Василий Соколов - Избавление

• Название: Избавление
• Автор: Василий Соколов
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Через несколько часов генерал-адъютант доложил, что прибыл германский посол фон Киллингер и просит аудиенции короля.

- Если просит, то введите, но не одного... Будьте и сами наготове.

Войдя (следом за ним вошли члены нового кабинета), германский посол какое-то время постоял, закусив губы. Лицо его сделалось пепельно-бледным и злобным.

- Где маршал Антонеску? - вызывающе бросил посол, глядя на короля исподлобья.

Король ответил, что Антонеску смещен. И тут же были представлены послу новый председатель совета министров и новый министр иностранных дел... Новый министр иностранных дел не преминул изложить германскому послу причины, вызвавшие выход Румынии из войны. Король Михай заявил, что, как Гогенцоллерн, он сожалеет о случившемся и что он просит передать германскому правительству его просьбу вывести немецкие войска из Румынии.

Фон Киллингер взъярился. Отбросив всякий дипломатический этикет, он рванулся вперед, готовый, кажется, задушить короля. Германский посол ударил кулаком по столу, угрожая, что немецкие войска потопят страну в крови, и ушел, хлопнув дверью.

Переполох во дворце нарастал.

Между тем пламя восстания в городе разгорелось. Площади и улицы сотрясали грохот бомб, взрывы снарядов, захлебистый стук автоматных очередей...

Бурлящий Бухарест. Клокочущий Бухарест.

Немецкие бронированные части пытаются пробиться к центру города. Немцы обстреливают город из тяжелых орудий. Немецкие самолеты с черными крестами на подбрюшье - когда-то эти кресты ласкали глаз и румынского солдата - бомбят Бухарест, бомбят нещадно, варварски. Это вчерашние-то союзники и друзья!.. Какие же они друзья - тылхари!*

_______________

* Т ы л х а р и - разбойники (рум.).

На пути немецких солдат и бронированных машин баррикады - из камня, мешков с песком, из бревен и металла - растут и растут.

Немецким солдатам-оккупантам тесно. Их лихорадит до смертного ужаса. Из подворотен и с балконов на их головы летят гранаты, из окон полосуют струи пуль, гремят прицельные винтовочные выстрелы.

Там и тут слышатся стоны умирающих. Бывшие свои - румынские солдаты нещадно бьют теперь чужих немецких солдат. Такого оборота дела ни немцы, ни румыны не могли и вообразить.

Напор озлобленных германских солдат с помутневшими от бессилия глазами не ослабевает. Лезут остервенело и в ярости отчаяния не щадят ни зеленых кварталов Бухареста, ни красивых домов, ни его жителей... Все должно быть сметено, залито кровью - таков приказ Гитлера, а приказам немецкий солдат послушен больше, чем голосу матери и разума.

Баррикады сражаются.

Умирает на залитой солнцем площади пришедший сюда прямо от станка в замасленной блузе румынский рабочий. Рядом с ним умирает рано поседевший коммунист, вышедший из сигуранцы. На его полосатой одежде так и остался тюремный знак и цифра, заменявшая ему имя. И было страшно товарищам, ставшим на их место, глядеть и думать, что и коммунист и рабочий, лежащие рядом, уже никогда не поднимутся и не обнимут своих недолюбленных жен и осиротевших детей.

Восстание длится день и ночь. День и ночь.

- Какое сегодня число? - спрашивал черноволосый, в обгорелой кацавейке юноша.

- В бою время не считают, - отвечал бровастый румынский солдат в зеленой длиннополой шинели.

Восстание стихало, как уставший выметать из своей утробы расплавленную лаву вулкан. Кругом лежал только пепел. Гарью войны шибало в ноздри, ею были пропитаны улицы, листья деревьев и стены домов.

Утром 28 августа радио Бухареста передало сообщение румынского верховного командования о том, что в столице сопротивление гитлеровских войск прекратилось и установилось спокойствие.

Ждет не дождется маршал Антонеску, когда его вызволят. Видимо, румынский золотник для Гитлера был не особенно дорог. Все эти дни Антонеску находился на окраине Бухареста; в районе Ватра Луминоасэ, в небольшом двухэтажном домике, бывшей конспиративной квартире Центрального Комитета коммунистической партии Румынии. Вместе с ним из королевского дворца привезли сюда и его сообщников-министров. Теперь все они, разумеется, считались бывшими. Арест есть арест. Упрятав их в потайное место, коммунисты исключали возможность побега диктатора и его подручных.

Антонеску поместили на верхнем этаже, остальных - на нижнем. Советские журналисты, прибывшие сюда 31 августа взять интервью у маршала Антонеску, поднялись по шаткой, прогибающейся лесенке и застали его за несколько необычным занятием. Диктатор, продавший Гитлеру народ и армию, как кур с потрохами, властелин, возомнивший себя правителем великой Румынии за счет приобретения чужих территорий, стоял теперь у окна, ловил мух и давил их. Не правда ли - подходящее занятие для маршала!

Посол же немецкий фон Киллингер отсиживался в своем особняке. Днями раньше он был спокоен за себя и за персонал посольства, знал, что территория, где стоит особняк, принадлежит Германии, а стало быть, его, посла, никто не тронет. Пусть и враждующая страна, пусть кругом все горит и рушится, - фон Киллингер на что-то еще надеялся, хотя нервы у него сдали. Пока гремело восстание, фон Киллингер метался по кабинету, заглядывал в окна, звонил, требовал, грозил потопить страну в крови... Звонили ему, справлялись, когда придет подмога из Берлина, и, когда донесли, что сопротивление немецких войск в Бухаресте уже подавлено, посол понял, что все пропало. Тотчас фон Киллингер, порывшись зачем-то в ящиках стола и что-то бросив в огонь в камине, вышел из кабинета. Он позвал личную секретаршу - белокурую свою любовницу - и удалился с нею в затененную спальню.

Под утро 30 августа глухо прозвучали два выстрела из спальни посла...

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Стрелы на военных картах распарывали балканскую территорию. Штаб 3-го Украинского фронта еще был на колесах, перемещаясь в Чернаводу, а командующий Толбухин и начальник штаба Бирюзов уже осели в этом тишайшем румынском городе, прикорнувшем у прибрежных дунайских камышей и ракит. Штабист продолжал усердно чертить на карте направления ударов в глубь Балкан, а Толбухин, сидя рядом и порой взглядывая на карту, угрюмо молчал. Противоречивые чувства владели им.

"Болгары и русские... славяне... И столкнуться на поле брани, убивать друг друга? Как же это можно?" - думал он.

Хмурясь, Федор Иванович смотрел на карту, пятнисто исполосованную, как шкура леопарда, желтыми полосами, и вздыхал, отводя глаза от карты. Просил принести ему бумаги на подпись, которые не имели никакой срочности, требовал оперативную сводку, позабыв, что с утра она лежит у него на столе, принимался читать и откладывал, медленно потирал заметно опухшее от болезни лицо и опять обращал взгляд на начальника штаба, непреклонно и сурово склонившегося над картой, хотел что-то спросить, но не спросил, только вновь вздохнул, болезненно морщась.

Решив накоротке передохнуть, начальник штаба отложил на время карандаш, потянулся, выпрямляя затекшую спину, потом поглядел на командующего усталыми глазами, в которых таился не то укор, не то осуждение, и не преминул заметить, что с диабетом шутить нельзя, и, жалеючи, посоветовал Федору Ивановичу не пропускать, вовремя делать уколы.

- Меня не это волнует.

- Что же?

- Как мы можем оружие против них обращать? Кто они нам? Болгарские трудящиеся, все-таки, можно сказать, наши братья...

- Вон ты о чем, Федор Иванович, - колючие брови у начальника штаба подскочили и сломались. - Душа у тебя, как я замечаю, слишком мягкая, не под стать полководцу. Нельзя быть таким сердобольным.

В голосе начальника штаба слышался откровенный упрек, и это задело самолюбие Федора Ивановича, и, однако, он смял вспыхнувшее было раздражение, сказал о том же:

- Идти брату против брата как-то негуманно, нелогично.

- Эх, Федор Иванович, у меня самого сердце обливается кровью, как подумаешь, что придется ввязываться в драчку с болгарской армией, дубасить ее. Все-таки славяне, и я это прекрасно сознаю. Но противоречия борьбы, ее зигзаги иногда заставляют идти, так сказать, против шерсти, - не смягчая выражения лица, ответил Бирюзов. - В гражданскую войну, которую и ты прополз на животе, знаешь, как бывало... Брат схлестывался с братом, метили друг друга огнем. Русская армия шла против другой русской же армии, только одна была белая, а другая - красная...

- Что ты взялся давать мне уроки классового подхода! - уже с нотками раздражения ответил Толбухин.

В свою очередь, вспылил и Бирюзов, переводя, однако, разговор на чисто профессиональный:

- А что ты спросишь с меня, как начальника штаба, если немецкие гарнизоны, свившие себе осиные гнезда в Болгарии, а заодно с ними и болгарская армия устроят нам кровавую встречу? Потребуешь план операции, иначе... иначе шкуру спустишь?

- Может и такое быть, - кивнул Федор Иванович. - Что же тебя заботит?

- Горную войну придется вести, а нам это не ахти как сподручно. Мало у нас обученных горных частей... Единственный проход с Варны на Софию и тот в туннелях... Придется десант выбрасывать вот тут... - Бирюзов с силой ткнул цветным карандашом в одну точку, и стержень, хрупнув, сломался. Он сунул карандаш в планшет, достал новый, длинно заточенный, опять принялся колдовать над картой. Склонился над картой и Толбухин.