Генрих Гротов - Герман Геринг — маршал рейха

• Название: Герман Геринг — маршал рейха
• Автор: Генрих Гротов
• Издательство: Олимп, Русич
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1998
• ISBN: 5-7390-0583-3, 5-313-00015-2

Герой книги — наци № 2 рейха Герман Геринг, личность сложная, загадочная, во многом еще не познанная. Как и к другим нацистским бонзам, к нему нельзя подходить однозначно. Автору удалось найти малоизвестные и совершенно не знакомые отечественному читателю материалы, проливающие свет на жизнь Геринга, прошедшего путь от прославленного воздушного аса первой мировой до Нюрнбергского эпилога…

«Геринга погубили тщеславие и трусость», — утверждают большинство биографов рейхсмаршала. Так ли это на самом деле? Перед вами жизнь Железного Генриха, Толстяка, героя Германии и… узника собственных пороков.

---

На суде над пятью людьми, обвиняемыми в поджоге рейхстага, который начался в сентябре 1933 года в Лейпциге, Геринг «сел в калошу» и прекрасно понял это. Он принял приглашение стать главным свидетелем обвинения и впоследствии подтвердил Эмме, что это было громадной ошибкой с его стороны. Дело было в том, что, несмотря на свое внешнее безразличие, он оказался сильно уязвленным обвинениями в свой адрес, которые делались в зарубежной прессе, и надеялся воспользоваться судом, чтобы доказать свою полную невиновность. Ему это было бы нетрудно сделать, если бы несчастный Мартинус ван дер Люббе был единственным подсудимым. Его вину было доказать несложно, потому что даже ненацисты соглашались с тем фактом, что он был взят flagrante delicto[7] и с готовностью подтвердил свой поджог.

Но дело четырех других обвиняемых — Эрнста Торглера и трех болгарских товарищей, Димитрова, Танева и Попова, было очень неубедительным, и Геринг знал это. Для признания их виновными требовались предубежденные судьи-нацисты, а этот суд был совсем не таким. Слушание проводилось на основе перекрестного допроса, а это означало, что все, что бы ни сказал Геринг, подвергалось сомнению и дополнительным опросам защитниками обвиняемых или самими обвиняемыми. Один из обвиняемых, Георги Димитров, был грозной личностью со способностями политического оратора и опытом выступления в судах, и он ухватился за представившуюся ему возможность скрестить меч с наци № 2 германского рейха.

Сейчас почти не вызывает сомнений, что для Димитрова не существовало реальной угрозы оказаться казненным национал-социалистами или угодить в концлагерь, даже если бы его признали виновным в организации поджога рейхстага. Вероятно, ему это тоже было известно, так как посещавшие его в тюрьме во время подготовки к суду адвокаты должны были сообщить, что Советское правительство предпринимает энергичные шаги по его освобождению. (Из Москвы уже поступило предложение обменять его на двух схваченных германских шпионов.) Димитров являлся членом Коминтерна и был не просто одним из иностранных красных, но находился в Берлине, когда его арестовали, по заданию Москвы — с 1929 года он возглавлял центральную европейскую секцию Коминтерна. Национал-социалистическое правительство, при всех широкомасштабных антикоммунистических акциях его лидеров в Германии, не имело намерений прерывать отношения с Москвой, и многие в партии были расположены к установлению более тесных отношений с Советским Союзом. В тот период Гитлер никоим образом не хотел провоцировать конфликт с Москвой из-за одного пользующегося наибольшим покровительством эмиссара, особенно с учетом того, что и он, и Геринг знали, что он не виноват в преступлении, в котором его обвиняли.

Поэтому Димитров должен был чувствовать себя вполне уверенно, когда слушал, как Геринг принес клятву и начал давать свои показания. Показания последнего звучали вполне правдоподобно и произносились со всей уверенностью убежденного человека. Он объяснил, как налет на Дом имени Карла Либкнехта помог найти «неопровержимые» доказательства того, что коммунистическая партия планировала устроить в Германии революцию и что все соответствующие приготовления были уже сделаны. Почему тогда, спросили его, он сразу же не взялся за красных? Почему он дождался, чтобы подожгли рейхстаг, а после этого стал действовать так круто?

— Я действовал, подобно военачальнику на поле боя, — ответил Геринг, — который, имея продуманный план сражения, из-за неожиданных действий противника вынужден менять всю свою тактику.

Он описал с некоторыми подробностями свои собственные действия в вечер поджога, с презрением отвергнув любые предположения, что он сам мог быть причастен к пожару, а затем объяснил, как он и Гитлер пришли к выводу, что в этом виноваты коммунисты и что против них было необходимо предпринять срочные меры.

— Я намеревался немедленно повесить ван дер Люббе, — сказал Геринг, презрительно глянув через зал на голландца, который сидел на своей лавке развалившись, в полной апатии, чем совершенно отличался от остальных обвиняемых. — Я сдержался только потому, что подумал: мы взяли только одного из них, но их должно быть много. Он еще мог понадобиться в качестве свидетеля.

После этого, словно осознав слабость обвинений против этих «остальных», он сказал с вызовом:

— Интуиция подсказывает мне, что это коммунисты подожгли рейхстаг. Пусть судьи решают, как сочтут нужным, но я докажу их виновность, и они получат свое наказание.

Димитров сам вел свою защиту, хотя по-немецки говорил с бесконечными заминками, паузами и ошибками. Теперь он поднялся, чтобы начать перекрестный допрос, и восемьдесят иностранных журналистов на своих местах, отведенных для представителей прессы, подались вперед в предвкушении кульминационной фазы суда.

Она началась довольно спокойно с вопросов болгарина к рейхсминистру, позволяющих шаг за шагом составить картину событий, которые привели к аресту его и его товарищей. Он заставил Геринга признать факт, что тот был не прав, когда заявил, что ван дер Люббе имел в кармане коммунистический партбилет, тогда как полицейские подтвердили, что его не было. Затем Димитров неожиданно сказал:

— Разве не факт, что вы, находясь на вашей должности и обвиняя коммунистическую партию Германии и зарубежных коммунистов, станете препятствовать доведению до конца честного расследования и розыску настоящих поджигателей?

— Нет! — крикнул Геринг и начал возражать, но Димитров перебил его:

— Что предпринято министром для того, чтобы полиция проверила все последние передвижения ван дер Люббе, его пребывание в Кенигсдорфе и его знакомство там с двумя людьми, — что ваша полиция для этого сделала?

(Имеются в виду ходившие в Берлине слухи, что ван дер Люббе познакомился в Кенигсдорфе с двумя нацистами, которые, услышав, что он похвалялся поджечь рейхстаг, увели его с собой.)

Геринг ответил, что он, естественно, сам не ходит по следу, предоставляя заниматься рутиной расследования полиции, и добавил:

— Для меня это — политическое преступление, и я убежден, что преступники будут найдены в вашей партии.

Тут его охватил приступ негодования, и, тряхнув кулаком, он рявкнул:

— Ваша партия — это партия преступников и она должна быть ликвидирована!

Проявленная Герингом несдержанность оказалась на руку Димитрову, и он немедля отреагировал так, чтобы окончательно вывести его из себя.

— Разве министру не известно, — сказал он, — что эта партия правит на шестой части Земли, в Советском Союзе, с которым Германия поддерживает дипломатические, политические и экономические отношения и благодаря которому сотни тысяч немецких рабочих…

Председатель суда подался вперед и резко сказал:

— Я запрещаю вам вести здесь коммунистическую пропаганду.

— Но ведь герр Геринг ведет национал-социалистическую пропаганду, — ответил Димитров, повернувшись к нему. — Разве не факт, что коммунизм в Германии имеет миллионы сторонников?

— Факт, что вы ведете себя нахально! — закричал Геринг. — Факт, что вы появились здесь, чтобы поджечь рейхстаг… Я считаю вас преступником, которого следует отправить на виселицу!

Даже судьи казались смущенными из-за этой вспышки гнева, и председатель, наклонившись в сторону Димитрова, заметил:

— Димитров, я говорил, чтобы вы не вели коммунистическую пропаганду. Вы не должны удивляться, что свидетель пришел в такое возбуждение.

Болгарин улыбнулся.

— Я удовлетворен, — сказал он, очень удовлетворен ответом министра.

Мягкость его тона привела Геринга в дикую ярость, его лицо побагровело.

— Убирайся отсюда, подлец! — заорал он, потрясая кулаком.

Председатель дал знак, чтобы Димитрова увели, но, прежде чем покинуть свое место, он не удержался и нанес последний укол, бросив Герингу:

— Вы боитесь моих вопросов, герр министр-президент?

Вскинув над головой сжатые кулаки, тот проревел так громко, что казалось, его круглое, налитое кровью лицо лопнет от натуги:

— Подожди, пока тебя приведут к нам после этого зала, мерзавец!!!

Да, то было позорным представлением, и тем же вечером подавленный, совершенно павший духом Геринг уехал в Берлин. Он позволил себе попасться, потеряв самообладание, и совершенно испортил планируемый пропагандистский эффект от суда. Ему было стыдно за себя. Он потерял весь интерес к суду и едва отреагировал, узнав, что ван дер Люббе осудили и казнили, а всех остальных оправдали.

Эрнста Торглера освободили, а трех болгар выдворили из Германии. (Торглер был в 1935 году исключен из компартии, в 1949-м вступил в социал-демократическую партию Германии; Димитров в 1935 году стал генсеком исполкома Коминтерна, в 46-м главой болгарского правительства, в 48-м генсеком КПБ, в 49-м умер в Москве.) Что же касается Геринга, он больше не желал о них слышать.