Ежи Ставинский - Венгры

• Название: Венгры
• Автор: Ежи Ставинский
• Жанр: О войне

В разделе «70 лет Варшавского восстания» опубликована повесть польского писателя и кинематографиста Ежи Стефана Ставинского (1921–2010) «Венгры». Повести предпослана статья отечественного историка и переводчика Виктора Костевича «Всесожжение романтиков», где он, среди прочего, пишет: «„Венгры“… выглядят вещью легкомысленной и даже анекдотической». И далее: «Стефан Ставинский… не возводил алтарей и не курил фимиам… О подвиге сверстников он повествовал деловито, порой иронично, случалось — язвительно и уж точно без придыхания».

---

— Летят, летят, — стонал Гуркевич. — Бедное Средместье…

Он брел, выписывая неровные круги по мостовой.

— Ноги, чтоб их… Идут куда хотят… Так надраться дурацким вином!..

Из центра докатился грохот серии разрывов — немцы принялись бить из минометов. Начинался новый день восстания. В воздухе уже висели «юнкерсы» — шесть троек. Где-то вдали с треском взрывались мины.

— Была квартира, и нету… — пожаловался Гуркевич. — Куда ты пойдешь, сиротина?

Первая тройка «юнкерсов» проплывала в небе над Садыбой. Ведущий внезапно опрокинулся и начал падать, как снаряд, с раздирающим душу воем. Вслед за ним вошли в пике второй и третий.

Из форта застрочили пулеметы.

— О Боже! — простонал Гуркевич.

От зеленого подбрюшья самолета отделилась полутонная бомба. Машина рванула вверх. Воздух содрогнулся от невыносимого грохота. Взметнулось огромное серое облако. Из дыма выскакивали новые «юнкерсы» и, сбросив груз, взмывали с ревом в небо. Гуркевич метнулся к изгороди и вцепился в нее, больно царапая руки. Мир рушился. Когда восемнадцатый самолет отбомбился, Гуркевич потащился в сторону темной тучи. Теперь били пушки, гаубицы и минометы. Гуркевич вновь петлял посередине улицы.

— Глупость, идиотизм, — постанывал он. — Им не жалко одаренного мужчины?..

По обочине, тоже в сторону Садыбы, бежало вслед за ним подразделение повстанцев, человек примерно пятьдесят. Они были вооружены винтовками и автоматами; за поясом гранаты и «филипинки»[27]. Впереди большущими скачками летел невысокий подпоручик со светлыми усами под крупным и длинным носом. Вскоре они поравнялись с Гуркевичем. Под Садыбой строчили пулеметы и автоматы, глухо урчали моторы. Пыльное облако медленно рассеивалось.

— Господа… — захрипел Гуркевич. — Подождите… Я должен перейти… к венграм. Помогите!..

Кто-то рассмеялся. Подпоручик отмахнулся пистолетом. Они бежали ровно и легко, как будто были на учениях. Самому старшему, похоже, не исполнилось и двадцати. Вскоре они, рассыпавшись в цепь, исчезли за домами, в пыльной пелене.

Гуркевич по-прежнему выписывал круги по мостовой. Мир перед глазами двоился. Улица по-прежнему была пуста; вдруг через нее перебежали несколько человек, стреляя в невидимого противника. Бешено били пулеметы; то и дело рвались гранаты. На горизонте поднимался желтоватый дымный Столб. Из-за домиков выскочили черные фигурки и бросились куда-то в сторону Мокотова. Поблизости что-то свистнуло, и в поле разорвался снаряд. Черные фигурки припали к земле, пережидая обстрел; снаряды сыпались один за другим. Взрывной волной Гуркевича едва не сбило с ног, но он упрямо продолжал брести вперед.

— Если бы вы, черт возьми, понимали, что я должен дойти до венгров. Погодите, сучьи дети… Вы меня еще не знаете!

Мир вокруг трещал и громыхал. Из-за поворота вдруг выкатился танк; он отвел орудие влево и выпустил в поле снаряд. Все больше и больше повстанцев бежало в сторону крутого мокотовского откоса; они волокли за собою раненых, яростно отстреливаясь от немцев. Гуркевич покачнулся и бессильно сел на мостовую.

— Вот меня и повело, — проговорил он шепотом. — Только теперь. Чертов токай!

Он боролся с подступавшей тошнотой; мир вокруг вертелся каруселью; грохот и треск слились в невообразимый гул. Гуркевич заслонил лицо руками. Танк приближался с адским скрежетом гусениц. Гуркевич сглотнул. Машина замерла в какой-то паре метров и навела на него длинный ствол пушки. Гуркевич отнял руки от лица. Шум в ушах немного поутих, образ мира сделался чуть четче, хотя остался мутным и дрожащим. И вдруг он увидел…

— Танк… — прошептал Гуркевич с ужасом. — Господи… Немцы!

Он в отчаянии подскочил, встал на нетвердые ноги и внезапно, уже не владея собой, затрясся в приступе рвоты. Танк грозно возвышался над ним; негромко урчал мотор. Гуркевич отступил на шаг. Чернело пушечное жерло, блестели дульные срезы пулеметов.

— Frau, Kinder… — пролепетал он как можно громче, указывая на юг. — Warschau Banditen… Ich… gehen…

Танк продолжал урчать; стальное тело его подрагивало. Гуркевич споткнулся, упал на тротуар, зацепился рукой за колючую проволоку, рванул ее, перевалился назад, на проезжую часть. Сквозь урчание мотора пробился приглушенный смех.

— Krank… больной! — проорал Гуркевич. — Не смеяться! Nicht lachen!

Хохот раздался вновь, на этот раз громче. Танк зарычал, задрожал и со скрежетом двинулся с места, обдав Гуркевича облаком выхлопов.

Перед виллой в Залесье остановилась доверху нагруженная сеном подвода. Соскочивший с нее мужичок потряс за плечо лежавшего без чувств человека с окровавленным лицом.

— Залесье, приехали! Вставайте-ка! Вот ведь кара божья!

Лежавший не подавал признаков жизни. В саду показалось яркое платье.

— Хозяйка! — крикнул мужичок. — Может, это ваш сродственник? Сюда велели отвезти… Пилсудского, шесть!

Зося подошла к ограде. И вдруг, тихо вскрикнув, выбежала на улицу.

— Боже, Пупсик… Пупсик, милый! Что с тобой! Он ранен? Убит? Боже, Пупсик, ну пошевелись же!

Она обхватила растрепанную голову Гуркевича.

— Боже, кровь! Что с ним? Где вы его нашли?

— Лез через забор и проволокой рыло поцарапал, — презрительно ответил мужичок и свирепо дернул Гуркевича за ногу. Тот приоткрыл глаза.

— Пупсик, ты жив! — запищала, обнимая его, Зося. — Что с тобой, любимый? Ты ранен?

Гуркевич высунул сухой непослушный язык; безуспешно попытался облизнуть губы.

— Прекрати верещать, — промямлил он. — Который час?

— Два, — ответила Зося. — Скажи, что с тобой, любимый! Ты можешь подняться сам?

Гуркевич поглядел по сторонам. Невдалеке венгерские солдаты грузили ящики на грузовик.

— Что они делают? — воскликнул Гуркевич.

— Уезжают, — ответила Зося со вздохом. — Иштван только что попрощался.

Гуркевич стремительно спрыгнул с подводы.

— Где майор? — выкрикнул он.

— Какой майор, Пупсик? — не поняла она.

— Ну… профессор! — рявкнул он. — Археолог!

— А, этот зануда, — скривилась она. — Отправился к генералу. Странно, что он так быстро с ними снюхался. Пупсик, подожди! У тебя же лицо в крови!

— Эй, пан, а моя пятирублевка? — возмутился мужичок.

— Жена заплатит! — крикнул, припустив по улице, Гуркевич.

Он вырвал из кармана давно уже не белый платок и на бегу отер лицо. Кровь сошла, остались лишь царапины на лбу и на носу. Добежал до виллы, занятой венгерским штабом. Оттуда спешно выносили ящики и чемоданы. За изгородью, с лейкой в руке беспокойно сновал майор Гром. Под расстегнутой рубашкой розовела безволосая грудь.

— Вы, я вижу, тут цветочки поливаете? — свирепо прошипел Гуркевич.

— Помидоры, — со вздохом ответил майор. — Мне нужно было легализоваться. Вы прибыли в последнюю минуту. Кто вас так исцарапал? Кошка?

— Кошка! — фыркнул Гуркевич. — Чтобы вас всю жизнь такие кошки царапали! Я там в самое пекло угодил, понимаете? «Юнкерсы», танки, «коровы»[28], черт знает сколько пушек и немчуры…

— Так или иначе, вы не понесли больших потерь, — заметил майор с улыбкой. — Пойдемте.

Он отвел Гуркевича в сарай, полный барахла и всяких железяк. Гуркевич извлек из-под подкладки листок. Майор дрожащей рукой надел очки, медленно развернул бумажку и начал изучать колонки цифр.

— Однако вы флегматик! — стал терять терпение Гуркевич. Майор лишь отмахнулся.

На улице рокотали моторы. Жаром дышала раскаленная крыша сарая. Над грядками порхали бабочки. Майор стащил очки и принялся рвать бумажку на мелкие кусочки.

— Ничего не вышло? — спросил Гуркевич тихо.

Майор ссутилился и опустил глаза. Гуркевич злобно пнул обломки ржавой печной решетки.

— Одним словом, все коту под хвост… Зачем я в это полез? Нужно было, черт возьми, за женой присматривать в Залесье.

Майор устало вытер пот со лба.

— Пойдемте, здесь слишком жарко, — сказал он, стараясь не встречаться глазами с Гуркевичем.

Оба вышли в сад. На крыльце увидели генерала, в полевом мундире без шитья; рядом стоял навытяжку поручик Койя. Венгры заметили майора; поручик вопросительно улыбнулся. Майор помотал головой. Генерал развел руками и что-то сказал поручику. Поручик скрылся в доме. К вилле подъехал серый автомобиль, оттуда выпрыгнул сухопарый немецкий полковник. По улице громыхали орудия.

— Наши пушки, — вздохнул Гуркевич. — Черт побери, пан Гром! Просрать такую возможность…

Майор сглотнул слюну. Он раз за разом поднимал свою лейку и ставил ее обратно.

— Несмотря ни на что я надеялся… — проговорил он шепотом.

Генерал перебросился парой слов с полковником и направился к автомобилю. В поле зрения Гуркевича оказался грузовик. В нем сидели немецкие жандармы с «бергманами» на коленях.

— А вот и «воронок» приехал, — прошептал Гуркевич. — Извините, я больше не играю. Выхожу. Пересижу в какой-нибудь дыре, покуда красные не явятся.