настолько усилила в толпе эти толки, что прежде указа властей, прежде сенатского постановления всё погружается в траур, пустеют площади, запираются дома. Повсюду безмолвие, прерываемое стенаниями, нигде ничего показного; если кто и воздерживается от внешних проявлений скорби, то в душе горюет ещё безутешнее. Случилось так, что купцы, выехавшие из Сирии, когда Германик был ещё жив, привезли более благоприятные вести о его состоянии. Этим вестям сразу поверили, и они тотчас же распространились по всему городу; и всякий, сколь бы непроверенным ни было то, что он слышал, сообщает добрую весть каждому встречному, а те передают её, приукрашивая от радости, в свою очередь, дальше. Люди носятся по всему городу, взламывают двери храмов, и ночь немало способствует их легковерию, так как во мраке всякий скорее поддаётся внушению. Тиберий не пресекал ложных слухов, предоставив им рассеяться с течением времени; и народ погрузился в ещё большую скорбь, как если бы Германик был отнят у них вторично».{380}

Тиберий достаточно мудро не пресекал многочисленные ложные слухи. Думается, ложными здесь справедливо считать не только слухи, купцами из Сирии завезённые, об улучшении здоровья Германика. Главной ложью было обвинение Тиберия в злом умысле при отправке Германика на Восток, да и слухи о тайных совещаниях Ливии с Планциною, якобы решившие участь любимца народа, ничуть не более правдивы. Что до приверженности потомков Друза к древнему римскому народоправству, то если Друз, младший брат Тиберия, по слухам, как бы был к таковому привержен, то сын его и племянник принцепса Германик не давал ни малейшего повода считать его поклонником покойной республики. Наконец, Август никак не мог быть погубителем Друза, погибшего из-за строптивой лошадки. Да и Тиберий совсем не на гибель посылал Германика на Восток. И уж никак это не была ссылка на край света: наместник всех заморских провинций — это полномочный представитель императора в важнейших и богатейших владениях Римской империи. И дела ему были поручены наиважнейшие — посадить на трон Армении римского ставленника, урегулировать отношения с грозной Парфией. И с тем, и с другим Германик, к чести своей, как мы помним, справился. Сложнее, конечно, с Пизоном. Он был явным противовесом Германику, но никак не предназначался для убийства второго лица империи. А уж если говорить о любви к старинному народоправству, о тоске по утраченной республике, то здесь как раз должно вспомнить именно Пизона, таковых взглядов и убеждений особо не скрывавшего. Можно вспомнить и его выпад против Германика при приёме даров царя набатеев. Выпад как раз в духе поборника истинно римской традиции, чуждой монархической мишуре. Таким образом, все слухи, винившие Тиберия в смерти Германика, были ложными от первого слова до последнего, но в условиях охватившей Рим натуральной истерии по Германику подтвердилась одна мрачная истина: чем чудовищней ложь, тем охотнее ей верят. Тиберий правильно вёл себя в сложившейся ситуации. Всякие попытки опровержения чудовищных слухов только способствовали бы их усилению и убедили бы многих в их правдивости. Преследовать же злонамеренных болтунов — дело совсем уж бессмысленное, ибо их множество, да и при таких настроениях не только римской толпы, но и старой аристократии, нелепо возведшей покойного Германика в приверженцы народоправства, было себе во вред. Тиберий это прекрасно понял.