Николай Псурцев - Без злого умысла

• Название: Без злого умысла
• Автор: Николай Псурцев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Полицейский детектив
• Год: 1985

Повесть посвящена работе уголовного розыска. Действие разворачивается в небольшом городе на востоке страны. Работники милиции выходят на след преступников, занимающихся хищениями ценной пушнины. В ходе расследования герой повести, молодой оперуполномочнный Павел Мохов, сталкивается с обстоятельствами, которые заставляют его заново разобраться в себе, в своем отношении к жизни, приводят к выводу, что не только профессиональное мастерство является залогом успеха в работе.

---

Мохов распахнул было руки для объятий, но удержался и, лишь чуть разведя их в стороны, поспешно сунул в карманы, улыбнулся довольной улыбкой, впервые вдруг почувствовав хоть какой-то намек на облегчение за все эти треклятые дни. Он подмигнул оперативникам, сказал искренне:

— Спасибо, ребята, а я уж думал, не найду этого беглеца.

Перевел взгляд на Юркова:

— Доставил ты мне хлопот, приятель, искали тебя, как особо опасного рецидивиста не ищут…

И снова, обращаясь к оперативникам:

— Да отпустите вы его. Он же свидетель, а не преступник.

Один из оперативников, сутулый, рукастый парень, невесело ухмыльнулся, с легким оттенком сожаления взглянул на Мохова — так на несмышленых детей смотрят, когда те пытаются во взрослые игры играть, — и, поведя плечами, сказал:

— А он, Паша, и есть преступник, натуральный, круто замешенный…

Мохов улыбнулся вновь, но теперь растерянно, недоверчиво, и вмиг понял все, улыбка исчезла, лицо окостенело словно. Рукастый оперативник тем временем подошел к стойке, за которой сидел Куркин, и протянул пачку бумаг.

— Мы все оформили, — сказал он. — Здесь рапорт, заявление потерпевшей. Протокол личного обыска. В общем, все как полагается. В универмаге оформили, там же, где и задержали. Опять за старое принялся, — оперативник повернулся к Юркову, брезгливо мазнул по нему взглядом, добавил, кивнув к дежурному: — Вызывай следователя, мы торопимся.

Мохов столбом застыл посреди дежурки. Только теперь он явственно осознал, чего боялся, чего ждал подсознательно, когда будто в лихорадке носился по городу, отыскивая Юркова, когда у знакомых его выпытывал, что с ним, где он, какой он.

А тот привычно пошевелил носом, потряс затекшей рукой, осмотрелся, все так же презрительно поджав губы, покачал головой, и не выражал весь его вид ни раскаяния, ни сожаления, и не понурый он был, и не поникший. Независимость и пренебрежение были написаны на лице Юркова. Вот спокойные глаза его остановились на Мохове, и появилась вдруг в них тоска, но на мгновение появилась, на долю секунды, а потом снова насмешка в них заиграла. Юрков вскинул голову, прищурился, сказал с плохо скрытой горечью:

— Поздравляю, тов… нет, теперь уже гражданин начальник. Твои сотрудники поймали сегодня матерого преступника, рецидивиста с большим стажем, врага общества номер один… — в голосе его слышалась откровенная издевка, — отщепенца и ублюдка, недочеловека и вообще грязное животное. Нет ему места под этим солнцем. Уничтожить, стереть его с лица земли, и тогда, наверное, спокойней станет жить гражданам нашего почтенного города…

— Помолчи! — оборвал Юркова оперативник. — Шут!

Юрков развел руками, мол, сами видите, что я прав, и принялся с увлечением разглядывать потолок.

— Репецкий! — трубно прогрохотал Куркин.

И Мохов заметил, что оба оперативника вздрогнули от неожиданности, а потерпевшая в оцепенении даже поднялась со стула. За дверью раздался глухой перестук тяжелых шагов, и в проеме возник огромный милиционер с заспанным лицом.

— Отведи задержанного в камеру, Репецкий, — уже спокойно приказал Куркин. По лицу его скользнула легкая улыбка. Он тоже обратил внимание, как дернулись испуганные плечи у оперативников, когда он позвал любившего подремать милиционера.

Доброжелательно кивнув инспекторам, Юрков завел руки за спину, сцепил пальцы в замок и подался к двери, вслед за ним шагнул милиционер.

— Минуту, — остановил их Мохов.

Голос у него дрогнул. Он быстрым взглядом окинул присутствующих. Кажется, никто ничего не заметил. Юрков вопрошающе смотрел на Павла. Тот жестом отозвал задержанного в сторону.

— Желаете услышать, начальник, почему я вновь стал на неправедный путь? — едко и горько усмехнувшись, спросил Юрков. — Вы же столько участия приняли во мне: уговаривали, определяли мне жизненную цель, устраивали на работу. А я вот, — бац — и не оправдал вашего трогательного доверия. Так хотите услышать или нет?

Мохов коротко кивнул, хотя уже знал, какую историю сейчас расскажет Юрков. И горло вдруг перехватило, и тяжелый ком на мгновение сбил дыхание. Ему показалось, что лицо его вспыхнуло, побагровело. Он с силой потер ладонями щеки, выдавил жалкую улыбку, кивнул еще раз.

— У меня была работа, которая мне нравилась, и делал я ее неплохо, вы помните, — начал Юрков. В тоне его уже не было ни издевки, ни насмешки. Лицо сделалось непроницаемым, жестким. Он говорил быстро, словно боялся, что его прервут. — И деньги я зарабатывал неплохие. Верно? Тратил их почем зря, правда… Есть у меня слабость. Но противился я ей как мог. И вдруг, начальник, меня лишают этой работы. Просто так, без объяснения причин. Пиши, мол, по собственному, и баста. Что, чего, ничего слышать не хотим. Понял? Я мог пожаловаться, в суд подать. Но потом подумал, а-а-а, волокита, да еще три ходки за спиной у меня.

— А почему ко мне не пришел, слюнтяй? Не позвонил почему? — криком оборвал его Мохов, хотя и не хотел он так резко, но и жалостливого своего отношения тоже показывать не хотел, потому-то и вышло так чересчур грубо.

— Просить не люблю, унижаться не люблю, — неприязненно бросил Юрков. Дернул щекой, задышал часто. — Не надо мне помощи, я сам теперь свою жизнь строить должен, сам! Да и разговор-то у нас последний нескладный вышел, недобрый разговор, я же видел. Так что вряд ли бы ты мне помог тогда…

Мохов открыл было рот, чтобы возразить, чтобы сказать этому глупцу, что не прав он, но остановил себя, подумав вдруг: «А ведь так оно, наверное, и было». И он замялся и отвел взгляд.

— …Короче, неделю я по конторам разным ходил, везде отказ. Начальничек, видать, мой всех дружков обзвонил, мол, не брать такого. Городок-то у нас маленький. Вот и решил я, значит, податься отсюда к чертовой матери. А денежки уже тю-тю. Когда расчет получил, раздал деньги, попил, погулял, и ни рублика не осталось. Ну и… Ну чего, думаю, случится, если разок, один только, деньги на билет позаимствую. Потом, думаю, уеду, заработаю, а деньги на ваше имя вышлю. Дамочку специально такую, что постарше, выбрал, решил, что эта точно о краже или утере заявит. И внешность ее запомнил. Ей-богу, не вру, начальник. Ну в общем… А тут архангелы ваши налетели. Ловкие огольцы, хоть и молодые… Вот так.

Мохов был уверен, что все это правда, и деньги бы Юрков выслал, и дамочку бы описал со всеми подробностями. И от уверенности этой, от осознания того, что человек, твердо и навсегда захотевший порвать со своей отнюдь не целомудренной «профессией», вновь к ней, треклятой, вернулся и, может быть, с его, Мохова, помощью. От этого всего Павлу стало совсем худо. И не решился он больше посмотреть в лицо Юркову, вообще в его сторону смотреть не решился. Только хлопнул его легонько по плечу, не хлопнул даже, а просто провел ладонью, будто пыльцу стряхивал, развернулся круто и вышел прочь из дежурки.

Хотя день был в разгаре, тяжелый дымный сумрак царил в кабинете; пахло лежалой бумагой, пылью и еще чем-то незнакомым, горьковатым, неприятным. Мохов впервые так резко ощутил устоявшиеся с годами запахи своего кабинета. Он протиснулся к окну — кабинет был узкий, и столы мешали проходу, — с ожесточением рванул шторы в разные стороны. Прочь эти удушливые, мрачные заслонки. Дорогу свету. Шторы разъехались без сопротивления, покорно, позвякивая старомодными крепежными колечками. Он ковырнул щеколду, толкнул створки окна и будто плотно скомканные комочки ваты вынул из ушей — так стремительно и нахально ввалилась в кабинет какофония уличных звуков. Некоторое время он стоял у окна, будто заново разглядывая знакомую улицу, дома, деревья в сквере, машины у подъезда… Потом опустился на стул, сильной пятерней провел по лицу, потом еще — кто-то из преподавателей в Омской школе сказал ему, кажется, на втором курсе, что подобный массаж лица на время снимает усталость, — вытянул руки на столе и застыл, отрешенно глядя в одну точку. Когда зазвонил телефон, он вздрогнул, внимательно посмотрел на него, но снимать трубку не стал. Говорить ни с кем не хотелось, ничего не хотелось, совсем ничего…

Тенью прошмыгнувший в кабинет Пикалов был на удивление тихий и подавленный. Видимо, ему по всем статьям досталось на заслушивании, и причем весьма крепко. Потому что после обычного «снимания стружки» Пикалов возвращался всегда злой, дерганый, раскрасневшийся, но никоим образом не растерянный и печальный. Все это Мохов отметил автоматически, даже не отдавая себе отчета, о чем думает. «Если Пикалов сейчас начнет рассказывать о заслушивании, я огрею его чернильницей», — лениво шевельнулось у него в мозгу. Вопреки ожиданиям, Пикалов молчал, ничего не спрашивал и ни о чем не рассказывал. Он нервно разбирал бумаги на столе, изредка вопросительно поглядывал на Мохова. Пикалов был немного смущен отрешенным, безучастным видом Мохова и не знал, как себя вести. Но вот в руки ему попалась сводная справка рапортов участковых инспекторов лесной зоны района и со словами: «Ты просил, посмотри», — он протянул бумагу Мохову. Двое участковых сообщали, что в течение нескольких месяцев они никак не могут отловить двух браконьеров, которые действуют очень дерзко и умело. Участки большие, оправдывались инспектора, и за всем не уследишь. Один из инспекторов даже предлагал план операции по задержанию браконьеров, но он грешил неполным знанием здешней оперативной обстановки и каким-то юношеским романтическим пылом — участковый был, наверное, молод, из новеньких. Мохов не помнил его фамилии. Ну что ж, он и без рапортов уже мог достаточно четко описать путь шкурок к Росницкой и даже назвать фамилии людей, в чьих руках они бывали. А эти сообщения были лишь подтверждением его версии. Он покачал головой и отщелкнул от себя листочки. Пикалов изумленно вытаращился, осторожно потянул листочки к себе, не отрывая взгляда от Мохова, потом обиженно повел плечами, недовольно поджал губы, собрал бумаги со стола, в беспорядке вывалил их в сейф и так же бесшумно, как вошел, удалился из кабинета.