Анна Герман - Анна Герман. Жизнь, рассказанная ею самой

• Название: Анна Герман. Жизнь, рассказанная ею самой
• Автор: Анна Герман
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-9955-0698-0

«Любовь долготерпит, милосердствует, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине…» Последнее, что сделала Анна Герман в своей жизни, — написала музыку на этот Гимн Любви апостола Павла: «Любовь не завидует, любовь не превозносится, всему верит, всего надеется, все переносит…» И таким же Гимном Любви стала данная книга. Это — неофициальные мемуары великой певицы, в которых она вынуждена была промолчать об очень многом (о немецком происхождении своей семьи, о трагической судьбе отца, репрессированного и расстрелянного в 1938 году, о своей дружбе с будущим Папой Иоанном Павлом II). Это — исповедь счастливой женщины, в жизни которой была настоящая Любовь. Ее любимый предложил Анне руку и сердце, когда врачи отказывались верить, что она будет ходить после страшной аварии (49 переломов, тяжелейшая травма позвоночника, полгода в гипсе, более трех лет она не выходила на сцену). Ее муж был с ней «и в горе, и в радости», и в счастливые годы ее громкой славы, и в трагические дни, когда, узнав о своей смертельной болезни, она решила писать эту книгу. И написала ее так же, как пела, ни в ее «золотом голосе», ни в этой последней исповеди нет ни единой фальшивой ноты, ни гнева, ни отчаяния — лишь Гимн торжествующей Любви.

---

Мучительный, долгий период, ни забыть, ни просто не вспоминать который я не смогу никогда, потому что и сейчас страшно боюсь споткнуться, упасть и что-то снова сломать, особенно позвоночник.

— Пани Анна, сумели ли вы выбросить из головы воспоминания о тех годах восстановления?

Нет, не сумела и никогда не смогу, даже если вопреки всему проживу еще какое-то время после нынешних безнадежных операций.

Но ведь в моей жизни была не только авария, я не могу ее забыть, но не желаю ею жить! Помнить и жить этой болью не одно и то же, если бы я завязла только на воспоминаниях о преодолении удара судьбы, я перестала бы жить давным-давно.

По я живу, у меня есть два Збышека — большой и маленький, у меня есть голос, который и до аварии, и после нее помогал мне быть счастливой.

Когда я выхожу на сцену, хочется раскинуть руки широко-широко и… обнять сидящих в зале зрителей. Словно мои объятья способны защитить их, укрыть от чего-то недоброго, словно я способна спасти от какой-то беды. Это не просто самонадеянно, ведь я получаю от зрителей заряд энергии куда больший, чем отдаю, во всяком случае, мне кажется так. Но происходит что-то волшебное, этот импульс от меня к зрительному залу, обратно и снова к зрителям усиливается и усиливается и становится таким, что нам с ними не страшно никакое зло, мы защищены общей силой, сила эта — любовь и доброта.

И у микрофона на записи песни я чувствую нечто похожее. Я пою, и мой голос уносится куда-то, чтобы отразиться и вернуться, даже если в студии звуконепроницаемые стены.

Меня часто спрашивали, как я пришла на эстраду. Я отвечала честно: почти случайно.

Наверное, редким счастливцам с младых лет ясно, кем они хотят быть в жизни. Большинство детей перебирают массу профессий, желая сегодня быть пожарным, завтра дворником, послезавтра кондуктором… а становятся учителями, врачами, инженерами, ткачами, пивоварами… иногда действительно пожарными или дворниками.

Я очень рада, что у Збышека есть такой устойчивый интерес к технике, особенно к паровозам, к истории их создания. Если это его, то пусть занимается всю жизнь, даже если увлечение не принесет больших денег. Слава Богу, не все в нашей жизни измеряется деньгами. Хотя, надо признать, очень многое.

Мне с детских лет очень нравилась музыка, впервые услышав игру профессионального пианиста, я «заболела» желанием научиться играть, но откуда у мамы деньги на пианино, если и на хлеб-то едва хватало. Я ходила заниматься к учительнице, которая сказала, что у меня есть слух и способности, но война перечеркнула даже эти скромные надежды.

Кем быть?

Вопрос для настоящей каланчи, какой я стала уже в школе, непраздный.

О сцене и не мечталось, я не желала, как многие девочки, стать кинозвездой, прекрасно понимая, что той, которая на голову выше не только одноклассниц, но и одноклассников, сцены или съемочной площадки кино не видать. С этим следовало мириться, тем более мой правый глаз долго косил.

Сколько я в школе вытерпела насмешек! Беззлобных, но таких жестоких. Косящая, высоченная, по-детски нескладная, одни углы… Какая уж тут привлекательность. Но я смотрю на снимки тех лет и вижу девочку вовсе не потерянную, не забитую, напротив, открытую миру и всему хорошему. Наверное, это заслуга мамы и бабушки, они сумели показать мне, что в жизни слишком много хорошего и интересного, чтобы страдать из-за того, что нельзя исправить.

И я смеялась, когда мальчишки интересовались, намерена ли я работать пожарной каланчой:

— Подпрыгни, чтобы увидеть то, что вижу я.

В конце концов задевать меня просто перестали.

Но вопрос, кем быть, остался.

Как мама, учительницей? Мне нравилось возиться с малышами, придумывать для них занятия… Однажды пришлось «поработать» Снегурочкой, просто на новогоднем празднике у мамы в школе Дед Мороз остался без своей приболевшей напарницы. Не пропадать же празднику? Мама предложила в Снегурочки меня, и я половину утренника развлекала малышей пением песенок. Им очень понравилось, мне тоже.

Но потом я поняла, что понравилось мне петь, играть роль Снегурочки, а вот каждый день независимо от настроения, от состояния учить детей чему-то — это совсем иное, это я не смогу. Нет, учительский труд не для меня.

Зачем я это пишу для Збышека? Чтобы он понял, что выбирать свой путь не поздно никогда, и нет ничего страшного в том, чтобы в любом возрасте вдруг начать все сначала. Пока человек жив, он ищет, вернее, пока жива его душа. Это так, бывают люди с мертвой душой (я не о божественной душе, а о некоей нравственной составляющей человека), они есть, но их словно нет. Прожил и не заметили, прошел и не задел, но не потому, что поступь легкая, а потому, что пустота внутри.

Пусть живет душа, а в чем проявиться, она всегда найдет. Если бы люди позволяли проявляться своим душевным порывам, движениям своих душ, многое было бы иначе. Но люди загоняют себя в рамки престижности, привычек, требований внешних приличий…

Мне можно возразить: что будет, если эти приличия не соблюдать? Я предпочла бы иное, чтобы мне улыбались не из соображений приличия, а по велению души, чтобы здоровались не по этикету, а потому что желают здоровья, чтобы были вежливыми и поступали порядочно со всеми, не чтобы казаться воспитанными, а потому что душа просит.

Я долго думала, почему так, почему люди так боятся показывать свои душевные порывы, старательно прикрываясь правилами приличия? Мне кажется, поняла: они боятся открыть свои души, потому что это означает обнажить их, сделать хотя бы на время беззащитными, боятся испытать боль душевную.

Это происходит на концертах, когда хорошая, душевная песня заставляет раскрыться сердца. У зрителей после таких концертов иные лица, иные глаза, они добрые, светлые и счастливые. Наверное, это одно из проявлений счастья — открыть душу, не защищаясь от окружающих частоколом придуманных правил.

Да, правила придуманы, чтобы не поставить кого-то в неловкое положение и самому не оказаться в таком же, но мне куда дороже даже неловкость, которая не вызовет насмешек, потому что эту неловкость понимают и прощают добрые души вокруг. Вот если бы люди научились относиться ко всем вокруг бережно и по-доброму, никому не пришлось бы выставлять защитные барьеры правил приличия.

Но я отвлеклась.

Выбор профессии не просто важен для человека, он может стать роковым, ведь не у всех достанет смелости, не у всех будет возможность позже изменить свою профессию. Обычно говорят: «Мир потерял талантливого музыканта (художника, балерину, поэта, изобретателя…)», имея в виду, что человек занялся не своим делом, художник всю жизнь работал дантистом, или дантист «от Бога» простаивал за кульманом, считая минуты до окончания рабочего дня. Я сказала бы иначе: «Талантливый музыкант потерял себя», потому что эта потеря не менее важна. У мира нашелся другой музыкант или дантист, другой талантливый инженер, врач, учитель, слесарь… а вот человек прожил не свою жизнь.

Если Збышек сразу найдет себя, это будет счастьем. И очень хочу, чтобы Збышек-старший не давил на него и не мешал выбору. Знаю, что так и будет, просто потому что знаю своего мужа. Он не способен мешать, он может только помогать.

Мне не мешали, просто жизнь была слишком трудной. Говорят, все познается в сравнении, наверное, наша очень скромная жизнь кому-то могла бы показаться зажиточной и даже райской, но кому-то нищенской. Мы не жаловались.

Когда мама смогла вместо работы прачки получить возможность преподавать в школе, появилась возможность снять хоть какую-то крошечную комнатушку, где не было лишней мебели просто потому, что не было места. У нас не было ничего лишнего — ни жилплощади, ни мебели, ни одежды, ни денег… Одно платье для школы, одно для дома, одно праздничное. Одна проблема — мои конечности росли так быстро, что вчера еще длинные рукава сегодня становились неприятно укороченными. Мама с бабушкой нашли выход, они делали на рукавах форменного платья горизонтальную складку, а подол подшивали широкой полосой, чтобы была возможность удлинить, не изготавливая новой формы.

Зато платьице всегда отглажено, а воротничок белоснежный…

И обувь начищена до блеска, ее нужно беречь, покупка новых туфель становилась событием.

Это проблема и сейчас, у меня настолько высокий рост, что просто купить что-то в магазине невозможно, как и обувь 10–11-го размера. Приходилось все шить, хорошо, что в Польше всегда в чести было портновское умение и продавались выкройки. Из старого маминого или бабушкиного платья новое мне, из двух одно, что-то перелицевать, что-то надставить… Отсутствие средств вовсе не повод ходить оборванкой.

В школе выручала форма, в институте — разные хитрости.

Это не очень трудно — жить скромно, просто не нужно переживать по этому поводу. Вокруг так же скромно жили тысячи других, Польша после войны не была богатой.