Михаил Казовский - Топот бронзового коня

• Название: Топот бронзового коня
• Автор: Михаил Казовский
• Издательство: Аст
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-17-053007-6

    Новый роман современного писателя Михаила Казовского рассказывает о жизни и судьбе знаменитого византийского императора Юстиниана Великого (483-565 гг.).

---

    Неожиданно его поддержал Гермоген, возвратившийся из Персии вместе с Лисом:

    - Да, решительные меры прежде всего. Как говорится, «ferro ignique» - «огнём и мечом». Запретить, распустить все партии цирка, отменить ристания, назначенные на тринадцатое число. Осуждённых казнить. И ещё тех, кто их освобождал. А попа из храма Святого Лаврентия силой постричь в монахи и сослать на окраину империи.

    Автократор молчал, не спеша перебирая ореховые чётки. Гермоген продолжил:

    - А вообще, что касается Церкви, надо положить конец разгулу монофиситов. Мы, конечно, знаем, кто стоит за ними…

    Все в испуге посмотрели на василевса, как он отреагирует на выпад в сторону его благоверной, но Юстиниан сохранял на лице маску невозмутимости.

    - …но когда колеблется почва под ногами, следует выбегать из непрочного здания, чтобы не быть похороненным под его обломками, - заключил магистр. - Надо навести порядок во всём. Беспощадно. Неколебимо.

    - Даже ценой отступлений от норм закона? - глухо произнёс император.

    Гермоген ответил:

    - Цицерон сказал: «Inter arma silent leges» - «На войне законы молчат».

    - Но войны пока нет. Или ты считаешь, что я должен воевать с собственным народом?

    - Не с народом, ваше величество, а всего лишь с кучкой подонков, покусившихся на богоизбранного исапостола. «Legis virtus haec est: imperare, vetare, punire» - «Сила закона в приказании, запрещении и наказании».

    - Ты забыл ещё одно слово, - возразил монарх, - «permittere» - «разрешении». Сила закона ещё и в разрешении. Если всё время запрещать и наказывать, человек взбунтуется. Надо иногда разрешать.

    - Вы склоняетесь к инициативе Патрикия?

    - Я пока думаю. И хотел бы выслушать мнение Варсимы. Ты считаешь, зреющий бунт надо подавить силой?

    Пётр Варсима был комитом священных щедрот (то есть ведал государственными наградами) и считался самым хитрым из окружения самодержца. Выходец из Сирии, он прошёл долгий путь от простого менялы до чиновника высшего ранга державы. На любой вопрос отвечал масляной улыбкой и всегда на словах соглашался с собеседником, но на деле поступал исключительно исходя из здравого смысла и выгоды.

    - Да позволено будет мне сказать, величайший из величайших, о Юстиниан Август! Я рискую не принять точку зрения Иоанна и Гермогена, несмотря на то, что считаю их лучшими сынами Романии. Прибегать к силе надо только в крайнем случае, а, на мой взгляд, до него ещё не дошло. Впрочем, я считаю, что капитулировать перед плебсом тоже не годится, да простит меня Пётр Патрикий, несравненный ритор и дипломат нашего времени. Надо выждать несколько дней. Пусть начнутся Иды, как положено, тринадцатого числа. А до этого времени не казнить укрывшихся в церкви Святого Лаврентия. Сохранять многозначительное молчание. Посмотреть на действия партий цирка. И уже тогда решиться на одну из предложенных ныне мер. - Поклонившись, Варсима сел.

    Василевс посмотрел в сторону Нарсеса, евнуха, примикерия священной спальни, и спросил его мягко:

    - Ну, а ты, друг мой, что молчишь, никому не перечишь и не выражаешь согласия ни с чьими словами? Где, по-твоему, искать выход?

    Евнух встал, и в его армянских миндалевидных глазах можно было прочесть некую весёлость, даже беззаботность. Он сказал:

    - Выход, ваше величество, один: подкуп. Подкупать всех - чернь, сенаторов, монофиситов, иерархов Церкви. Деньги делают чудеса, превращают врагов в друзей, прекращают войны и устраивают браки. Деньги - вот движитель мира! А поскольку денег в казне достаточно, мы сумеем купить спокойствие нашего Отечества. Как говорится, «pecuniae imperare oportet» - «деньгами надо распоряжаться с умом»!

    Ждали итогового слова Юстиниана. Он сидел, как и прежде, погруженный в себя. Небольшая бородка и усы, крупные залысины, уходящие под корону, чуть заметные мешки под глазами. Пальцы перебирали чётки. Наконец, автократор проговорил:

    - Тут немало цитировали древних, процитирую и я: «Festinatio improvida est et caeca» - «Всякая поспешность неосторожна и слепа». «Festina lente» - «Поспешай медленно»! И поэтому я согласен с Петром Варсимой - подождём день-другой. Пусть начнутся Иды, как им и положено. Последим за настроением плебса и патрициев. И уже тогда начнём действовать, исходя из реальной ситуации. - Он с тоской посмотрел в пространство, мимо всех, в точку, видимую ему одному. - Очень не хотелось бы крови. Но готовиться надо и к ней… - Перевёл взгляд на магистра Гермогена: - Поезжай к Велисарию, пусть скорей поправляется, держит наготове всех своих солдат. Пусть снесётся с Мундом. При плохом развитии событий сможем опереться только на них. - Поднял взор на Нарсеса: - Но и деньги, деньги! Мы без денег не обойдёмся. Надо уже готовить кругленькую сумму. Для сенаторов и гвардейцев прежде всего. Купим их лояльность, а тогда и с простым народом договоримся. - Сделал жест рукой, означающий, что беседа окончена. А когда все, склонившись в три погибели, стали подходить к самодержцу для прощального поцелуя в грудь, попросил Иоанна Каппадокийца: - Задержись, дружище, я хочу тебе кое-что сказать.

    Тот повиновался. Остальные смиренно вышли, и монарх произнёс негромко:

    - Будь готов к отставке.

    У эпарха двора отвисла челюсть:

    - Ваше величество… но ведь я… всей душою предан…

    - Знаю, знаю, не гомони. Не желаю этого сам. Но коль скоро придётся сдерживать толпу… Брошу собакам кость - и тебя, и Трибониана… Не волнуйся, дальше простой формальности дело не пойдёт. Переждём немного и вернёмся к прежнему. Ты - выкачивать золото для казны, он - заканчивать свод законов. Лишь бы выиграть время.

    Иоанн поклонился:

    - Понимаю, ваше величество. Подчиняюсь вашей воле всецело.

    - Вот и славно, друг. Пусть Трибониан тоже знает. Мы пойдём на уступки, но зато сохраним главное. Ясно, дорогой?

    - Совершенно ясно.

    - А теперь ступай. Всё решится в считанные дни. Или победим к воскресенью, или, как ты сказал, будем срочно грузиться на корабли.

    - Лучше победить.

    - Кто бы сомневался!

    Проводив взглядом Каппадокийца, император встал с высокого трона из слоновой кости, инкрустированного золотом и сапфирами, подошёл к потаённой двери за колонной и, нажав на ручку, выпустил из маленькой комнаты Феодору. Та взглянула на супруга снизу вверх. Он спросил:

    - Всё сумела расслышать?

    - До единого слова.

    - Кто же прав из нас, как по-твоему?

    - Безусловно, ты.

    Царь невесело улыбнулся:

    - Ну, а если без лести?

    - Петра, ты же знаешь, я в таких вопросах не льщу. Затевать кровавую бойню рано. Но идти на какие-нибудь уступки тоже преждевременно. Может, обойдётся. Будем выжидать.

    Автократор поморщился:

    - Самое противное - выжидать. Сразу оказываешься на пассивной стороне. Василевс должен действовать, проявлять инициативу.

    - Главное искусство управления государством в том, чтобы проявлять известную гибкость, маневрировать, уступать для вида, а затем наносить неожиданный удар. Ежели удар не рассчитан, он приходится в пустоту.

    Самодержец привлёк её к себе и поцеловал с нежностью:

    - Ты моя сударушка… Прозорливее и умнее всех. Без тебя я - ноль.

    - Не преувеличивай, - и она ластилась к нему и мурлыкала, словно кошка.

    - Правду говорю. Мы с тобой единое целое…

    - Что-то мы давно этим целым не были.

    Он вздохнул:

    - Государственные дела заели.

    - Но ведь наша близость окрыляет тебя на новые подвиги. Ты всегда это утверждал.

    - Окрыляет, конечно.

    Феодора обвила его шею руками:

    - Может, перейдём в гинекей, мой бесценный?

    - Было бы неплохо, но хотел бы ещё немного посидеть с документами… После гинекея расслаблюсь, долго не приду в рабочее состояние…

    - Пустяки. Надо отдыхать иногда. Кроме государственного, есть ещё и супружеский долг, ты забыл?

    - Начал забывать.

    - Я тебе напомню.

    И они, скрывшись за колонну, устремились по винтовой лестнице на женскую половину, в спальню Феодоры.

    До решающих событий этого января оставались сутки с небольшим.

5

    Идами, по римским канонам, называли в конкретном данном случае тринадцатый день января, на который были назначены новые заезды на ипподроме. Их обычно намечалось двадцать четыре, каждый по семь кругов. И на первых порах церемония шла своим чередом: выход императора на кафисму, знак его к началу ристаний, крики «зелёных» и «синих», улюлюканье, свист. Неожиданно на правой стороне западной трибуны, где сидели венеты, люди стали скандировать: «Август, помилуй тех, кто спасён Господом!», «Флора на свободу! Мину на свободу!» И отдельные представители «синих» по проходам побежали к царю, яростно размахивая руками, но гвардейцы эпарха преградили им путь, начали теснить, напирать, получилась давка. Тут внезапно с левой стороны той же трибуны бросились на помощь бывшим своим соперникам по заездам прасины - с криками: «Многие лета нашим обоим димам!» - начали сражаться с гвардейцами кулаками и палками. Снова вспыхнула драка. А народ на трибунах принялся орать: «Ника! Ника!» Так обычно подбадривали возничих («Побеждай! Побеждай!»), но поскольку заезды были приостановлены из-за потасовки, восклицания явно предназначались взбунтовавшимся «синим» и «зелёным».