Дэвид Пристланд - Красный флаг: история коммунизма

• Название: Красный флаг: история коммунизма
• Автор: Дэвид Пристланд
• Издательство: Эксмо
• Жанр: История
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-44958-3

Что думают на Западе о коммунизме и советском строе, что думали раньше? Кто был первым коммунистом?

Фундаментальный труд английского профессора Оксфордского университета Дэвида Пристланда «Красный флаг. История коммунизма» представляет собой неожиданный взгляд на «коммунистический проект» с позиции стороннего наблюдателя.

Оригинальные суждения западного автора, интересные факты, неожиданные параллели, взгляд на советское общество как на «цивилизацию инопланетян» — все это, без сомнения, вызовет неподдельный интерес у отечественного читателя.

---

Экстремизм режима Менгисту способствовал распространению сепаратистских движений — марксистов в Эритрее[775], маоистов-тиграев и сепаратистов в других регионах. Менгисту также угрожала опасность от членов его же организации «Дерг». Его позиции стали намного слабее после того, как США, под влиянием «реальной политики» Киссинджера продолжавшие спонсировать режим «Дерг», несмотря на насилие, резко сократили финансирование[776]. Кроме того, администрация Картера поддержала врагов Эфиопии — марксистский режим Сомали. Тем временем Советы, также поддерживавшие сомалийцев, все ближе подбирались к Эфиопии. Сомалийцы, понимая, как ослабла Эфиопия без американской поддержки, вторглись в эфиопскую область Огаден[777]. Однако война только способствовала консолидации эфиопского режима подобно тому, как результаты Второй мировой войны укрепили сталинский режим. Менгисту выглядел защитником нации и, что было особенно созвучно с советским сталинским прошлым, начал подчеркивать свою связь с православной церковью Эфиопии с целью сплотить нацию в борьбе с интервентами. Он также использовал идеологию высокого сталинизма во многих других ситуациях. Он с готовностью использовал военную силу для сохранения многонационального иерархического эфиопского государства, в котором амхарцы доминировали над другими народностями. Еще больше связывало его со сталинской традицией поведение в стиле монарха: во время военных парадов он все чаще восседал на позолоченном троне, покрытом красным бархатом{1141}.

К 1978 году Менгисту при поддержке советских и кубинских военных и южных крестьян одержал победу в войне за Огаден. Ему удалось расправиться с внутренними врагами и сдержать сепаратистов. После победы он продолжил преобразования в экономике: следуя Сталину, он установил высокую планку развития сельского хозяйства и промышленности. Крестьяне отреагировали на новые задачи пассивным сопротивлениям. Вред, нанесенный почвам, война тиграев и засуха стали причиной ужасного голода 1984 года{1142}. Режим игнорировал катастрофические последствия голода и предпринял попытки их устранить только после международного резонанса (поднявшегося после того, как по телевидению транслировали благотворительный рок-концерт), однако действия режима привели к еще более серьезной катастрофе. Кроме того, лидеры приняли решение переселить крестьян на новые места согласно разработанной ими программе «укрепления деревень», последствия которой привели крестьян на сторону партизанского движения, теперь представлявшего самую серьезную угрозу режиму[778].

Менгисту был одним из самых преданных учеников Сталина[779]. Мир в очередной раз получил предупреждение о том, к каким разрушительным последствиям приводит такая жестокая форма государственного правления. Снова разваливающийся старый режим породил ненависть и вызвал к жизни озлобленного Прометея-разрушителя. Однако даже жестокость Менгисту не могла сравниться с жестокостью коммунистического режима, пришедшего к власти в другой стране через несколько недель после того, как лидеры «Дерг» развернули кампанию по преобразованию эфиопских деревень. В апреле 1975 года Коммунистическая партия Камбоджи (известная под названием «Красные кхмеры») заняла Пномпень. Красные кхмеры «исповедовали» коммунизм, значительно отличавшийся от городского афросталинизма Эфиопии. Это был маоистский вариант марксизма, использовавший крестьян, а не городских рабочих для достижения целей модернизации и национального величия. Красные кхмеры заставили Камбоджу (или Кампучию, как они ее называли) пережить еще больший кошмар, чем тот, который принесла Китаю Культурная революция, — кошмар, вызванный жестоким насилием, которое в конце концов убило все надежды на модернизацию.

VI

В 1971 году Франсуа Бизо, студент, сначала изучавший камбоджийский буддизм, а затем перебравшийся в камбоджийскую провинцию, был захвачен красными кхмерами, партизанами, боровшимися с режимом Лон Нола, пользовавшегося поддержкой США. Бизо заподозрили в том, что он может быть американским шпионом, и посадили в лагерь, о чем молодой человек позже написал захватывающую и проницательную книгу воспоминаний, в которой подробно передал беседы со своим тюремщиком, «Товарищем Дучем», бывшим учителем математики, который позже возглавил знаменитую своими пытками тюрьму Туол Сленг (S-21){1143}. Несмотря на обстоятельства, Бизо и Дуч создали странный отчет, вызвавший горячие споры о камбоджийском коммунизме. Бизо, энтузиаст традиционной камбоджийской культуры, бросал вызов Дучу, остро критикуя то, что принято было называть «прометеевским импульсом модернизации», исходившим от красных кхмеров. В частности, он обличал раболепное отношение режима к западным идеям, предубеждение против «отсталых» крестьян, желание принести в жертву простых людей во имя национального величия: «Разрушая традиционный уклад крестьянского общества, насаждая людям новые рациональные идеи — не унижаете ли вы своих соотечественников еще сильнее, чем это сделали бы враги?» — спрашивал он. Но Дуч не верил, что крестьяне будут сопротивляться созданию современного общества, и настаивал на том, что они одобрят программу красных кхмеров. «Совсем наоборот», — возражал он. «Потому что… мы знаем, что крестьяне — источник истинного знания, что мы собираемся освободить их от гнета и унижения. Они не чета ленивым [буддийским] монахам, которые даже не знают, как выращивать рис. Они знают, как подчинить себе свою судьбу… Это общество сохранит свои наилучшие черты и распознает все грязные пережитки нынешнего периода упадка… лучше иметь едва населенную Камбоджу, чем страну, полную дураков!»{1144}

В то же время он объявлял о своем стремлении помогать тем крестьянам, которые желали взять на себя определенные обязанности. «Мой долг — вернуть каждого из них к жизни, в которой есть простые радости: разве может кто-нибудь хотеть от жизни больше, чем велосипед, часы и радиотранзистор?»{1145}

Далее Дуч обвинял Бизо в лицемерии и в том, что он забыл, что Франция создала нацию в ходе кровавой революции, и говорил, что величественный и древний камбоджийский храм Ангкор-Ват также требовал массовых жертв: «Для француза ты какой-то мягкотелый. Разве у вас самих не было революции, в которую вы казнили многие сотни людей? Не потрудишься ли объяснить мне, не помешала ли вам когда-нибудь память об этих жертвах превозносить в своих учебниках по истории людей, которые в те Дни основывали новую нацию? То же самое — с памятниками Ангкора, архитектура и величие которых поражают любого… кто сейчас думает о цене, заплаченной за этот храм, о бесчисленных людях, умерших от непосильного труда в течение веков? Не так важен размах жертв — гораздо важнее, насколько великую цель ты перед собой ставишь»{1146}.

Бизо был поражен бессердечностью Дуча, но и сам испытывал противоречивые чувства: «Вплоть до того времени я был уверен, что пишу о жестоком палаче. Теперь же я видел подвижника, смотрящего вокруг с выражением лица, в котором сочетались мрак и горечь, возникшие из его бесконечного одиночества. Он проявлял такую жестокость, а я с удивлением чувствовал к нему симпатию… Когда я смотрел на него, слезы наворачивались мне на глаза, как если бы я имел дело с опасным хищником, но не мог заставить себя ненавидеть его… Его разум был отточен, как зуб волка или акулы, но его человеческая психология была аккуратно законсервирована. Учителя использовали его, подготовленного таким образом, в качестве пешки уже очень долго, а он этого и не понимал»{1147}.

Бизо мог как правильно, так и ошибочно толковать мотивацию Дуча, то же касается и его убежденности в том, что Дуч был жертвой своих бесчеловечных господ. Но записанные им взгляды Дуча помогают понять, почему лидеры красных кхмеров, как Дуч, были готовы творить такое насилие. Слова Дуча — и в особенности его восхищение достижениями древней цивилизации, создавшей храмовый комплекс Ангкор, — явно были более националистичными, чем убеждения большинства коммунистов[780], и, конечно же, основной причиной камбоджийских событий стал именно такой национализм. Но в его словах также слышится эхо тех радикальных волюнтаристических идей, которые были характерны для Сталина и Мао, — о том, что величие нации и экономический успех могут быть достигнуты только при том условии, что сами люди станут героями, готовыми к самопожертвованию, а тех, кто будет не готов стать героем и окажется ненадежен, следует устранить. Но красные кхмеры были скорее маоистами, чем сталинистами в своей вере в крестьянские добродетели, как минимум в теории; у них не было презрения к своей культуре[781] и восхищения урбанизацией, как у сталинистов. При этом «коммунистическое государство № 1», как они называли свой режим, даже быстрее режима Мао прогрессировало в отношении повышения ценности радикализма по сравнению с модернизирующей стороной прометеевского синтеза и в своих усилиях мобилизовать нацию, превратить ее в крестьянскую партизанскую армию на время войны. Красные кхмеры также пользовались исключительной враждебностью села к городу. Последствиями стали массовые убийства и разрушительность.