Николай Самвелян - Крымская повесть

• Название: Крымская повесть
• Автор: Николай Самвелян
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Проза
• Год: 1981

Повесть о революционных событиях 1905–1900 гг. в Крыму, о восстании на крейсере «Очаков». В основе сюжета «Крымской повести» — история создания и спасения картины «„Очаков“ в огне», которая была написана в полные драматизма дни Севастопольского вооруженного восстания.

---

На фоне всех этих событий и развивается сюжет «Крымской повести». Во всем достоверна история создания и спасения картины, вплоть до сцены сожжения ее дубликата в кабинете ялтинского градоначальника генерала Думбадзе. Реально существовали персонажи книги. Лишь изменены фамилии некоторых героев.

Использованные при написании повести реальные факты позволяют читателю не только узнать полную драматизма историю создания картины, но и правильно представить состояние умов провинциальной России во время надвигавшейся революции, понять мотивы прихода в революцию молодежи, процесс созревания ее сознания.

Главные герои повести — Александр и Владимир — дожили до нашего времени. Они оба прошли огонь гражданской и Великой Отечественной войн. Александр стал видным общественным деятелем. Владимир — известным художником, как и мечтал. Его работы экспонируются во многих музеях страны. Витька Эдельвейкин, юный изобретатель и мечтатель, вместе с Александром партизанил в Крыму во время гражданской войны. Дальнейшая его судьба была связана со службой в Красной Армии.

Социально точны и портреты «антигероев» — защитников царя и престола. Их последующая судьба тоже закономерна, их нашло возмездие народа. По-своему ушел от народного гнева ротмистр Васильев — он повесился перед самым началом мировой войны. Михаил Ставраки — старший офицер канонерской лодки «Терец», первым открывший огонь по «Очакову», а затем в знак особой милости назначенный командовать палачами, расстрелявшими Шмидта и его товарищей, — в 1923 году был разыскан, судим военным трибуналом и по приговору суда расстрелян.

В повести — и это важно — правильно передана политическая атмосфера той поры, состояние умов различных кругов русского общества после «дарования» царем «Манифеста 17 октября», показано замешательство властей, перерастание стихийного возмущения масс в подлинно народную революцию, напряженная работа большевиков, стремившихся объединить и довести массы до победы буржуазно-демократической революции и подготовить базу для революции социалистической. Удачно противопоставление в повести активно действующего начала (Александр, Владимир, Спартак, Людмила) бескрылому, а подчас злобному обществу обывателей. Интересен образ Надежды, объясняющий истоки декаданса, причины растерянности некоторой части российской интеллигенции после поражения первой русской революции.

События осени 1905 года в Крыму во время Севастопольского восстания и расстрела мятежного крейсера мы видим глазами людей, принадлежащих к различным социальным группам, что позволяет понять бескомпромиссность противоборства старого с новым и неизбежность грядущей смены социального строя в стране.

Я.Г. Зимин, профессор, доктор исторических наук

Граммофон, фаэтон и ротмистр Васильев

С утра от горы Четырдаг дохнул прохладный освежающий ветерок. С акаций с шорохом посыпались желтые листья. Казалось, жара отступила до весны. Но после полудня все резко изменилось: ветер внезапно улегся, припекло не по-осеннему жаркое солнце, и стало так душно, как даже летом редко случается.

Городовой, по фамилии Малинин, стоявший на посту у выхода на перрон симферопольского вокзала, расстегнул ворот мундира: дышать было нечем, и сердце билось прямо в горле. Что и кого в тот день охранял городовой, даже богу вряд ли было известно, ибо привокзальная площадь пугала непривычной пустынностью. Куда-то текли, к чему-то стремились уходящие к горизонту нагретые солнцем рельсы. А поезда не ходили. Уже который день. И теперь совсем лишними, ненужными казались выстроившиеся вдоль железной дороги в немом карауле телеграфные столбы, обширная привокзальная площадь и вывески закрытых бакалейных лавок, табачного магазина и магазина дорожных принадлежностей, обещавших покупателям лучшие в мире колониальные товары, лучший в мире табак и лучшие в мире саквояжи и несессеры по самым низким в мире ценам. Но кому теперь адресовались эти призывы? Понадобятся ли когда-нибудь вновь сияющие латунными замками несессеры и тонко нарезанный, выдержанный над кипящим медом, турецкий табак? На стоянке извозчиков, на спинке скамейки под полотняным тентом, был укреплен ценник: плата за проезд в ночное и дневное время в разные концы города. Однако никаких извозчиков и в помине не было.

Какой-то господин в полосатых брюках и шляпе канотье, появившийся здесь еще утром, удостоил городового беседой и даже объяснил, что забастовка охватила не только Тавриду, но и весь юг страны. Забастовка — это от итальянского слова «баста». Что означает — хватит, довольно. Мол, вчера еще работали, но сегодня надрываться уже не станем. А по-русски, мол, забастовка называется стачкой. Городовой внимательно выслушал господина, но в речи его не поверил. Какая Италия? При чем здесь она? Да и вообще, по слухам, там слишком много поют — и после стакана, и будучи абсолютно трезвыми. Даже премьер-министр этой страны, имени которого Малинин вспомнить уже не мог, однажды, узнав об успехах правительственных войск, вместо того чтобы достойным образом сообщить все это народу, почему-то выскочил на балкон и запел арию не то из какой-то оперы, не то из оперетты. Обо всем этом городовой так напрямик и заявил господину в полосатых брюках и модной шляпе. Кому нужны здесь забастовки? Лентяям? Тем, кто не желает честным трудом зарабатывать на хлеб насущный? И вообще, называй это хоть стачкой, хоть забастовкой, а по сути — неуважение к властям. А если в Италии министры поют с балконов, так это стыд и непорядок. Впрочем, как считал Малинин, в последнее время все в мире стало как-то не так, чтобы не сказать — перевернулось кверху дном. И природа в последний год разбушевалась: если уж жара, то такая, что все вокруг горит. Солнце даже в хмурый день если и выглянет на минуту, то злобно жжет. Если дождь — то умудряется промочить до нитки и довести до простуды, если холод — обязательно гибельный, до костей… Короче — непорядок и непотребство. А о народонаселении и говорить нечего. Все шалят, и вовсе не так безобидно.

Вот, например, дамы и барышни стали носить красные бархатные юбки, гимназисты и студенты нацепили алые кокарды на фуражки и перевязки на рукава. Кто придумал такую моду, почему вдруг все бросились ей следовать? А теперь эти митинги, стачки, даже на флоте, как говорят, неспокойно… Но как бы то ни было, поющие министры, даже в дальних заморских странах, — это уж слишком! Что, если подобное войдет в моду повсюду?

Господин — он был совсем еще молод, но, судя по одежде, не без средств — усмехнулся.

— Вы имеете в виду Кавура? Он действительно запел стретту Манрико из оперы Верди «Трубадур», когда узнал, что гарибальдийцы взяли Рим. Но это было давно. И, честно говоря, больше похоже на исторический анекдот. А в Италии во все времена не только пели и смеялись, но еще и плакали.

— Не могу знать, — сказал городовой. — А вам, собственно, чего надобно, сударь?

— Вы не ответили на мой вопрос.

— А какой, собственно, у вас вопрос, сударь?

— Я интересовался, каким образом можно добраться сегодня до Ялты.

— Сегодня? Никаким другим способом, кроме как пешком через горы! — брякнул городовой.

— Изволите шутить?

В голосе господина с усиками была какая-то неожиданная интонация — смесь повелительности с насмешливостью. Городовой — от греха подальше — поспешил ответить пространнее.

— Мальпосты[1] опять не ходят-с, а поезда — чтобы через Севастополь — сами видите… Извозчики тоже изволят митинговать. Собрались там, в садах за Салгиром, говорят речи и поют, как итальянцы, про которых вы говорили…

Господин в канотье опять усмехнулся. И кончики его усиков поплыли вверх по щекам. Что-то в этом господине раздражало, будоражило и наводило на мысли странные. Внешне этот господин будто бы из порядочных, но уж очень спокойно глядят его глаза на безобразия, творящиеся вокруг. Разве можно, не испытывая испуга, наблюдать эту пустую площадь, струящиеся вдаль рельсы, по которым уже не ходят поезда, вымершую стоянку извозчиков? Да тут еще разговоры о происхождении слова «забастовка» и о поющих министрах. А Малинин вообще испытывал подозрение ко всем, кто знал больше, чем положено по должности. Одно загадочно — какая должность у господина с усиками? Может, ему и вправду дозволено знать, какие арии министры имеют право петь и в каком случае?

Канотье уплыло к противоположной стороне площади. У табачного магазина щеголь раскланялся с изящной барынькой, державшей над головой пестрый летний зонт. Малинину не было слышно, о чем они говорили. Не исключено, что всезнайка в полосатых брюках попросту искал себе попутчиков до Ялты, хотя занятием это было явно бессмысленным. Вряд ли сегодня здесь появится хоть одна линейка.