Ольга Гладышева - Юрий II Всеволодович

• Название: Юрий II Всеволодович
• Автор: Ольга Гладышева
• Издательство: Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2000
• ISBN: 5-271-00852-5

Роман О. Гладышевой и Б. Дедюхина «Ночь» посвящен одной из наиболее трагических страниц русской истории. Ее герой — великий князь владимирский Георгий Всеволодович — был одним из тех, кто попытался сплотить русских князей в борьбе против общего врага — монголо-татар. Книга — широкомасштабное историческое полотно, правдиво и ярко рисующее картину жизни Руси XIII века, достоверно воссоздающее противоречивую политическую атмосферу той эпохи.

---

Продолжая пятиться, Губорван не отводил глаз от врага, от его тускло блестевшего кривого меча. Нога скользнула на твердом снежном намете, Губорван от неожиданности не удержался и упал, сгребая руками снег, и тут обнаружил, что это не сугроб, а заметенный ствол упавшего дерева.

Татарин думал воспользоваться положением, поднял меч над головой, но и сам тоже соскользнул на покрытом изморозью стволе, его удар пришелся мимо ускользавшего Губорвана, а меч глубоко увяз в древесине. Татарин тщился поскорее выдернуть его, но тут Губорван, зажмурив глаза, опустил свой насаженный на длинной рукоятке топор на шлем врага.

Удар его с треском расколол металлический налобник и раскроил надвое лицо поверженного татарина. Ужасаясь произошедшему и словно замерев от изумления, Губорван наклонился над мертвым врагом, и это было его роковой ошибкой.

Внезапно налетевший сзади верхоконный татарин на всем скаку отсек Губорвану одним взмахом меча голову, она гулко ударилась о ствол дерева и, оставляя за собой алую дорожку, покатилась по снежному насту.

Все русские воины дорого продавали свои жизни. Падали, истекая кровью, но не сдавались — никто не помышлял о бегстве, никто не молил о пощаде.

Все больше становилось пеших воинов и с той и с другой стороны. Раненые и потерявшие лошадей становились спиной к дереву и отчаянно отбивались копьем или мечом. Иные сорвиголовы в отчаянии кидались с голыми руками на врага, даже и конного, стаскивали его за ноги. А иные и вовсе в припадке безумия или от нестерпимой боли кидались прямо под копыта вражеских коней. И — гибли, гибли…

Истошные крики, вопли, хохот и визг.

Один тяжелораненый встал на колени и кричал, указывая на свою грудь:

— Бей его! Коли мечом!

И другой крик ратника с отрубленными руками:

— Братцы, помогите!

И такой еще вопль отчаяния:

— Прикончите меня, спасу нет терпеть!

Татары одолевали. Кололи, топтали обессилевших и неспособных сопротивляться, резали, добивали топорами. Снег промок от человечьей и конской крови…

Зловоние воздушно стало в месте том непереносимо.

За стволом березы, рослой, с заскорузлой корой, покрытой морщинами и бородавками, хоронился один спешившийся татарин.

Заметив на себе взгляд Юрия Всеволодовича, он воткнул меч в снег и достал лук. Посмотрел на русского князя раздумчиво, словно хотел спросить, стрелять ему или нет.

Ухмыльнулся. Неторопливо, словно бы с ленцой вложил стрелу бороздкой на тетиву, просунул лук в развилинy сросшихся берез. Натянул тетиву в полную силу, но не отпустил, все продолжал немо смеяться.

Деловитое спокойствие врага, а особенно издевательская ухмылка подействовали на Юрия Всеволодовича обезоруживающе, он ощутил в груди страх и острое желание спастись.

Стрела прошла насквозь левую руку, но он не почувствовал боли, лишь удивился, когда увидел черно-белое оперение стрелы, отметил в уме некстати, что это, должно быть, перо из крыла степного орла.

Татарин между тем все так же неторопливо напруживал вторую стрелу и уже выцеливал Юрия Всеволодовича в лицо, наверное, прямо в глаз, как они любят. Но выстрелить не успел, его остановил гортанный крик:

— Джебе! Ек! Ек!

Татарин поспешно опустил лук.

— Яша сын! — кричал скакавший во главе небольшого отряда какой-то знатный татарин, должно быть темник. Два его нукера несли перед собой укрюки — длинные тонкие шесты с петлей от аркана на конце.

— Яша сын! Урус коназ!

Как они прознали в нем князя? Должно быть, по оплечью. Юрий Всеволодович еще утром подумывал снять ожерелье — круглый ворот, обшитый золотом и драгоценным металлом, да не сделал этого в горячее сборов.

— Яша сын! Урус коназ! — продолжал кричать визгливым и как бы испуганным голосом темник.

Юрий Всеволодович понял, что они вознамерились взять его непременно живым. От этой догадки сразу исчез страх, родилась твердая уверенность, что уж живым-то он им ни за что не дастся. А когда удалось двумя взмахами меча снести голову темнику и свалить с коней двух его нукеров, он ощутил в себе прилив сокрушающей силы: ни усталости, ни следов боли от стрелы в левой руке — только решимость драться.

Ярость его была столь буйной и явной, что татарские всадники на какой-то миг дрогнули и пропустили его ошалевшего от запаха крови и шедшего бешеной скачью коня.

На пути оказалась та самая бородавчатая береза, в развилке которой его выцеливал татарин. Он и сейчас, увидев Юрия Всеволодовича, продолжал ухмыляться, но это просто так свисали его тонкие усики — будто в постоянной улыбке. Хотел и его рубануть наотмашь, тот догадливо свалился навзничь, уклонился от меча, однако попал под копыта Ветра и дико закричал что-то.

Юрий Всеволодович развернул коня, намереваясь все-таки покарать ухмылявшегося обидчика, но увидел, что на него мчатся с угрожающим ревом четыре всадника.

Удерживая под мышкой левой, простреленной руки деревянное ратовище прямо под самый подток на тупом конце, он выставил четырехгранное железное копье как мог дальше. Правой рукой поднял над головой меч.

Копьем он не столько колол, сколько просто пугал врагов, не позволял им зайти со спины, а мечом расчетливо старался рубить наверняка. Но все равно удары приходились порой по конским мордам и шеям, а однажды даже по передним ногам лошади, вставшей на дыбки.

Одного татарина он все же заколол копьем и не успел выдернуть его.

Двоих рассек от шеи до седла.

Четвертый, как видно объятый ужасом, поняв, что в одиночку ему не совладать с русским батыром, развернул коня и ударился в бегство.

— Ага-а! А говорили, что бегать не умеете!

Юрий Всеволодович помчался в погоню. Но Ветер его, истомленный и выдохшийся, рухнул грудью на снег.

Одновременно и рыжая лошадь татарина споткнулась.

Юрий Всеволодович, чудом усидевший в седле, ударил мечом по задним ногам завязшей в снегу татарской лошади, перебив сразу обе.

Всадник ее проворно спрыгнул и укрылся за березой. Ветер нашел в себе силы, выпростал ноги из снега. Однако вперед не рванулся, топтался на месте, взвивался на дыбы, как ни понуждал его Юрий Всеволодович.

Это нельзя было назвать мраком — какая-то мягкая, нежно-аксамитовая темнота окружала его. Он рвался сквозь эту темноту со скоростью идущего во весь опор Ветра, но вдруг понял, что темнота эта — всего лишь сквозной проход под снежным наметом, и помянул недобрым словом главного воеводу. Сколько раз твердил ему, чтобы ежедневно наряжал детей боярских на расчистку рвов. Пока снег легкий, его и деревянной лопатой просто выбросить на гребень, а как отпустит оттепель да за нею мороз хряснет, то хоть заступ бери. Вот и здесь упустили срок — весь проход замело всклень.

Он разгребал снежный прах, жадно хватал его губами, стремясь вперед, туда, где слабо брезжил свет.

Он не испытывал ни страха, ни боли. Это было состояние душевного приволья и полной уверенности, что никакая опасность не угрожает ему, что все у него ладно, все желанно.

Матовый свет стал растеняться, светлеть, словно солнце из-за туч выходило, пока не сделался ослепительно белым.

Он почувствовал, что из бархатной темноты снежного подземелья полностью погружается в этот дивный свет.

«Может, я умер? — мелькнуло в сознании. — Тогда почему я так покоен, почему мне тепло даже в снегу и так легко на душе?»

Но тут неведомая сила потащила его вверх…

Он запрокинул голову и увидел над собой дымовое отверстие шатра. Через него-то и проходил яркий солнечный свет. Значит, он был не под снегом, а в своем шатре? Здесь последний раз перед битвой оживали в его памяти — самые дорогие из пережитых дней.

И вот они снова встали перед его духовным взором:…как ведет он малое воинство из Владимира на Сить мимо Плещеева озера…

…как идет с полками на мордву, и многие из ее князей становятся ротниками или присяжными данниками владимирского великого князя…

…как радостна встреча с союзником и другом Давидом Муромским, как тепла его широкая ладонь на плече, крепко мужское объятье…

…вот пир силен, учиненный на Рождество Богородицы по случаю избавления земли Русской от междоусобия…

…вот взрастает новыми веселыми домами на горах среди сосен и елок город, который он заложил и назвал своим именем — Юрьевец…

…грустное место изгнания Городец проплыл перед ним, колеблясь в утренней волжской дымке, и улыбнулся епископ Симон, нисколько не сокрушаясь превратностями их общей судьбы…

…набычившись, стояли три сынка, надежда его и гордость. Он хотел прикоснуться к ним, подкинуть, как бывало, над головой — исчезли…

…он въяве почувствовал запах июньского ветра, насквозь продувающего сени дворца, увидел, как мелькают в переходах золотые косы молодой жены, как она смеется, уклоняясь от его поцелуев, заставляя его еще сильнее желать их и сама этого желая… за глаза сосватал отец ему княжну Агафью Черниговскую, а брак-то вышел куда как счастливым…