Борис Никольский - Третья дорога

• Название: Третья дорога
• Автор: Борис Никольский
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1972

Две повести об интернациональном воспитании школьников, о проблемах городского двора.

---

И опять, как и в тире, мне показалось, что отец старается забыть, отвлечься, избавиться от чего-то, что не дает ему покоя. Опять какая-то тревожная торопливость почудилась мне в его движениях.

Официантка поставила перед нами вазочки с мороженым, сифон с водой, два стакана.

— Папа, — сказал я. — У тебя неприятности?

— Нет, откуда ты взял?

— Я же вижу.

Он промолчал.

— Почему ты не хочешь сказать? Что случилось?

— Пока ничего.

— Почему пока?

— Потому что надо дождаться, когда кончится серия опытов, тогда будет видно.

Я облегченно вздохнул. Почему-то я был уверен, что от этих опытов, суть которых не очень-то и понятна непосвященному человеку, вряд ли может зависеть что-нибудь особо серьезное.

Вот раньше — дело другое. Я читал, например, как Мечников, чтобы доказать свою правоту, проглотил холерных вибрионов. Это было здорово, это было геройство! А теперь что…

«Берем один нерв, кладем его в раствор, потом раздражаем нерв электрическим током. Результаты записываем. Берем другой нерв, кладем его в другой раствор, затем раздражаем электрическим током. Результаты записываем. Берем третий нерв, кладем его в третий раствор…» — так однажды рассказал мне об этих опытах лаборант Миша.

— И сколько же раз? — спросил я.

— Может, десять, а может, и сто, когда как, — ответил он.

…Возле кинотеатра отец уже не спрашивал меня: «Зайдем?». Мы просто переглянулись и направились к кассам.

Мы пристроились в хвост довольно длинной очереди и стали терпеливо ждать, но очередь почти не двигалась.

— Нет, это безнадежно, — услышал я вдруг позади себя знакомый голос.

Я быстро обернулся и увидел Тимофеева. Он стоял вполоборота ко мне и разговаривал с какой-то девушкой. Вот он повернулся, он был совсем рядом, я даже слышал, как зашуршал его синий нейлоновый плащ. Взгляд его скользнул по моему лицу.

«Неужели не узнает?»

Я боялся поздороваться первым. Больше всего мне сейчас хотелось, чтобы он узнал меня. «Это же я! Я! Неужели вы меня не узнаёте?!»

И вдруг он улыбнулся своей широкой, белозубой улыбкой и кивнул — кивнул мне!

Потом он что-то сказал девушке и стал пробираться через толпу к окошечку администратора.

— Кто это? — спросил отец.

— Это… Тимофеев. — Помимо моей воли голос мой многозначительно дрогнул и в нем зазвучали торжественные нотки.

— Аа… — отозвался отец рассеянно. То ли ему ни о чем не говорила эта фамилия, то ли он опять погрузился в свои мысли.

Зато я заметил, как несколько мужчин в очереди с интересом посмотрели на меня, они-то, конечно, отлично знали, кто такой Тимофеев.

Через несколько минут Тимофеев появился уже с билетами, он взял под руку девушку, и они ушли.

А мы остались стоять.

Будь со мной Эрик или Вадик, они бы наверняка сумели пролезть без очереди, они бы просто постыдились выстаивать такую очередину. Да и я, конечно, тоже мог попытаться, но я знал, что отец не любит, просто не переносит подобных вещей. Он бы и в кино, наверно, не пошел, если бы я достал билеты без очереди. Такой уж он человек.

И мы продолжали терпеливо стоять в самом хвосте до тех пор, пока над кассой не появилась вывеска: «Все билеты проданы».

Но события этого дня еще не кончились. Было уже совсем поздно, и я заканчивал уроки — письменное упражнение по английскому, когда вдруг раздался звонок. Открывать дверь пошел отец, и я услышал, как из коридора донесся голос Галины Аркадьевны:

— Алексей Николаевич, бога ради извините, что я врываюсь к вам так поздно. Но я только на минуту. Просто очень хотелось поговорить с вами.

— Пожалуйста, пожалуйста, — отвечал отец, — совершенно незачем извиняться. Ну, докладывайте, что там стряслось?

— Здравствуй, друг мой Колька, — сказала Галина Аркадьевна. — Все учишься? — Но сказала она это почти машинально, по привычке, и даже не дождалась ответа, а сразу прошла с отцом в его кабинет и стала рассказывать что-то торопливо и взволнованно.

Отец иногда перебивал ее, переспрашивал или вставлял два-три слова. О чем они говорили, я толком не мог понять, — наверно, опять о своих опытах. Несколько раз я слышал, как называли они какие-то фамилии — иностранные и русские, и время от времени среди этих не известных мне фамилий вдруг всплывали две знакомые: Осинин и Колесов.

И снова — уже в третий раз за сегодняшний вечер — ощущение тревоги охватило меня.

«Пока ничего», — сказал мне отец, когда мы сидели в кафе-мороженом. Но почему все-таки «пока»?! Значит, могло что-то случиться? И может быть, уже случилось, если Галина Аркадьевна пришла к нам так поздно…

А тут еще, прощаясь, она вдруг наклонилась ко мне, обняла за плечи и прошептала в самое ухо:

— Береги своего отца, Колька… Он у тебя очень хороший человек, слышишь?

С чего она заговорила сегодня об этом? И вообще смешно говорить мне такие вещи! Как будто я сам этого не знаю!

Отец пошел проводить Галину Аркадьевну до автобусной остановки, а я стал укладываться спать. Потом, уже лежа в кровати, я слышал, как он вернулся, как ходит по кабинету. Четыре шага — туда, четыре — обратно, от стены к стене, четыре — туда, четыре — обратно…

Сколько же можно так ходить? Я решил, что ни за что не усну, пока он не ляжет. Пусть хоть целую ночь придется лежат с открытыми глазами…

Тикали часы на столике, да раздавались за стеной шаги отца — больше никаких звуков не было слышно в нашей квартире…

Наверно, я все-таки заснул, потому что скрип двери показался мне очень громким. Я дернулся и открыл глаза.

В комнате стоял отец.

— Ты не спишь? — шепотом спросил он.

— Нет, — торопливо сказал я.

Он повернулся к окну и стал смотреть на улицу. По стеклам барабанил мелкий дождь.

— Если бы у тебя был учитель… — негромко сказал отец.

— Если бы у тебя был учитель, — повторил он, — которого ты бы очень любил…

— Профессор Колесов? — спросил я.

— Да, профессор Колесов… Если бы у тебя был такой учитель… Если бы он был для тебя больше, чем учителем… Ты понимаешь меня?

— Да, понимаю. — Я тоже почему-то говорил тихо, почти шепотом.

— И вдруг бы выяснилось, что он ошибался…

— Как? — быстро спросил я.

— Да, вот представь себе, вдруг бы выяснилось, что он ошибался. Как бы ты поступил?

— Я не знаю, — нерешительно сказал я. — Я не знаю.

— Вот и я не знаю, — сказал отец.

Я никогда не думал, что большие ученые тоже могут ошибаться. Как же это так?

— Бывают в науке такие случаи, — словно отвечая на мои мысли, сказал отец. — Профессор Колесов, конечно, был очень крупным ученым, настоящим исследователем. Галина Аркадьевна уже рассказывала тебе: в последние годы своей жизни он пытался объяснить некоторые сложные процессы, происходящие в клетке. Процессы, которые пока еще очень мало изучены. И он выдвинул свою теорию — смелую, оригинальную теорию. Я не буду объяснять, в чем ее суть, ты все равно вряд ли поймешь. Да это и неважно. За свою жизнь у Колесова было немало интересных работ, но эта, последняя, была его самой любимой, наверно, он чувствовал, что она — последняя. Одни ученые — и у нас, и за границей — принимали эту теорию, другие — отвергали. Одни опыты ее подтверждали, другие ставили под сомнение. Короче говоря, чтобы проверить ее, нужна была еще долгая работа, надо было поставить сотни, а может быть, даже тысячи опытов. Сам Колесов не успел закончить свой труд, но он надеялся на нас, своих учеников. И мы провели эти опыты.

Отец помолчал немного и сказал:

— Теория Колесова оказалась неверна. Теперь мы знаем это почти определенно.

— Значит, Осинин был прав? — спросил я испуганно.

— Нет, — сказал отец. — Такие люди, как Осинин, правы никогда не бывают. И знаешь, почему? Потому что у них нет своих взглядов. Они — как рыбы-прилипалы. Но дело не в этом. Дело даже не в том, что теория Колесова оказалась ошибочной. В настоящей науке ничто не бывает бесполезным. Даже ошибки. Знаешь, когда я приезжаю в незнакомый город и у меня есть время, я люблю искать нужную мне улицу сам, ни у кого не спрашивая. Сначала идешь в одну сторону, возвращаешься, идешь в другую. Зато потом уж будешь знать весь город как свои пять пальцев. Так же и в науке. Только спросить, куда идти, здесь уж действительно не у кого. Так что ошибок не надо бояться. Но вот когда я вспоминаю, как дорога была Колесову его последняя работа, как волновался он, как загорался весь, когда говорил о ней, как верил он в свою правоту, я не могу, понимаешь, не могу…

Отец замолчал. Он стоял, по-прежнему повернувшись к окну, я видел только его темную спину, он словно вовсе и не со мной говорил, а просто думал вслух. А может быть, он все-таки ждал, что скажу ему я. Но что я мог сказать? Я молчал.

— Пока об этом знают только у нас в институте, — снова заговорил отец, — но через неделю, или через две, или через месяц, если мы сообщим об окончательных результатах опытов, я представляю, какой шум поднимут люди, подобные Осинину, чего только не наговорят они о Колесове! Они только и ждут подходящего момента.