Василий Соколов - Вторжение

• Название: Вторжение
• Автор: Василий Соколов
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Пришлось залечь и копать, держа лопаты понизу. Пот выступил на лицах. Взмокли, просолились гимнастерки. И дышать стало нечем, приходилось глотать скрипевшую на зубах пыль.

Рота начала движение: одни перебегали, другие ждали и, как бы целясь, уткнули стволы винтовок в воздух. После каждой перебежки опять грызли лопатами землю. И так до самого подножия высоты.

Но вот по рядам пронеслась команда: "Назад!" Что бы это могло быть? Ага, кто-то пренебрег строгими правилами наступления. Кажется, левый фланг держался слишком кучно. Иначе чего бы вмешиваться самому комдиву, отчитывать Семушкина? Роту завернули обратно. Всю роту.

Приемы повторяются сызнова: залегание, окапывание, перебежки. Воинские законы тверды и неумолимы. Костров думал: "Перерыва, видимо, не будет. Конечно, не будет! И поблажек не жди. Виноваты сами. Куда их сунуло - лезть очертя голову!" - сердился сержант на бойцов с левого фланга.

Медленно, но неукротимо двигались к высоте. За их действиями строгим оком следил полковник Гнездилов.

- Я начну по всем правилам. Мне чтоб ни сучка, ни задоринки, говорил он, обращаясь к полковому комиссару.

Гребенников был настолько погружен в раздумья, что, кажется, не расслышал того, о чем сказал ему полковник. "Кто же прав? - спрашивал он самого себя, тщась найти истину. - Шмелев горел идеей маневра. Он считал, что маневр - душа будущей войны. По его мнению, это будет война моторов, брони... И не терпел позиционных форм борьбы, называл это куриным топтанием на месте... А вот он, Гнездилов, иначе смотрит на вещи. Требует владеть штыком, как вилкой за столом... Елозить на животах. Зарываться в землю. Это тоже надо. Земля укроет от пуль. Какая бы ни была война, а без этого не обойтись. Но кто видит дальше?" - размышлял он, пока не раздались громовые раскаты "ура".

Капитан Семушкин подбежал к комдиву и, не переводя дыхания, доложил:

- В тринадцать ноль-ноль энскую высоту атаковал!

- Вижу! - заулыбался Гнездилов и, кажется, впервые был доволен капитаном Семушкиным, протянул ему ладонь. Постоял немного и заговорил: Глядел на вас и вспоминал себя... Мы вот так в гражданскую... на юнкеров ходили. Накапливались под обстрелом. А как пробил наш час, двинулись штурмом... И давай орудовать штыком да прикладом. Свет белый померк, как дрались! - Николай Федотович потер руки и потом, показывая на высоту, подмигнул Семушкину: - Ну-ка, дорогой, жми туда быстренько и подай вводную: "Справа - юнкеры, то есть... пехота неприятеля, слева конница!" - И, проводив Семушкина, стремглав побежавшего к бойцам, полковник погладил подбородок, усмехаясь своим мыслям:

- Гм... Как теперь вижу... Только мы разделались с юнкерами, тут бы кисеты по рукам или кашу из общего котла... смотрим - из-за леса конница на нас ринулась. Прямо лавиной. Сперва не то чтоб паника - мелкая дрожь взяла... Тучей неслись беляки. Сабли наголо... Нервы, понятно, не выдерживали, но мы стояли. Подпустили их поближе - и давай шпарить из винтовок да картечью сыпать из пушек. Одолели, заставили хвосты показать... И мы не имеем права, просто вред нанесем, если не научим, не передадим молодняку традиции. Понимаешь, Иван Мартынович, о чем я речь веду? И эта наша цель, - добавил он, не дождавшись ответа, как человек, убежденный в правоте своих суждений.

- Да-да, - продолжал он, потирая складки на покатом лбу. - Это наше кровное дело! Мы авторитет себе там, на полях гражданской войны, горбом завоевывали! У настоящего авторитета мозоли на руках, гимнастерка, потом высоленная, и лысина... Да-да, она тоже - показатель ума...

Иван Мартынович слушал и улыбался, припоминая новогоднюю размолвку, но в глазах его, слегка встревоженных, не было одобрения. В них таился отголосок какой-то давно разыгравшейся бури, и она еще жила в нем, готовая вырваться наружу. Гребенников и в самом деле подумал о стычке в шалаше, неоконченной борьбе мнений, и то, чем сейчас похвалялся Гнездилов, понуждало его самого продолжить эту борьбу. Иван Мартынович подумал, что культ старых, в сущности отживших, традиций гражданской войны и безудержная похвальба былыми заслугами мешают нашим начальникам, таким, как Гнездилов, стать настоящими командирами. И он не выдержал, сказал, что думал:

- На традициях гражданской войны далеко не уедешь, Николай Федотыч. Скорее наоборот - сползешь назад и людей загубишь.

- Это почему? - с вызовом спросил Гнездилов и надвинул на глаза покоробленный на дожде козырек фуражки.

- Больше того, - вроде бы не слушая его, не унимался Гребенников. Если командир будет опираться только на опыт старых войн, скажем, гражданской войны, то он напобеждается до поражения, до собственной гибели.

Гнездилов побледнел, презрительно глянул на собеседника из-под козырька. Неподвижными глазами он словно бы пожирал его.

- Как ты смеешь? - багровея, спросил Гнездилов. - Гражданская война кровью нам досталась. А ты хочешь перечеркнуть все!

- Дело не в том. Мы склоняем головы перед знаменами гражданской войны, перед павшими, - строго ответил Гребенников. - Но нам пора поспевать и за развитием техники, военной мысли. Времена совсем другие. Враг может навязать нам войну моторов. И твой предшественник был прав...

- Ты о ком? - хмуро покосился Гнездилов.

- О Шмелеве.

Гнездилов вздрогнул, по взял себя в руки, поглядел под ноги. Промолчал. Уже идя по дороге назад, он с иронией поддел:

- Поэтому и дровишки возил? Кого взялся обогревать?

Чувствуя в этих словах скрытый смысл, Гребенников еле сдерживался, чтобы не нагрубить. Он напрямую ответил, что действительно помог привезти дров семье комбрига Шмелева.

- Теперь уже не комбриг, а чуждый элемент. - Морщась, Гнездилов пренебрежительно плюнул. - Вредил нам. И оставил нас, вообще всех... с носом, как ротозеев!

- Неправда!

- Тем хуже для вас, - перейдя на официальный тон, намекнул Гнездилов. - И вообще, я бы вам не советовал выгораживать его.

- Совесть мне советует. Но, к сожалению, я еще недостаточно смело защищал.

- Зато квартиру посещаешь. Дровишек подбросил... - вновь поддел Гнездилов.

- У него же дети... Жена горем убита.

- Кто вас вынуждает быть сердобольным? - допытывался Гнездилов.

- Как кто? - удивленно спросил Гребенников и на миг остановился, в упор глядя на Гнездилова. - Да ты знаешь, они советские люди! И что скажут о нас, когда вырастут? При чем они? Зачем их-то травмировать, отравлять души ядом недоверия? В конце концов... да что там говорить!.. - Иван Мартынович махнул рукой и после паузы заговорил: - Доверие... Доверять людям нужно. Это чувство доверия должно жить в каждом: и во мне, и в тебе, и в наркоме - буквально в каждом! И это не просто пожелание. Нет. Без доверия жить невозможно, как без солнца, обогревающего землю... А что касается защиты Шмелева, то я приготовил письмо в ЦК.

Гнездилов посмотрел на него с удивлением, словно желая убедиться неужели это всерьез и куда он лезет?

- Вам не мешало бы ознакомиться, чтобы потом не сеять напрасные подозрения, - в свою очередь добавил Гребенников.

Гнездилов потупил взгляд, увидел облепленные глиной сапоги, начал мыть их, суя носками в наполненную водой лупку. И пока нарочито оттягивал время, думал, как удобнее поступить. Он вообще рад бы прекратить всякие разговоры на эту скользкую тему, если бы не опасался: случись что с Гребенниковым (а вдруг пособником окажется), тогда по всей строгости накажут и его, командира дивизии.

- Пойдем, - бросил Гнездилов.

- Я не неволю, - чувствуя в его голосе недовольство, сказал Гребенников, но тот, словно опамятовавшись, заулыбался и уже примирительно заметил:

- Оно, конечно, похлопотать нужно. Только органам виднее...

Молча направились они в штаб. Молча зашли в кабинет. Прежде чем слушать, Гребенников прошелся к выходу, убедился, плотно ли закрыта дверь, и вернулся к столу, подпер руками подбородок.

Иван Мартынович начал внятно, стараясь быть спокойным, но голос, помимо желания, дрожал от волнения:

- "Обратиться в ЦК с этим письмом меня побуждает долг коммуниста и совесть товарища.

Вот уже четвертый месяц, как был посажен командир вверенной нам дивизии комбриг Шмелев Н. Г. Думалось, что это случайная ошибка, разберутся, выпустят, но из округа неофициально передали, что он арестован как враг народа.

Знаю Шмелева, он кристально чистый партиец, умный и опытный командир. Во время финской кампании, возглавляя полк, Шмелев смело действовал в прорыве линии Маннергейма. Был ранен осколком мины, и я помню, с каким трудом уговаривали его, окровавленного и потерявшего силы, покинуть поле боя. И вообще вся жизнь Н. Г. Шмелева (я не побоюсь и сейчас называть его товарищем) - это жизнь человека пролетарского происхождения. Отец его, революционный моряк, принимал участие в восстании на "Потемкине", сам Николай Григорьевич, 19-летний юноша, бок о бок с красногвардейцами штурмовал Зимний дворец. А потом - гражданская война, борьба с кулачеством на Тамбовщине...