Евгений Долматовский - Последний поцелуй

• Название: Последний поцелуй
• Автор: Евгений Долматовский
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Поэзия
• Год: 1967

В этот сборник автором включены только новые произведения, написанные в 1964–1967 годах. Это по преимуществу лирика.

Автор ведет разговор с читателем, не обходя самых острых и волнующих проблем и вопросов сегодняшнего дня. Он ищет и экспериментирует в области стихотворной формы.

В разделе «Товарищ песня» — песни поэта, которые положены на музыку известными композиторами (Мурадели, Соловьевым-Седым, Фрадкиным) и уже звучат в эфире.

Легенда «Последний поцелуй» повествует о жизни и подвиге советского разведчика в предвоенные годы.

---

День победы в Бомбее

Вновь испытанье добром и злом.
Над храмом, над лавкою частника,
Всюду знакомый паучий излом —
Свастика, свастика, свастика.
Она была нами как символ и враг
В атаках растоптана намертво,
Но свастика здесь — плодородия знак,
Простая основа орнамента.
                    …Сейчас на Красной площади парад,
                     Знаменами пылает боль былая,
                     Радиоволны яростно трещат,
                     Перебираясь через Гималаи.
В клубе со свастикой на стене
Сегодня мое выступление:
Москва в сорок первом,
Европа в огне, Берлинское наступление.
Смуглые парни сидят вокруг,
Всё в белых одеждах собрание,
Всё в белых одеждах… Мне кажется вдруг,
Что я выступаю у раненых.
                      Сейчас ты вспоминаешь там, в Москве,
                      И эти двадцать лет, и те четыре,
                      Как жизнь твоя была на волоске,
                      Как «фокке-вульфы» свастику чертили.
Арийцы не просто шли на восток,
Их планы историки выдали:
Когда мы сердцами легли поперек,
Путь их был в Индию, в Индию.
В обществе дружбы кончаю речь,
Слушают миндалеглазые,
Как удалось от беды уберечь
Мирные свастики Азии.
                       Прохлада с океана наплыла,
                       Седое небо стало голубее.
                       Ты и не знаешь, что со мной была
                       На Дне Победы в городе Бомбее.

1965

Отпечатки ладошек

Бангалор, Бангалор,
                               навсегда он запомнился мне
Отпечатками детских ладошек
                                              на белой стене.
На беленой стене,
                            очень четко видны при луне,
Отпечатки ладошек горят —
                                           пятерня к пятерне.
Замарашки мальчишки,
                                    чумазые озорники,
Для чего оставлять на стене
                                           отпечаток руки?
Это черная глина
                          со дна обмелевшей реки —
Отпечатки ладошек,
                             как будто цветов лепестки.
И никто не смывает
                             веселых следов озорства.
Это к счастью намазано —
                                        так утверждает молва,
Вековая молва
                      большей частью бывает права,
Заявил о себе
                     бангалорский сорвиголова!
Отпечатки ладошек
                             пускай сохраняет стена —
То ли черные звезды,
                                то ль огненные письмена.
В них таинственный смысл,
                                        и его расшифровка трудна,
Надо знать этот мир,
                               все события и племена.
Отпечатки пылают
                            при плоской восточной луне,
И немножечко грустно,
                                  что в детстве не выпало мне
Отпечатка ладошки
                             оставить на белой стене
И себя утвердить
                          в растопыренной пятерне.

1965

Южный Крест

Над горизонтом низко Южный Крест,
Холодное созвездье этих мест.

А ночь, как печь, и призрачно далек
Созвездия бесстрастный холодок.

Из края вьюг я пролетел сюда,
Где грела нас Полярная звезда.

1965

Рикша

Я, к порядкам чужим не привыкший,
С чемоданом тяжелым в руках,
Растерявшись, стою перед рикшей,
Не могу объясниться никак.

Он пытался схватить мою ношу,
Подкатил экипажик к ногам.
Чемодан? Лучше я его брошу,
Только вам его в руки не дам.

Не считайте такое загибом —
Кипячусь в исступленье святом:
Не могу я быть белым сагибом,
У меня воспитанье не то.

А обратное быть не могло б ли?
Убеждайтесь, что я не шучу,
Дайте в узкие впрячься оглобли,
По Калькутте я вас прокачу!

Голый рикша — лишь кожа да ребра,
Исполняющий должность коня,
С удивленьем, с ухмылкой недоброй
Исподлобья глядит на меня.

Не прозренье, а только презренье
В перезрелых, как вишни, глазах,
Подозренье под маской смиренья,
Как сто лет и как двести назад.

1965

Предшественник

На белом камне Тадж-Махала,
Дворца, хранящего века,
Следы невежды и нахала —
Кривые росчерки штыка.
Солдат Британии великой
Решетки древние рубил:
Он принял сумрак сердолика
За ослепительный рубин.
И, выковыривая камни
Из инкрустаций на стене,
Он ослеплял цветы штыками,
Не думая о судном дне.
Ах, мальчик Томми, добрый Томми,
Над Темзой в свете мокрых лун
Он в чопорном отцовском доме
Был паинька или шалун.
Из Агры он писал, что жарко,
Что не оправдан мамин страх,
Что могут дома ждать подарка
И повышения в чинах.
…Я в Индию приехал позже,
Мне Томми встретить не пришлось.
Но вспомнить не могу без дрожа
Века, пронзенные насквозь.
Я видел на других широтах,
Пусть сыновей других отцов,
В карательных баварских ротах
Таких, как Томми, молодцов.
Он их предшественник законный,
Хотя и вырастал вдали
Завоеватель тех колоний,
Что нынче вольность обрели.
Все плиты мрамора, как в оспе,
Штыком осквернены века.
Знакомая, однако, роспись,
И так похожи почерка!

1965

Жара

Температура крови — тридцать семь
По Цельсию у ночи колдовской,
А днем пылающих деревьев сень
Не оградит от влажности морской.

Все вверх ползет безжалостная ртуть:
Вот сорок, сорок два и сорок пять…
Соленый этот кипяток вдохнуть —
Как будто самого себя распять.

Шары жары катит в меня Бомбей,
И пот стекает струйками со щек.
Сейчас взмолюсь я: только не убей,
Мне дочку надо вырастить еще.

Но не услышит зной моей мольбы,
Не установит для меня лимит.
Печатью солнца выжигая лбы,
Он поровну, всех поровну клеймит,

А эти боги с лицами людей,
И эти люди с лицами богов
Живут, благословляя свой удел,
На жарких землях пятьдесят веков.

И три недели жалкие мои,
Мой испытательный короткий срок,
Твердят: о снисхожденье не моли,
Узнай, пойми и полюби Восток.

1965

«Как просто объявить себя святым…»

Как просто объявить себя святым,
Тряпицу вывесив, как флаг, на жерди
Над глинобитным домиком своим,
И размышлять о жизни и о смерти;
Уйдя от всех трудов, тревог, забот,
Накрыв худые плечи мешковиной,
Скрестить колени, восседать, как бог,
Потряхивая шевелюрой львиной.
Ты в мире гость и в каждом доме гость.
Вставай, иди топчи свою дорожку.
Голодные отсыплют рису горсть,
Бедняк отдаст последнюю лепешку.
Постой! Ответь мне на вопрос простой:
Они святые или ты святой?

1965

Система йогов

Изучать систему йогов не хочу,
К огорчению факиров и ученых.
В детстве было: руку на свечу —
Прослывешь героем у девчонок.

Многоликий, многоногий бог
Смотрит, кто это к нему приехал в гости;
Смог бы иностранец иль не смог
Для проверки воли лечь на гвозди?

Я сумел бы, да не стану напоказ
Протыкать себя отточенным стилетом.
Признаюсь, что пробовал не раз,
Правда, оставался цел при этом.

У себя я снисхожденья не просил —
Будет страшно, будет больно, ну и ладно!
Ревности горящий керосин
Я глотал отчаянно и жадно;

Если сердце обвивала мне змея,
И сжимала, и сжимала, и сжимала,
Слишком громко, но смеялся я.
Пусть считают — мне и горя мало.

Между ребер мне вонзали клевету,
Заставляли выгибаться, я не гнулся,
И мерзавили мою мечту,
Чтобы рухнул и уснул без пульса.

Было на ухабах всех моих дорог
Столько случаев для испытанья воли,
Что могу, как настоящий йог,
Демонстрировать пренебреженье к боли.

1965

«В Европе есть страна — красива, аккуратна…»