Иван Галкин - По мостовой из звёзд

• Название: По мостовой из звёзд
• Автор: Иван Галкин
• Жанр: Фэнтези

Что такое сказка? Это история. История, полная необычного, ужасного и чудесного, заставляющая птицу вашей фантазии расправить крылья и приготовится к полету длиною в одну повесть и… чуть дальше. Потому что, несмотря на все чудеса и небывалые несуразности, сказка несет в себе смысл. Такой старый и знакомый. Несет через века и такие же, но уже забытые, истории. И пусть иногда она бывает страшной, я считаю, что главное, что она должна нести в себе — это крупицу счастья. Настоящего, когда ты сопереживаешь героям и иногда улыбаешься, но сам не знаешь — почему… Я не говорю, что написал хорошую историю, слишком мало опыта. Но если хоть один человек улыбнется, сопереживая, я буду знать, что она написана не зря.

---

Он снова рассмеялся.

* * *

— Ворон.

— Да? — олерис в белоснежной, как Тьма вокруг, одежде стоял напротив.

— Что такое Перекрёсток на самом деле?

— Ты подошел к этому близко, верно? Ну что ж, я действительно немного приукрасил правду для тебя. — он развел руками — Хотя, сейчас ты стал умнее, так? И я расскажу. Перекрестка как такового — нет.

Олерис хитро подмигнул Скитальцу.

— Что тогда есть? — Саша не обращал внимания на проделки Ворона.

— Это немного сложно. — олерис устало опустился на кресло, выскользнувшее ему под колени. — Больше всего это похоже… Тебе знакомо понятие — голограмма?

Он тут же выложил на стол цветной серый кусочек, переливавшийся разными цветами. Он словно хранил в себе объем.

— Картинка, которую если разделишь на части, то каждый осколок продолжает изображать то же самое, что было и на всей картинке? А не ее отдельные части.

— Верно. А еще голограмма — это картинка трехмерная. Если вся Вселенная — это голограмма? Если каждая ее часть хранит знание о картине в целом? Дело в том, что чем меньше осколки — тем более худшего качества будет картинка.

Олерис ударил ссохшимся пальцем перед собой и, словно зеркало, изображение рассыпалось на десятки маленьких пиксельных олерисов.

— Хотя она будет отображаться целиком, — проговорили они хором. — Также и здесь, каждая частица, каждый атом или кварк, содержат информацию о вселенной. Но чем меньше частица — тем более обобщенной должна являться эта информация. Это означает, что деля вселенную на части, мы никогда не узнаем, из чего же она состоит на самом деле. Но самое главное — что мы вообще не можем рассматривать частицы или объекты мира как части голограммы — они и есть голограмма. Одна огромная голограмма.

Осколки растворялись, тая как воск.

— Получается что-то вроде еще одного измерения? — Саша инстинктивно потянулся к одному из осколков, с которого еще глядел олерис.

— Ты начинаешь понимать. — голос прозвучал за спиной. Обернувшись, Саша увидел все те же столик, кресло и олериса. — Да, это будто измерение, где хранится запись о представлении всех трехмерных вещей нашего мира. Точнее — всей материи нашего мира. Веществ, полей, вакуума…

Олерис поднял серый кусочек со стола и не спеша разорвал его на две части. Тьма разошлась огромным неровным швом, обернувшись другим Сашей, стоящим напротив и глядящим из своей Тьмы.

— И если ты знаешь, то на один носитель для голограмм, при определенной технике записи, можно записать множество картинок. Также и здесь.

Другой олерис взмахнул рукой пока его олерис сидел все также неподвижно. Другой Скиталец улыбнулся и зашагал прочь. А Саша, не двигаясь, смотрел как олерис, опустив руку, снова взялся за серый клочок. Его Тьма делилась снова и снова, и в ней десятки маленьких Скитальцев стояли, ходили, бежали и исчезали.

— Мы можем видеть вселенную с разных сторон, даже если три измерения говорят одно и то же. Мы видим разные трехмерные картинки с одного носителя. Голограмма в физическом мире — это, упрощенно говоря, запись волн с помощью такого источника света, как лазер, воспроизводимых потом как трехмерное изображение. И вот наш мозг проделывает ту же работу, какую делает свет или лазер при воспроизведении голограммы. То есть, он декодирует, расшифровывает такие записи вселенной в трехмерную картинку.

— Как же тогда выглядит мир на самом деле… — прервал его Скиталец.

Олерис оторвался от созерцания разорванного надвое клочка. Он посмотрел на Сашу так, будто увидел его впервые. Затем на его лице проступило недовольство прерванным рассказом.

— Но ты ведь уже видел?

— Я… не знаю точно, что это было.

— Думай об этом меньше, — покачал старик головой. — Со временем науки дадут тебе более совершенные модели мира. Достаточные, чтобы понимать это явление. Сейчас же тебе проще чувствовать. — он встряхнул клочками, зажатыми между пальцев. — На самом деле, это «четвертое измерение» объясняет связь всех объектов и частиц во вселенной. Все связано со всем — но мы видим только те картинки, которые может расшифровать наш мозг. И еще — если все объекты это «запись» четвертого измерения, воспроизводимая нашим мозгом, то все они — иллюзорны. И на самом деле…

Олерис исчез. Исчезло всё, даже привычные звезды в вышине. Скиталец стоял в кромешной темноте.

— Существует только источник записи и приемник. Приемник — это наш мозг. А источник… Этого пока не знает никто.

Вместо олериса из темноты появилось привычное дерево с сидящей на нем птицей.

— И твой приемник может воспроизводить информацию по-разному. Кроме того, каждый мозг — тоже источник. Небольшой. Это выражается в наших делах, наших словах, и даже в наших мыслях. Ведь если материя иллюзорна, то, что тогда сознание и мысли?

— Такая же запись, но расшифровываемая по-другому… А я, почему я могу ходить между мирами?

— Твой мозг с самого рождения — аномалия. Он позволяет тебе воспринимать информацию о мире совсем не так, как это видит большинство людей. Но не только воспринимать — иначе бы ты был очередным сумасшедшим, но и влиять на мир в большей степени. Большинство людей тоже это могли бы, правда в меньшей мере… Но легко ли отказаться от привычной картины мира? Сам мозг обычно противится этому. Однако, не в твоем случае. И потому ты можешь быть в любой другой точке картины и это будет естественно. Ты можешь и гораздо более сложные вещи… Но пока что я не буду тебе об этом говорить. Когда-нибудь ты поймешь и изучишь это сам. А пока — осваивай то, что имеешь.

— Как я все таки перехожу? Ведь нет никакого Места, да?

— Верно. Есть возможности… Твои. А форму., когда тебе якобы нужна энергия, создаешь ты сам. Это твое воображение. И теперь ты понимаешь, какова угроза, что ты потеряешься среди этих возможностей?

— Иллюзия? Или… нет, это просто запись да? Другая запись?

— Да. Ты же не думал, что законы материи, законы физики, позволят тебе манипулировать реальностью? Это невозможно в их рамках. Энергия… ха. Никакой энергии нет — есть материя в разных ее формах и как бы ты мог переместить миллиарды миллиардов частиц по своему желанию? Но возможность… Почему бы не выйти за рамки законов материи? Это обращение к первопричине. К основе, где записаны все законы. Ты просто говоришь, что ты был здесь всегда, а там, — Ворон исчез и через мгновение появился, вместе с деревом, немного правее, — тебя не было никогда. Фантазия или реальность? Только ты выбираешь.

— А Тьма, что такое — Тьма?

— Это нужно спросить тебя. Это твоя Тьма, твой мир. — Ворон обвел крылом окружающее пространство. — Твой способ не сойти с ума, хотя он и выглядит как сумасшествие. Если бы не эта прихожая, настоящий мир забрал бы тебя или твой разум. И если честно, мне нравиться такой способ. — и он подпрыгнул на ветке.

— Все это сложно.

— Сложно? Тогда подумай — а что если и наш мозг — голограмма?

Слова Ворона теперь звучали все явственнее, превращаясь в образы.

— Или о том, что время — иллюзия перемещения материи.

В такие же образы, как и тогда, когда он пел свою песню.

— Или даже о том, что и сама материя — лишь иллюзия…

Слова ударялись о стенки внутри черепной коробки, оседая отпечатками.

— Все было есть и будет… разным.

Иллюзия рассеялась и ворон смеялся.

Горы и лес

Ворота города не закрылись. Хладнокровный в бою не меньше чем риши, Лерад собрал дружинников. После виденного ими… после вмешательства Пальда, как уже прозвали произошедшее чудо, не нужно было много слов.

Пока риши, оказавшиеся за пределами стен, в смятении отступали в свой лагерь, из разрушенных ворот вырвались всадники. Верхом на трехрогих скакунах, гоня изо всех сил, храбрейшие из воинов ударили в спины ришей. Никто не планировал добивать отступавших, да и не помогло бы это — риши не бежали, а именно отступали, легко собираясь в группы для отпора.

Всадники стремились к иному. Прежде, чем риши успели их остановить, стиды прорвались к камнеметным машинам. Жгли, рубили, ломали, падая под ливнем арбалетных болтов. Пока город ликовал, Лерад с содроганием сердца смотрел на падающие одна за другой точки. Лучшие из тех что оставались у него… Отдавали свои жизни.

Не вернулся ни один. И ни одна машина не осталась целой. Часть — пылала, пока риши истерично пытались их погасить, бегая за водой, часть была изрублена в щепы. У города теперь было время. Может быть, неделя… если повезет. Но Лерад знал, насколько умелы инженеры ришей.

* * *

Родам вернулся с запахом странствий. В облаке пыли приземлив каррана, он спустился с него в новом плаще и одежде. Саша впервые видел в нем не старика, а того, кем он и являлся — воина.

Лицо старшего наездника выражало решимость и заботы, расчеты и планы — он вернулся для битвы. Так он и сказал Саше, когда завел в загон каррана, отправил в терем стражника, и снял снаряжение: