Эден Лернер - Город на холме

• Название: Город на холме
• Автор: Эден Лернер
• Жанр: Русское современное
• Год: 2013
• ISBN: 978-965-7288-20-7

Город на холме, по которому назван роман Эден Лернер и в котором происходят его основные события – Хеврон.

Один из древнейших городов на земле. Город, в котором находятся могилы праотцев еврейского народа. И святыни народа, числящего свое происхождение от первенца Авраама, Ишмаэля.

Город, ставшего символом противостояния, городом крови и ненависти.

Но и городом вечной красоты, в котором сотни лет живут и соседствуют евреи и арабы, иудеи и мусульмане. Мирно, до тех пор, пока по чей то злой воле, подкрепленной политическими, экономическими и иными мотивами опять не льется кровь…

Но и среди соплеменников возникают непримиримые конфликты. Религиозные и светские, хасиды и реформисты, правые и левые… Как говорят, два еврея – это три партии. Но эти «партии» разделяют семьи, врагами становятся самые близкие люди…

В этом городе герои книги, наши современники, живут, любят, сражаются.

Роман написан ярко, его сюжетные ходы завораживают. Его герои узнаваемы.

---

Что-то шваркнуло в воздухе, и я почувствовал удар между лопаток, не болезненный, но ощутимый, даже сквозь бронежилет. Удар был с еврейской стороны улицы и поэтому я не дергался. Медленно развернулся и увидел пацана лет шести-семи с рогаткой в руках. Красивое чистое личико, длинные пейсы, вязанная кипа. Он напомнил мне Тувью, только в отличие от моего младшего брата, был смуглым и черноглазым. Увидев, что я на него смотрю, он заверещал как полицейская сирена:

− Предатель! Защитник арабов!

Я вскинул взгляд на окна второго этажа дома, под которым стоял. Там промелькнуло женское лицо в обрамлении белого платка, верхняя губа вздернута в злорадной улыбке. Похоже, ей понравилось, что я получил камнем по спине, или она предвкушала, что я сейчас войду в еврейский дом и расстреляю там всех. Ну что ж, ее можно понять. Вот только я ей не кукла на веревочках. Я медленно пошел по направлению к мальчишке, который, надо отдать ему должное, не дал стрекача, а нагнулся за следующим камнем. Не дойдя до него несколько шагов, я присел на корточки и сделал приглашающий жест.

− Иди сюда. Я ничего плохого тебе не сделаю. Не бойся.

Он несмело приблизился, готовый в любой момент пустить в ход рогатку.

− Ты не прав, – спокойно сказал я. – Я здесь, чтобы защищать вас и только вас. Тебя как зовут?

− Исраэль-Матитьяху, – торжественно назвался пацан, исполненный гордости за такое во всех отношениях обязывающее имя. Я с трудом сдержал улыбку – от горшка два вершка − и такой длинный титул.

– А тебя как зовут? И почему ты без кипы?

То же мне, юная полиция нравов.

− Шрага. Зачем мне кипа, если есть берет?

− Нет, так не годится. Я тебе запасную из дома принесу.

− Подожди немного. Давай еще поговрим. И часто ты так из рогатки промазываешь?

− Я не хотел, чтобы в тебя попало. Действительно не хотел. Я же не знал, что ты настоящий еврей.

Час от часу не легче. И как должен выглядить настоящий еврей, хотел бы я знать?

− Исраэль-Матитьяху, важно не как еврей выглядит, а что он делает. И еще очень важно, как он при этом держится. Вот ты полчаса тут с рогаткой бегаешь и с каким результатом? Думаешь, арабы прямо так испугались и взялись за чемоданы?

Мальчишка с грустью вздохнул, длиннющие ресницы взметнулись вверх и опустились.

− А что же делать? Отец говорит, что их нужно отсюда выживать и что каждый должен делать, что ему по силам. А у меня даже из рогатки не получается.

− Я тебя научу. Ты видел этих людей из газет и иностранцев, которые с камерами тут шатаются?

− Левых этих? Конечно, видел.

− Надо делать так: видишь камеру – подойди и скажи: “Welcome to the Jewish City of Hebron”. Не надо кричать, не надо кривляться. Когда ты это делаешь, ты роняешь свое достоинство и достоинство своего отца и всей вашей общины. А если у тебя еще и улыбнуться получится – вообще замечательно.

− Да с какой стати этим наци улыбаться? Разве можно?

− Ты не им улыбаешься. Ты же помнишь, что Авраам-авину был очень гостеприимный человек. Пусть те, кто посмотрит видео, знают, что ты живешь в городе Авраама-авину по его заветам. Ты – хозяин Хеврона, и ты рад гостям, но именно гостям, а не бандитам, которые пришли поживиться чужим добром после погрома. Я бы не советовал тебе тратить на арабов эмоции. Они того не стоят. Ты все понял?

−Ты клевый, Шрага. Welcome to the Jewish City of Hebron. Я свою сестру тоже научу. Ее Шалхевет зовут[84], – он легонько потянул меня за рукав. – Пойдем к нам. У нас белая крыса живет.

− Я не могу. Я на посту. Ты сам ко мне прибегай, я всегда буду тебе рад.

Он, как взрослый, протянул мне свою исцарапанную лапку, и я бережно пожал ее. Я не сомневался, что и с той, и с другой стороны за нами наблюдают десятки глаз. Пусть смотрят. Пусть все видят, кому я здесь служу и кого защищаю. Пусть те, кто у меня за спиной, не строят иллюзий, а те кто передо мной, не теряют надежды.

Но, к сожалению, не все сделали те выводы, на которые я рассчитывал. Вечером того же дня меня позвали к ограде базы с известием, что какой-то поселенец хочет меня видеть и спрашивает по имени. Средних лет, борода, кипа, очки, автомат за спиной. Поселенец как поселенец.

− Ты разговаривал с моим сыном, – начал он без предисловий.

− Если ваш сын Исраэль-Матитьяху, то да, разговаривал.

Я даже не понял, что произошло, и только по горящему лицу осознал что получил пощечину. Господи, за что? Что опять не так? Последний раз я получил пощечину от отца шесть лет назад, перед тем как сбежал. Я просто сказал ему, что он может быть и знаток Торы, но эти знания не сделали из него мужа и отца.

− Ты что посмел сказать моему сыну, солдат? Что он не вправе показать арабам, кто здесь хозяин?

Ах, вот в чем дело.

− Знаете что, адони. Если вам не нравятся ваши соседи, то разбирайтесь с ними сами. Слышите? Вы, лично, сами, а не перекладывайте эту взрослую задачу на шестилетнего пацана. Не калечьте его. Он слишком мал, чтобы воевать. Даже для Хеврона. Пусть они надевают пояса шахидов на своих детей, но вы-то зачем до их уровня опускаетесь? Когда ваш сын кидает камни в арабский дом, десять процентов вреда идет арабам, а остальное – ему. Если вас, как отца, такой расклад устраивает, то мне больше нечего вам сказать.

Я развернулся и ушел, стараясь не думать о том, как бы мы все выглядели, если бы Исраэль-Матитьяху попал мне своим камнем не в спину, а, например, в голову.

На следующий день у меня было утром свободное время, и я пошел гулять, пока не началась жара. Малка по-прежнему не звонила и на звонки не отвечала. Это нравилось мне все меньше и меньше. Если бы Малка хотела прервать наши отношения, она бы мне об этом сказала. Я набрал ее агентство и как можно нейтральнее попросил к телефону гверет Бен-Галь. На другом конце провода повисла неприятная пауза.

− Вам зачем?

− Ваше агентство занимается моим братом и сестрой. Моше-Довид и Риша Стамблер. Малка Бен-Галь наш соцработник.

− Вам будет назначен другой соцработник. Когда она может вас посетить?

− Я на сборах.

− Вот демобилизуетесь и перезвоните.

− А Малка?

Гудки.

Теракт? Нет, по телевизору сказали бы. ДТП? Хорошо бы. Или… Или она не вернулась. Я сидел держа на коленях автомат, в правой руке пищал телефон. Перед глазами качались буквы надписи “Смерть арабам” на стене напротив. Я застрял здесь еще по крайней мере на четыре недели. Волнением и терзаниями я Малке не помогу. Я выполню свой долг здесь, и если останусть жив, поеду искать ее в этот трижды проклятый Узбекистан. Рибоно шель олам[85], если Тебе нужен человек, понимающий, что такое долг, то вот он я.

Я вышел в переулок и увидел следующую картину. Около стены покинутого заколоченного дома стояла молодая женщина, судя по одежде, из местных поселенцев. Она стояла ко мне спиной, и я увидел на спине перекрещенные ремни слинга, точно такого же, каким я пользовался дома с Биньомином. Значит, она еще и с пассажиром. Одной рукой она прижимала к стене дома что-то похожее на трафарет, а другой орудовала баллончиком с краской, видимо, нанося на стену какую-то надпись. Я напрягся, пытаясь прочесть, и когда услышал ее голос, не совсем понял, к кому она собственно обращается.

− Пожалуйста, уберите камеру. Я не хочу, чтобы меня снимали.

Она говорила по-английски. Я оглянулся и увидел человека из TIPH с камерой на плече. Синяя куртка, красная повязка. Он был выше меня, но уже в плечах. Белесые волосы, облупившийся нос, точно из скандинавов. Камеру он, естественно, не опустил, и продолжал снимать. Я развернулся на месте и встал перед линзой, лихорадочно пытаясь построить английскую фразу, прежде чем ее сказать. Пусть потом не вякает, что не понял.

− Ты не слышал, что она тебе велела? Опусти камеру.

Никакой реакции.

Я крутанул в руках автомат и шарахнул его по пальцам прикладом. С болезненным вскриком он выпустил камеру, и та упала. Несколькими ударами приклада я превратил ее в кучу бесполезных деталей, извлек из гнезда чип с данными и положил себе в карман. Я отвернулся от него, растирая ботинком линзу по каменистой земле. На серой стене цвели свежие синие буквы зе шелану[86].

− Я буду жаловаться вашему начальству, – донеслось у меня из-за спины.

Это что, должно меня напугать?

Из-за угла вышла поселенка с баллончиком краски.

− Чистая работа, солдат. Спасибо тебе, – сказала она с заметным американским акцентом.

− Не за что. А чья это идея метить дома?

− Моя. Ну что это такое – рисуем тут граффити, как в Гарлеме. Мы же у себя дома.

Она внимательно посмотрела на меня.

− Съедят тебя, солдат. В тюрьму могут посадить.

− Мне все равно. Я сделал, что должен. И потом, я резервист и не думаю, что из-за резервиста они будут затевать этот балаган.

− Я живу в Тель Румейде, в доме дальше всех от дороги. Мужа зовут Ури Страг. Меня Хиллари.

− Как, как?

− Именно так. Несколько семей отмечают шабат сообща. Мужчины подтягиваются из синагоги часам к восьми. Так что милости просим. Мы будем тебе рады.