Светлана Бондаренко - Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники, 1985-1991

• Название: Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники, 1985-1991
• Автор: Светлана Бондаренко
• Издательство: ПринТерра-Дизайн
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-98424-170-0

Эта книга завершает серию «Неизвестные Стругацкие» и является шестой во втором цикле «Письма. Рабочие дневники». Предыдущий цикл, «Черновики. Рукописи. Варианты», состоял из четырех книг, в которых были представлены черновики и ранние варианты известных произведений Аркадия и Бориса Стругацких, а также некоторые ранее не публиковавшиеся рассказы и пьесы.

---

— Критику А. Зеркалову Перец напомнил князя Мышкина…

— Князь Мышкин — это вечный персонаж. Мышкины были до Достоевского, они и сейчас существуют и будут, слава богу, существовать еще сто лет. Это энергетические сгустки самого лучшего, что есть в человечестве — милосердия, великодушия, стремления к самоотдаче, самопожертвованию…

И мы совершенно не думали о какой-то аналогии: Перец — князь Мышкин. Перец — фигура в два раза уже…

Господи! Да если бы это удалось: написать что-то вроде князя Мышкина на фоне Леса! Тогда нам было бы легче умереть.

— Вы учились у Достоевского?

— Слишком поздно до него добрались… Мы освоили его по-настоящему, когда уже выработался свой стиль, когда учителей не стало нужно…

А преклонение перед ним — огромное. Независимо от нашей воли, он входит в кончики пальцев, когда мы печатаем. Если в этом смысле, то тогда мы, конечно, ученики Достоевского. Но это несознательно…

<…>

В шестых номерах журналов «Литературное обозрение» и «Октябрь» печатаются разборы последних журнальных публикаций Стругацких авторства Марка Амусина.

Из: Амусин М. В зеркалах будущего

<…>

В последнее время эти произведения одно за другим входят в читательский обиход, а рядом с ними появляются новые вещи Стругацких, продолжающих активно работать. Написанные почти одновременно «Сказка о Тройке» и «Время дождя» («Гадкие лебеди»), а также отделенный от них двадцатью годами фантастический роман «Отягощенные злом, или Сорок лет спустя» образуют в совокупности интереснейший контрапункт, многое проясняющий и в творческой судьбе самих писателей, и в «судьбе идей», в эволюции мировоззренческого комплекса «шестидесятничества», порожденного хрущевской оттепелью.

<…>

Проповедь мудрости, бережного, милосердного отношения к себе подобным, призыв к терпимости, к самому широкому пониманию чужих взглядов — вот последняя по времени позиция братьев Стругацких. Она, впрочем, не исключает и сарказма, острокритического отношения к различным сторонам действительности, примеров чего немало в «Отягощенных злом». И все же этот перенос акцентов — по сравнению, скажем, с «Временем дождя» — знаменателен. От негодования по поводу несовершенства человеческой природы и общественного устройства, от жестокой фантасмагории суда над погрязшей в пороках цивилизацией авторы переходят к поиску терапевтических средств, способных врачевать язвы человечества, причем не в глобальных масштабах, а в пределах каждой личности. К тому же обремененность бытия злом воспринимается теперь как неизбывная данность.

Что это — усталость? Приходящая с годами «притерпелость» к злу? Нет, скорее жажда практической, пусть и не всеобъемлющей гуманизации жизни. Вспомним, что и в шестидесятые, и в семидесятые годы Стругацкие обладали счастливой способностью кристаллизовать в своих художественных образах идеи, еще растворенные в атмосфере времени. Может быть, и сейчас наши авторы раньше многих уловили и сформулировали витающий в воздухе императив: «Время собирать камни»?

Из: Амусин М. Иллюзии и дорога

<…>

Андрей Воронин, при всей своей психологической достоверности, «фактурности», — фигура безусловно символическая. Он сродни — пусть это сближение не покажется странным — таким литературным героям, как Ганс Касторп из «Волшебной горы» Томаса Манна или Гарри Галлер из «Степного волка» Гессе. Как и они, Андрей проходит в романе сложный путь духовного преображения, в зеркале которого отражаются идейные знамения и поветрия эпохи, ее кризисные черты. Умонастроение героя в конце романа — и надо иметь мужество признать это — очень характерно для сегодняшней духовной ситуации нашего общества. В «сумерках кумиров», среди обломков былых иллюзий и догм многие с тоской и недоумением всматриваются в прошлое, с тревогой и скепсисом заглядывают в будущее, отнюдь не уверенные, что оттуда донесется благая весть.

Впрочем, итогом авторских размышлений вовсе не является беспросветный пессимизм, отказ от поиска смыслообразующих начал. Финал романа подчеркнуто открыт, разомкнут. Добравшись до некоего конечного пункта своего странствования, Андрей вдруг оказывается в исходной точке, в своей ленинградской квартире, и узнает, что позади лишь первый из многочисленных кругов познания. «Свободы от» герой достиг. Но насколько труднее предстоящий ему путь к обретению новых общезначимых ценностей, «свободы для».

Так чем же актуален сегодня роман? Пожалуй, не радикальностью отрицания изживших себя форм мироосмысления. Важнее другое. Признаемся: наше интеллектуальное мужество прогрессирует сегодня черепашьими темпами, не поспевая зачастую за событиями. Стругацкие призывают нас видеть насущные духовные проблемы сразу во всей их остроте, задаваться «опережающими» вопросами. И не только задаваться вопросами, но и не шарахаться от самых непривычных, неудобных ответов, не вычеркивать их заранее из «веера вариантов». А еще роман напоминает нам о том, что мы находимся «в круге первом» самопознания и самоочищения.

В июле этого года начал выходить новый журнал «Искусство Ленинграда», и уже во втором его номере было опубликовано обширное интервью БНа Марку Амусину, где затрагивались разные темы.

Из: БНС. «В душе мы оптимисты»

<…>

М. А. Ну и сакраментальный вопрос. Зададимся сакраментальным вопросом, без которого, наверное, сейчас не обходится ни одна беседа с известным автором. Ваше отношение к личности Сталина, к роли его в истории нашей страны. Сейчас много спорят о том, что породило что: Сталин ли систему, или существовавшая уже тогда система со своими предрасположенностями выдвинула Сталина как идеальное свое воплощение?

Б. С. Мне представляется, что это вопрос о курице и яйце. Впрочем, я охотно поговорю на эту тему, тем более что это действительно, может быть, самая популярная тема сегодня. Сейчас о Сталине написано и опубликовано уже довольно много. Лично мне ближе всего трактовка, которую дает Алесь Адамович в своей блистательной повести «Дублер». Дело в том, что почти все, пишущие о Сталине, даже относящиеся к нему заведомо неприязненно, обычно изображают его в соответствии с формулой: это был преступник — но великий, он был палач — но титанический, он был злодей — но демонический. Во всех этих описаниях как бы ощущаются большие буквы. А Адамович создал совершенно нетривиальный образ, достоверный, непротиворечивый. Поганый старикашка, без чести, без совести, без души, мерзкий, гнусный, обладающий только одним нерядовым свойством — безмерным властолюбием. Безмерным и совершенно, между прочим, ничем не оправданным. Потому что никаких рациональных и нравственных оснований для его власти нет, кроме самого этого безмерного желания властвовать. Я думаю, что Адамович написал не последнего Сталина. Будут еще и другие Сталины, появятся, возможно, и апологетические образы, но мне кажется, что это уже не так важно. В этом смысле Сталин — в значительной степени уже выеденное яйцо. То есть если говорить о сталинщине, то надо в первую очередь говорить о системе. Но вообще-то, на мой взгляд, вопрос ваш просто неправильно поставлен. На самом деле и Сталин, и система — суть продукты определенного хода исторических событий. Я не согласен с теми, кто утверждает, будто ход истории мог быть другим. По-моему, это самообман. По-моему, после смерти Ленина события развивались таким способом, каким только и могли развиваться. Все разговоры о том, что было бы, если бы победил Бухарин, кажутся мне абсолютно лишенными смысла. С таким же успехом можно обсуждать вопрос, что было бы, если бы Бухарин обрел способность убивать взглядом. Точно так же бессмысленно задаваться вопросом, что было бы, если бы Троцкий победил; если бы Каменев с Зиновьевым победили. Да не могли они победить по самой сути сложившейся исторической ситуации! Потому что призывали партию к действиям непопулярным. Троцкий, например, забивал людям голову призывами к перманентной революции. Да никому она не нужна была, эта перманентная революция, никого она не привлекала, ничего хорошего не сулила. Всем было ясно, что социалистическая революция в одной отдельно взятой стране совершилась, и надо теперь с этим жить. И ничего, кстати, дурного в этом нет. Мы заслужили кровью эту победу и все плоды ее! Человек, который призывал к дальнейшей борьбе, к дальнейшим лишениям и жертвам, к аскетизму, не мог быть популярен. Конечно, у него были сторонники…

М. А. И очень преданные…

Б. С. Но они исчислялись тысячами, а партия тогда уже насчитывала сотни тысяч и миллионы. Точно так же не имели перспективы Зиновьев с Каменевым. Они были превосходные ораторы, были хороши на гребне революционной волны, но волна схлынула, и они оказались на мели. Они не знали, как организовать и наладить каждодневную работу партии в мирное время, не умели этого. А Сталин умел. Победившей партии нужен был человек типа Сталина.