Сергей Шведов - Пилигримы

• Название: Пилигримы
• Автор: Сергей Шведов
• Жанр: Историческое фэнтези

Крестовый поход, организованный европейскими государями в ответ на падение Эдесского княжества, не задался с самого начала. Византийский император Мануил оказался человеком не робкого десятка, с порога указав незадачливым крестоносцам, что восток дело тонкое и воинственных хамов долго терпеть не будет. Увы, урок, преподанный византийцами, не пошёл вождям нового похода на пользу, и за самоуверенность своих венценосных вождей сполна заплатили рыцари и ополченцы.

---

Герхард настаивал, что уханье, доносившееся из леса, это проделки не бесов, а птиц, охотящихся по ночам не за алеманами, а за грызунами. А грозный рык, только что разорвавший ночную тишину, принадлежит зверю, скорее всего туру или оленю, коих немало в этих забытых богом и людьми местах. Кнехты слушали осведомленного человека с большим вниманием, но от костров отходили только по нужде. А люди между тем пропадали. Что беспокоило уже не только простых пехотинцев, но и вождей. И если в первую ночь пропало сто человек, то во вторую уже триста. Альбрехт Медведь настаивал на том, что это проделки морочен, знающих свой лес как пять пальцев, и призывал благородных рыцарей тщательней обыскивать участки леса, где они останавливаются на ночной отдых. Совету маркграфа вняли. Герхард де Лаваль лично облазил заросли вокруг поляны, которую благочестивый Дитмар избрал для стоянки. Рыцари и кнехты, сопровождавшие папского легата, развели огромные костры, осветившие лес едва ли не на полсотни метров вокруг. Увы, даже эти предосторожности не помогли Францу и Эберхарду сохранить свои жизни. Благородные рыцари отошли от костра едва ли дальше, чем на десяток шагов. Герхард и Вальтер следили за ними в четыре глаза. И вдруг рыцари исчезли, не издав ни звука. Словно растворились в воздухе. Герхард стрелой метнулся к месту происшествия, но не обнаружил ничего кроме нескольких кучек гнилых прошлогодних листьев. В этот миг шевалье де Лаваль впервые за время похода испытал суеверный ужас. У костра загомонили кнехты и служки епископа, а он стоял словно парализованный, тупо вглядываясь в темноту, за которой угадывались только стволы деревьев да подлесок.

– Что ты теперь скажешь? – спросил Вальтер, клацая зубами, у подошедшего к огню Герхарда. – Благородных рыцарей унесли ночные птицы? Или это все-таки лесные бесы так страшно пошутили с нами? А кому тогда принадлежали волосатые руки, сдавившие горло Эберхарда?

– Ты видел это существо? – насторожился Герхард.

– Я видел только руки, – в ужасе замотал головой Валенсберг. – Нечеловеческие!

Среди кнехтов нашлись очевидцы, разглядевшие окровавленную пасть демона, утыканную жуткими зубами, и даже языки адского пламени, вырвавшиеся из преисподней. В этом пламени и сгорели якобы несчастные рыцари. Эта версия, возможно, удовлетворила епископа Дитмара, но Герхарду она показалась сомнительной. А вот в волосатые руки, виденные Вальтером, он поверил. Франц и Эберхард стояли в четырех-пяти шагах друг от друга, каждый у своего дерева. Руки у них при этом были заняты. Исчезли они почти одновременно. Ни тот, ни другой даже не вскрикнули, скорее всего, рыцарей парализовал страх. А их замешательством воспользовались убийцы.

– Ты считаешь, благородный Герхард, что на рыцарей напали люди? – прямо спросил Альбрехт Медведь, лично проводивших расследование ночного происшествия, впрочем, далеко не единственного в войске крестоносцев.

– Они действительно увидели что-то страшное, – задумчиво произнес Лаваль. – Но это могли быть не демоны, а ряженые. В Гевельберге я видел жуткие образины из дерева едва ли не на каждом доме – что они означают?

– Говорят, что морочене таким образом отпугивают злых духов, – пожал плечами маркграф. – Якобы это лик их бога, которого они называют Велесом или Волосатым.

– А мне показалось, что эти образины больше похожи на звериные морды, чем на человеческие лица.

Альбрехт криво усмехнулся:

– Когда-то, во времена Карла Великого, саксы тоже почитали бога не только в образе человечьем, но и медвежьем. Мои далекие предки были его жрецами. Отсюда мое прозвище – Медведь. Ты ведь это хотел узнать, рыцарь?

– Не совсем, – покачал головой Лаваль. – Я видел ругов, облаченных в волчьи шкуры. Простые кнехты считали их оборотнями. Я в это не верю, но хотел бы знать, что думают по этому поводу сами носители звериных шкур. Это связано с какими-то мистериями религиозного свойства?

– Не пойму, к чему ты клонишь, благородный Герхард, – нахмурился Альбрехт.

– Я хочу знать, верит ли человек, напяливший на себя медвежью шкуру, что он сам превращается в медведя, и насколько эта вера глубока?

– А если верит, то что?

– Однажды в Триполи я видел колдуна, который водил обывателей по раскаленным углям, убеждая их, что это обычные камни. И люди по ним ходили – взад и вперед.

– А потом они корчились от боли?

– Нет, – покачал головой Лаваль. – Я сам осматривал их ступни и не обнаружил даже следа ожогов.

– И какая здесь связь? – заинтересовался маркграф.

– Я не исключаю, что морочене верят в то, что превращаются в медведей и заставляют поверить в это других. Для этой цели им служат звериные шкуры и искусно выделанные личины.

– Но ведь они появляются из-под земли?

– Скорее из неглубоких ям, присыпанных ветками и листьями.

– А тела убитых?

– Они уносят их с собой, чтобы нагнать на нас побольше страха, – пояснил Герхард. – Прикажи обыскать лес на несколько миль вокруг. Наверняка мы обнаружим трупы, убитых сегодня ночью. И тогда если не все, то многие поймут, что на них охотятся не демоны, пожирающие людей без остатка, а такие же смертные как мы.

Альбрехт Медведь внял совету разумного человека. У крестоносцев ушло полдня на то, чтобы облазить лес на несколько миль в округе. Но результат стоил потерянного времени. Лаваль и Валенсберг нашли тела своих несчастных товарищей в неглубоком овраге всего-то в пятистах шагах от поляны. На шее Франца остались синее пятна от пальцев человека, оборвавшего его жизнь. Эберхард, судя по всему, был задушен удавкой, ловко наброшенной ему на шею. Из чего Лаваль заключил, что морочене умеют прятаться не только под землей, но и на деревьях. Видимо, один из них сидел на той самой осине, где на свою беду решил справить нужду несчастный Эберхард.

– Приятно иметь дело с разумным человеком, – усмехнулся Фридрих Саксонский, пожимая Лавалю руку. – А я ведь почти поверил в демонов из ада.

В отместку за проделки морочен, Альбрехт приказал сжечь первый же славянский город, стоявший на пути. Этим городом оказался Малахон, расположенный на берегу красивого и богатого рыбой озера. Малахон был пуст как и Гевельберг, жители на свое счастье успели его покинуть, иначе им пришлось бы испытать на себе ярость обманутых крестоносцев. В окрестностях Малахона Герхард впервые увидел славянское капище, обнесенное высокой оградой. Лаваль довольно долго стоял у распахнутых ворот, разглядывая деревянные лики чужих богов, но внутрь войти не рискнул. Отчасти из суеверного страха, но больше из опасения угодить в какую-нибудь ловушку, которую хитроумные славяне наверняка приготовили для незваных гостей. Капище тоже сожгли по приказу Фридриха Магдебургского, что не на шутку встревожило благородного Вальтера. Валенсберг всерьез опасался мести деревянных богов.

– Не завидую я епископу Дитмару, – вздохнул суеверный рыцарь. – Боюсь, он недолго протянет в этих диких краях.

– Зато мученическая смерть откроет ему дорогу в рай, – печально вздохнул Лаваль. – Завидная судьба для христианского проповедника.

– А для крестоносца? – спросил Вальтер.

– Я бы предпочел выбраться отсюда живым, – холодно отозвался Герхард.

Десятидневный поход через Мороченский лес обернулся для крестоносцев потерей пяти тысяч человек. Причем далеко не все из них были убиты славянами, большая часть, скорее всего, просто сбежала, убоявшись трудностей. А ведь крестоносцы еще не столкнулись с основными силами лютичей. И никто не знал, что ждет их впереди. Среди вождей опять возникли разногласия. Фридрих Саксонский предлагал навалиться всем скопом сначала на город Дымин, стоявший на реке Пене и принадлежавший племени поморян, а уж потом поворачивать на Щетин, столицу лютичей. Ему возражал Герман Рейнский, резонно заявляя, что пока крестоносцы будут осаждать Дымин, лютичи вполне способны зайти им в тыл с весьма печальными последствиями. По мнению пфальцграфа разумнее было бы блокировать сразу оба города, благо у крестоносцев хватало для этого сил. Маркграф Конрад Мейсенский поддержал благородного Германа, считая, что разделение армии поможет решить, кроме всего прочего, еще и проблему снабжения продовольствием, поскольку прокормить двадцатитысячную армию гораздо легче, чем сорокатысячную. Архиепископ Бременский возразил Конраду, что долгий переход уже уменьшил количество едоков, по меньшей мере, на одну пятую и что потери, скорее всего, будут продолжаться. Последнее слово осталось за маркграфом Альбрехтом, подсчитавшим, что лютичи и поморяне, если дать им время на сборы, могут утроить силы за счет жителей ближних и дальних земель. Но если захватить их врасплох, то вряд ли им удастся выставить против крестоносцев более чем по пять тысяч человек. Кроме того, следует помнить о печальном положении германцев в землях ободритов. Не исключено, что Генрих Лев и герцог Бургундский уже сняли осаду Добина и заключили мир с князем Никлотом. В этом случае лютичи и поморяне вполне могут рассчитывать на поддержку ругов и ободритов. Альбрехт Медведь говорил так витиевато, что Герхард заподозрил его в попытке, скрыть истинное положение дел. А потому после окончания совета припер к стенке преподобного Дитмара. Папский легат долго отнекивался, но все же вынужден был признать, что дела крестоносцев под Добином не так хороши, как хотелось. А если быть уж совсем точным, то подозрения Лаваля вполне обоснованы – Генрих Лев и Конрад Бургундский уже повернули своих коней восвояси, не добившись от упрямого Никлота практически ничего. Епископ Гевельбергский и Альбрехт Медведь просто-напросто скрыли от своих союзников известие о конфузе, приключившимся с крестоносцами в княжестве ободритов, дабы не подорвать в них окончательно веру в победу. Герхард дал слово папскому легату, что сохранит его признание в тайне, но с этой минуты окончательно потерял веру в успех похода, затеянного в недобрый час папой Евгением и Бернаром Клевросским. Славяне, которых он почитал за людей смирных и не склонных к насилию, показали-таки наставникам в христианской вере свой буйный нрав. И покорить их оказалось никак не легче, чем воинственных мусульман.