Дэвид Пристланд - Красный флаг: история коммунизма

• Название: Красный флаг: история коммунизма
• Автор: Дэвид Пристланд
• Издательство: Эксмо
• Жанр: История
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-44958-3

Что думают на Западе о коммунизме и советском строе, что думали раньше? Кто был первым коммунистом?

Фундаментальный труд английского профессора Оксфордского университета Дэвида Пристланда «Красный флаг. История коммунизма» представляет собой неожиданный взгляд на «коммунистический проект» с позиции стороннего наблюдателя.

Оригинальные суждения западного автора, интересные факты, неожиданные параллели, взгляд на советское общество как на «цивилизацию инопланетян» — все это, без сомнения, вызовет неподдельный интерес у отечественного читателя.

---

По мнению Роя, это означало, что коммунисты не должны просто полагаться на буржуазных националистов, которые, как он утверждал, были слишком тесно связаны с «феодальным» миропорядком. Вместо этого следовало мобилизовать потенциально радикальный рабочий класс, который, по убеждению Роя, развивался в Азии. Спор между Лениным и Роем обострился относительно оценки лидера индийских националистов Мохандаса Ганди[490]. Ленин видел в нем революционера, в то время как Рой небезосновательно заявлял, что Ганди является «религиозным и культурным возрожденцем» и «реакционером в социальном плане, даже если в политическом отношении он может показаться революционером»[491].{591}

Ленин начал пересматривать прежнее отношение к Азии. Он решил отказаться от единой стратегии и вдохновил Роя написать тезисы, которые Коминтерн затем одобрил вместе с ленинскими. В течение следующих восьми лет Коминтерн придерживался непростого смешанного курса, объединившего идеи Ленина и Роя. Предпочтительным методом борьбы считался союз с буржуазными националистами, но в то же время Коминтерн больше полагался на рабочих, чем на крестьян. Хотя такой смешанный курс и мог показаться «вдохновенным», он таким не был. Наоборот, только когда влияние Коминтерна ослабло, местные антиколониальные лидеры, в том числе Мао Цзэдун и Хо Ши Мин, сформировали новую успешную азиатскую модель коммунизма. Подобно коммунизму, который создал Сталин к 1940-м годам, восточный вариант коммунизма слился с национализмом. В отличие от сталинской модели, иерархичность которой напоминала ситуацию с царской аристократией, в Азии развился более эгалитарный радикализм и толерантный подход к крестьянству. В 1930-е и 1940-е годы такой радикальный коммунистический национализм был исключительно привлекателен для поколений, восставших против конфуцианского наследия. В 1919 году Китай пережил события, которые могли показаться культурной революцией, так как влияние этих событий совпадало с ожиданиями Руссо в XVIII веке и Чернышевского — в XIX. В течение трех десятилетий Китаю суждено было стать вторым полюсом коммунистического влияния на Востоке, распространив революцию на большую часть конфуцианского мира и за его пределы.

II

Одно из наиболее известных произведений современной китайской литературы — короткий рассказ писателя (и будущего сторонника коммунизма) Лу Синя. В «Дневнике сумасшедшего», написанном в 1918 году, автор повествует о своем постепенном осознании того, что все его соотечественники — каннибалы: «Я только что понял, что все эти годы жил в месте, где уже четыре тысячи лет люди едят человеческое мясо». Он вспоминал: «Когда мне было четыре или пять лет, брат рассказал мне, что если родители какого-нибудь человека были больно, этот человек должен был отрезать кусок своей плоти и сварить его для родителей, чтобы они считали его хорошим сыном…» Желая докопаться до истины, он начинает изучать историю Китая, где на его глазах персонажи «добродетель и нравственность» стремительно сменяются «пожирателями людей». В финале рассказа сумасшедший всей душой надеется, что не все потеряно: «Может быть, еще остались дети, которые не пробовали человеческою мяса? Спасите детей…»{592}

«Дневник сумасшедшего» — это язвительный выпад против конфуцианства, система ценностей которого являлась основой китайской культуры и политики на протяжении двух тысяч лет. Конфуцианство — это философия порядка, иерархичности л строгих моральных предписаний. По сути, это модель общества, основанного на патриархальной семье: ее члены подчиняются старшим, дети — родителям, женщины — мужчинам. Каждый член иерархии должен вести себя «нравственно», то есть в соответствии со своим положением. Образование, которому в конфуцианстве придавалось большое значение, в основном направлено на совершенствование поведения. На вершине социальной и политической иерархии находился Император, управляющий народом с помощью образованных чиновников, которые прошли длительные испытания и проверку знаний классической литературы и конфуцианских принципов. Считалось, что если они усвоят конфуцианские тексты, это даст им моральное право управлять народом.

Ответ Лу Синя обществу, в котором он жил, был типичным для его поколения интеллигенции — бунтарский гнев, противопоставляющий испуганного изгоя обществу всеобъемлющей жестокости и лицемерия{593}. Каждый человек в мире Лу Синя является звеном в крепкой цепи бытия, обреченный быть одновременно угнетателем и жертвой. Младший современник Лу Синя Фу Синянь писал: «Увы! Бремя семьи!.. Под его весом задохнулись бесчисленные герои!», «Оно вынуждает подчиняться Другим и терять свою индивидуальность»{594}. Но конфуцианство причиняло не только личные страдания целеустремленной китайской молодежи. Лу Синь и его современники считали, что конфуцианство ослабляет Китай, превращая людей в покорных Рабов. Другой молодой бунтарь By Ю объяснял, что конфуцианское общество превратило 400 миллионов китайцев в «рабов миллиардов умерших предков, не позволяя этим рабам подняться с колен»{595}. Ответом этому обществу стала культурная революция.

Такая ожесточенная критика культуры и политики напоминает идеи, выраженные Чернышевским и, в некотором отношении, Руссо. Как и для них, для Лу Синя жестокость в семье и старый лицемерный и репрессивный уклад обусловливали слабость всей нации. Подобно Франции времен Руссо и России Чернышевского, Китай, некогда великая империя, теперь подвергался унижениям недругов. Веками китайское государство не знало войн с соседями, поэтому ему не нужно было развивать политические структуры и налоговую систему, чтобы обеспечить военную мощь. В результате, когда в XIX веке более воинственные европейцы появились в империи, Китай был принужден принять колонизацию. Британские, французские и немецкие защищенные опорные пункты на территории Китая, особенно в Шанхае, являлись анклавами и пользовались привилегиями, которых не было в самом Китае. Тем временем Япония, которая незадолго до этого пережила коренную модернизацию, тоже стала империалистической силой и завладела Южной Маньчжурией и прежним вассалом Китая Кореей[492]. Эти поражения также спровоцировали революцию против династии Цин и падение китайской империи в 1911 году. Но революция форсировала, а не отсрочила упадок Китая. Нового лидера, главу националистической партии Гоминьдан Сунь Ятсена[493], скоро сменил консервативный Юань Шикай[494], а после смерти Юаня в 1916 году центральная власть Китая пала, уступив место многочисленным режимам, созданным региональными командующими (милитаристами)[495], но это была уже не империя. Именно такое ослабленное, разобщенное государство предстало перед миротворцами из Версаля[496] 4 мая 1919 года появилась новость о том, что бывшие колонии Германии отошли Японии, и 3000 студентов собрались на площади Тяньаньмэнь, чтобы выразить протест, а затем двинулись в дипломатический квартал Пекина, чтобы перейти к более решительным действиям. Гораздо важнее то, что Версаль сосредоточил внимание китайских студентов и интеллектуалов на необходимости возрождения Китая. Это были люди, положившие начало китайскому коммунизму[497].

Движение 4 мая (которому предшествовало подобное движение «Новая культура» 1915 года) в основном предлагало исправить бедственное положение Китая, внеся изменения в культуру китайского общества: конфуцианство раз и навсегда должна была заменить «новая культура». Подобно «новым людям» Чернышевского, новые китайцы должны были освободиться от оков традиционной семьи и открыть для себя мир свободы и романтической любви. В то же время исконные этические нормы и принципы поведения китайцев следовало модернизировать. Подобно тому как Чернышевский порицал русскую «азиатчину» или «азиатские ценности», интеллигенция движения 4 мая разочаровалась во врожденном китайском раболепии, которое возмущало не только их, но и западных единомышленников. Чэнь Дусю (род. 1879), заведующий отделением гуманитарных наук в Пекинском университете и авторитетный лидер движения новой культуры, призывал молодых китайцев «быть независимыми, а не услужливыми» и «агрессивными, а не застенчивыми»{596}. Где же следовало взять новые образцы поведения? Для таких людей, как Чэнь, ответ был ясен — в западной культуре. Чэнь, сын мелкого чиновника, самостоятельно подготовивший и сдавший конфуцианские экзамены, теперь отвергал всю древнюю китайскую культуру. Китайцы должны были учиться у «Мистера и Миссис Демократии». Но другие деятели, например Ли Дачжао (род. 1888), библиотекарь Пекинского университета и, как и Чэнь, в будущем — один из основателей Коммунистической партии Китая, были не так очарованы западным либерализмом и наукой. Ли воспитывался в значительно менее возвышенной среде, в семье богатых крестьян, и к тому времени, как он стал учиться в школе, систему конфуцианских экзаменов уже отменили. Поэтому ему было не так важно отказаться от прошлого, он пытался адаптировать китайскую культуру к современным условиям, а не отвергнуть ее. Он больше верил в «волю народа», чем в либеральный капитализм или конституционную политику. Он был одним из первых, кто приветствовал русскую революцию как модель, подходящую для Китая. Итак, хотя и Чэнь, и Ли стали коммунистами, они представляли различные направления этого движения. Чэнь стоял ближе к модернистскому социализму Ленина, он был заинтересован в централизованной современной организации общества. Ли являлся приверженцем более радикального социализма, сохраняя веру в народную волю к преобразованию общества{597}. Возможно, экономика отсталого Китая и не была готова к социализму, но, как угнетенная «нация пролетариев», китайцы, несомненно, обладали энергией для совершения революции. Романтическая интерпретация марксизма, предложенная Ли, произвела сильнейшее впечатление на молодого человека из Хунани, впервые приехавшего в Пекин в 1918 году. Молодой человек также происходил из богатого крестьянского семейства, и Ли устроил его помощником библиотекаря. Это был Мао Цзэдун.