Василий Соколов - Избавление

• Название: Избавление
• Автор: Василий Соколов
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

- Болгарин он великий, много перенесший во время фашистского судилища. Революционер до мозга костей... И за ним пойдет... поднимется народ на восстание. А мы, военные, должны знать свою задачу, преждевременно не зачехлять оружие...

- Понимаю, Георгий Константинович, - согласился Толбухин и добавил: Только, думаю, сбудутся заверения Димитрова, он слов на ветер не бросает.

Они приехали в Южную Добруджу и сразу попали на наблюдательный пункт, размещенный невдалеке от границы, в старом, покинутом хозяевами имении. В особняке устроились для оперативной работы и отдыха штабисты, а наблюдение велось с рядом расположенной полуразваленной вышки. Маршал Жуков, одетый в защитного цвета комбинезон, пожелал сразу подняться, несмотря на уговоры поесть, на наблюдательный пункт. По обитой винтовой лестнице, жестко хрустя источенными временем камнями, он легко взобрался наверх. Болгарская граница, без каких-либо видимых признаков, что это граница и что именно здесь должны развернуться бои, пролегала по высохшему за лето руслу речушки; абрикосовые и вишневые сады придавали этой местности совсем мирный вид. Никакой концентрации войск не замечалось, лишь на заставе по двое ходили взад-вперед пограничники, отрабатывая строевой шаг. Жуков усмехнулся, увидев, как они маршировали крупным шагом, взбрасывая кверху ноги и держа на плече колеблемые на поворотах длинноствольные винтовки.

Маршал посмотрел на ручные часы и, обращаясь к рядом стоявшему Толбухину, сказал:

- Ничего себе, усердно маршируют. Будто и впрямь готовятся к какому-то параду... Пойдем к столу.

После застолья, в котором преобладали заказанные маршалом рыбные блюда, Георгий Константинович захотел отдохнуть, и его отвели в комнату командующего с двумя широкими кроватями со взбитыми подушками и перинами.

- Перины уберите, не люблю под ними париться, и без того пропотел в войну, - сказал Георгий Константинович, и Толбухин невольно посочувствовал: "Все-таки достается ему в войну. Где туго, туда и толкают Жукова". А вслух сказал совсем другое:

- Товарищ маршал, как с открытием боевых действий, на какой час назначаете?

- Завтра на рассвете, полагаю, парад будем принимать от них! рассмеялся Жуков.

Толбухин ушел к себе в рабочую комнату, уставленную телефонами, но ни к одной трубке не притронулся: было запрещено вести переговоры открытым текстом, и поэтому с вызванными командирами разговор велся лично, с глазу на глаз.

Раньше всех прибыл генерал Жданов. Широкогрудый, с крупными чертами лица, на котором в складках, спадающих двумя насечками вниз, и в упрямстве глаз выражалась сильная воля. Он был под стать своему ударному кулаку 4-му гвардейскому механизированному корпусу, с которым таранил врага аж с донских степей.

- Готов? - спросил Толбухин.

- Так точно!

- А настроение экипажей? Как личное самочувствие?

- У танкистов заповедь: есть приказ - заводи моторы и двигай, ответил Жданов. - Что же касается моего самочувствия, то готов действовать по принципу: "Делай, как я!"

- То есть? Ломать, крушить?

- Разумеется!

- Ну вот могу тебя обрадовать: приказа такого не дам и не жди. Пойдешь во втором эшелоне.

- Это не радость, а огорчение.

- Как хочешь, так и понимай. - Поговорив еще о том о сем, командующий отпустил не в меру горячего Жданова, наказав, однако, не терять наступательного духа.

Без вызова, по личной инициативе, напросился на прием генерал Шмелев, чья армия занимала юго-западные районы Румынии.

- Что у вас ко мне? - спросил Толбухин.

- Частная просьба, товарищ командующий. Не совсем, правда, но... все же частная.

- Слушаю.

Шмелев доложил, что у него в хозяйстве есть известный командир батальона майор Костров... Воюет без руки, храбрец из храбрецов, и, между прочим, уже здесь, в Ясско-Кишиневской операции, столкнулся с вражескими солдатами чуть ли не на грудки - там рука у него и отпала...

- Как отпала? - привстал Толбухин, глядя на Шмелева удивленными глазами.

- Точнее говоря, отпала-то не рука, а протез...

- Безобразие! Куда вы глядите?

- Но, товарищ командующий, - развел руками Шмелев, - как же я мог углядеть, протез ведь... Потому и пришел, чтобы доложить... На мой взгляд, его надо куда-то перевести. Не ходить же ему в атаки без руки.

- А кто вам мешает? Решайте своей властью, куда послать офицера. А ежели что случится - пеняйте на себя. Инвалид ведь, подлежит списанию подчистую... - Толбухин выжидательно поглядел на Шмелева. - В этом и заключается ваша частная просьба?

- Не совсем. Я слышал, маршал Жуков прибыл на наш фронт. Разрешите обратиться к нему?

- Зачем он понадобился вам? - без обиняков спросил Толбухин.

- Мне хотелось выразить маршалу Жукову признательность, что он по моему рапорту лично вмешался в судьбу Кострова...

- Полагаю, не время отвлекать заместителя Верховного, - прервал Толбухин.

- Нет, как раз удобный случай, пока затишье на фронте, - уже настойчиво продолжал Шмелев. - Генерал Ломов, замешанный в деле Кострова, не перестает чинить препятствия, проще говоря, умеет давить своей личностью.

- Поду-у-ма-ешь, велика шишка этот Ломов! - насмешливо проговорил Толбухин.

- Как-никак, тылом ведает и через медслужбу фронта домогается демобилизовать Кострова, - возмущенным тоном произнес Шмелев и, видя, что Толбухин насупился, как бы не желая этого неприятного доклада заместителю Верховного, добавил: - Кстати, с Георгием Константиновичем я давно знаком и хочу повидаться...

- Ну, раз знакомы, не могу перечить. Маршал Жуков сейчас отдыхает вон там... - кивнул Толбухин на дверь смежной комнаты.

Шмелев, обрадованный, подождал с минуту, прежде чем спросить:

- Разрешите лично обратиться? Пережду, пока маршал проснется.

- Пожалуйста, не возбраняется. Кстати, и этого майора держите наготове. Вдруг маршал захочет лично увидеть.

- А он давно наготове. В приемной ждет.

Шмелев вышел и уселся рядом с Костровым. Скоро из рабочей комнаты вышел и Толбухин. Он по привычке кивнул всем, подошел к майору, протянул ему руку, подержал в своей ладони, иногда поглядывая на пустой рукав.

- Что ж, браток, война тому помеха... Война... Посидите пока... Уладится, уладится все... - Говоря это, Толбухин чувствовал себя в чем-то виноватым, морщился, затем обратился к адъютанту, чтобы, когда проснется маршал, пропустил к нему на прием и генерала, и вот этого уважаемого товарища майора. Сам же пошел в разведотдел - благо разведчики размещались поблизости, в посадках, укрывших фургон.

Начальник разведки фронта доложил Толбухину:

- Новостей полно. Радиоперехватчики не успевают записывать, эфир буквально забит голосами. Из Перника, там, кажется, шахтеры... передают обращение, что точат ножи...

- Какие ножи? Против кого? - нетерпеливо перебил Толбухин.

- Ясно, против правительственных войск, если они попытаются оказать нам сопротивление. Из Софии поступили сейчас сразу две радиограммы. Первая о том, что патриотические силы разоружили немецкий полк, вторая, более важная: правительство Филова согласно на перемирие и объявляет войну Германии...

- Это пока на словах, а на деле... Лавируют эти сменные правительства! Еще что? С ближних к нам подступов, из Варны ничего не поступило?

- Есть и из Варны. Болгарское подполье радирует, что немцы топят собственные боевые корабли в бухте. А второе сообщение - вот оно, подкинуто к нам через границу... - и начальник разведки протянул напечатанную крупным шрифтом листовку.

- Прочитай вслух, - попросил Толбухин и присел с краю стола.

- "Добре дошли! - добро пожаловать! Мы ждали вас, братья красноармейцы. В наших сердцах эхом отзывался каждый салют в честь ваших побед. И ждали мы вас не сложа руки. Жертвами, принесенными тысячами наших товарищей, своей кровью мы скрепили свое братство с партизанскими движениями на территории порабощенной Европы и завтрашнее братство народов всего мира. Мы с радостью и удовлетворением отдаем вам честь и приветствуем вас - добро пожаловать на нашу границу! Наша близость и наша воля к борьбе с угнетателями народа является гарантией того, что Болгария будет свободной, независимой и демократической!

5 сентября 1944 года".

"Да, болгары не собираются воевать со своими русскими братьями, вновь утверждался в собственном мнении Толбухин. - Ну а если профашистские ублюдки из правительства отдадут приказ, погонят войска на бойню? Что же тогда?"

Озабоченный и не находивший решения, Толбухин угрюмо зашагал вдоль посадок. И не заметил, как зашел в особняк.

В приемной по-прежнему сидели в ожидании Шмелев и Костров.

"Страдают", - уже с недовольством подумал Толбухин и удалился к себе в рабочую комнату.

И потянулись к нему с докладами. Начальник артиллерии, молодой, прекрасный знаток своего дела генерал Неделин, вкратце изложил план артподготовки. Затем вошел тощий, поджарый, с опалым лицом и пронзительно-черными глазами генерал авиации Судец. У него одна забота: "Авиация готова на штурмовку, дайте приказ, по каким объектам наносить бомбовые удары". Уходя, он столкнулся чуть ли не лоб в лоб с командующим Дунайской военной флотилией контр-адмиралом Горшковым, одетым парадно, с кортиком на боку. И Судец невольно задержался в дверях, слушая его четкий, немножко горделивый, как и у всех моряков, доклад: