Стивен Волк - Готика

• Название: Готика
• Автор: Стивен Волк
• Издательство: Эрика
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 1994
• ISBN: 5-85775-035-0

Фабула романа весьма изысканна — на швейцарской вилле у лорда Байрона собрались: поэт Шелли, его незаконная жена Мэри Годвин с сестрой Клэр и любовник Байрона доктор Полидори, автор романа «Вампир». Под влиянием наркотиков и таинственной обстановки гостей посещают видения, другие «гости»…

(фильм с одноименным названием вышел в Англии в 1986 году. Режиссер Кен Расселл. В ролях: Гэбриэ Бирн, Джулиан Сэндз, Наташа Ричардсон).

---

Боль скрутила его внутренности. Он насыпал ложку горькой соли из коробочки в стакан с водой, стоящий на ночном столике, и залпом проглотил… Рядом со стаканом находилась статуэтка Пана-Приапа, оскалившегося в недоброй усмешке. Байрон опустился на подушки. Полидори был особенно непереносим из-за того, что Байрон видел в нем себя. Когда они встретились впервые, доктор был зеркальным отражением Байрона — то же бледное лицо, те же темные локоны, та же внешность, та же походка, то же холодное, надменное выражение лица. Это делало его привлекательным, потому что в чертах, столь похожих на его собственные, он видел другого человека. Теперь давала о себе знать его хромая нога, он сердито потер ее. Его нянька, когда он родился назвала ее «узлом плохого сказочника». Идиотская сплетня о том, что его мать совершила кровосмесительный грех, и такова была цена. Проклятый счет, который он должен был заплатить. Он постоянно оплачивал его, когда погодные изменения вызывали дикие боли и судороги, от которых он просыпался. Боль росла, заполняя собой все оставшееся тело.

Но была и другая боль, которая была его проклятьем, искажением души, а не тела. Желания, которые не могли удовлетворить ни две сотни актов пленум эт оптобилем коитем, ни все донны, джузеппе, лючии, ни Мэри Чавортс, ни Юстатус Георгий, ни хоровые мальчики.

Любовь того, кого он не мог любить.

Тихонько скрипнула дверь, и на цыпочках вошла Джастин. Она только что покинула постель. Она не сомневалась в том, что господин нуждается в ее услугах, это было не впервые, когда ее вызывали в спальню к господину в столь ранние утренние часы. Ей был знаком ритуал. Сначала он ее пугал. Она плакала, когда он лишил ее невинности. Теперь это ничего не значило. Это стало церемонией, которую нельзя было назвать ни страстью, ни сладострастием, а просто удовлетворением животного желания в нем и готовностью удовлетворить его в ней. Каждая швейцарская девочка знала истории о баронах, которые обращались со своей прислугой непорядочным образом, но она не чувствовала себя виноватой. Она никогда не видела удовольствия в глазах своего господина, и если он не получал его от нее, она не чувствовала за собой вины. Молоденькая Джастин пересекла комнату и стояла обнаженная у кровати Байрона.

Она вежливо поклонилась.

Байрон поднялся с трагическим выражением лица. Какой образ мог соперничать с той чистейшей Еленой, которая навещала его только во сне. Он не гладил ее щек, не смотрел ей в лицо, и он желал, чтобы у него не было ни имени, ни судьбы, чтобы он мог идти к своей любви как Вечный Жид, незнакомец без прошлого и будущего.

Байрон снял с зеркальной подставки маску Орестеи и надел ей на лицо. Служанка вела себя очень смирно, неподвижно взирая смотря сквозь белые черты маски.

Он поцеловал маску в холодный рот. Он целовал ее голые плечи и грудь.

— Ты греховница, а не жертва. В твоей улыбке нет ни страха, ни обреченности. Ты стала другой по имени, ты сводишь меня с ума. Жаль, что это лишь соглашение. Освободись! Разорви цепи! Господи, разве мы не люди. Ты хочешь меня? А я призываю тебя! Если бы она не застукала нас тогда в ее доме, если бы ты сказала «к черту!» господину Лею, «к черту!» Англия осталась со мной…

— Августа, — прошептал он, вспоминая дуб в Нью-стеде, на котором были вырезаны их имена. Он вспомнил, как они играли детьми в снежки столь много зим. Он до сих пор чувствовал, как таял снег на его щеках.

Его лицо было мокро от слез. Он прижался им к мягкому зовущему животу девушки. Он вцепился в него как утопающий хватается за соломинку. Он был само отчаяние.

— Чего ты боишься? Того, что ребенок нашей запретной любви может быть — монстром, обезьяной? Разве это не предрассудок? Не отказывайся от любви, потому что мир отказывает в любви нам, люби меня, люби меня сейчас, как мы любили когда-то.

Опять, словно признаваясь в грехе, он выдохнул самое дорогое для него имя, имя, которое мучило его.

— Августа…

Анатомическая фигура из института медицины Венского университета, расположившись в артистической позе, следила за Полидори своими белыми стеклянными глазными яблоками, закрепленными и выкрашенными в красный цвет восковыми ниточками, призванными демонстрировать мускулы.

Из темноты донесся смех, такая ирония могла существовать только между доктором и пациентом. Восковой пациент без кожи, тем не менее прекрасный, как творение Донателли. И человек из плоти и крови, созданный быть презираемым. Один из них сотворен человеком, чтобы все им восхищались, другой сотворен Господом для всеобщего презрения.

Произведение искусства анатома с красными венами, синими артериями и желтым пищеводом скорее займет место в кровати Байрона, чем он.

И так Полидори поднял тост за восковую фигуру. За трупы. Пусть мы станем ими. Тогда наконец мы сможем спать там, где нам предназначено. Даже наш Господь не знает, какую боль можно причинить мертвому. Как великолепно сыграть последнюю шутку, финальный и непревзойденный трюк ума.

Ухмыляясь, он поднял сосуд с формальдегидом, в котором плавали остатки пораженных продуктов кастрации и поднес его к губам. Он пил его, словно это было изысканнейшее вино.

Шелли имел привычку делать все без размышления, записывая происходящее в блокнот, который он носил с собой днем и ночью. Ночь была более продуктивна, чем день, словно информация лилась из него проливным дождем. Его творческая энергия была неиссякаема, его блокнот мог быть заполнен в течении недели и даже дня странными скетчами, зарисовками, анекдотическими стихами, горизонтальными и вертикальными рисунками, головоломными шарадами. Этот поток образов и слов лился совершенно естественно, без усилий, бессознательно. Так, словно его руками двигал кто-то другой.

Я лежала напротив Шелли, уютно расположившись в шезлонге, положив подбородок ему на плечо и слушая царапанье карандаша о бумагу. На листе постепенно вырисовывалась сложная картина, представляющая собой коллекцию безобразных рогатых лиц, яхт и линию покрытых снегом горных вершин. Я смотрела на рисунок, прикованная к этим воображаемым Альпам. Нежные склоны, которые по форме напоминали обнаженную грудь женщины. Целая цепь женских грудей выходила из под карандаша Шелли. Затем он стал покрывать страницу, каждый дюйм свободного места на странице глазами, большими неподвижными глазами.

Глазами Клер. Я отодвинулась от него.

Клер вытянулась на кровати в застывшей трупной позе. Я завидовала ее покою. Она неподвижно наслаждалась отдыхом. В то время как я елозила и елозила, не в состоянии найти удобную позу и успокоиться. Тревожные мысли терзали мой разум.

— Иди спать, — предложил мне Шелли.

— Я подумала о том, снится ли что-нибудь Клер. Байрон? Она так увлечена им.

Шелли рассмеялся:

— А кто бы отказался.

— А когда все закончится? Как он бросит ее? Это убьет ее.

— Мэри…

— Она уже наскучила ему, она этого не замечает. Конечно, она этого не видит.

— Клер прекрасно знает, что она делает. В конце концов отправиться за Байроном в Швейцарию было ее идеей.

— Я знаю…

— Послушай, Мэй, именно она соблазнила его. Ты не можешь взваливать всю вину на него.

— Разве?

— Он замечательный человек, он…

— Замечательный человек, тем не менее может быть…

— Кем? — Шелли хихикнул. — Порочным?

— Если угодно, да. Это то, что он любит. Тайна. А вопросы остаются без ответа. Почему он добровольно покинул Англию? В чем причина? Почему?

— Нет никакой тайны!

— Ради Бога, перестань защищать его!

Шелли замолчал. Я, дрожа, отвернулась от него. Нет, прекрати. Какой гордостью наполнился бы Байрон, услышав мои речи. Ты слушаешь, лорд? Я представила его презрительную улыбку. Я почувствовала, что он в любой момент может появиться аплодируя.

— Извини, — сказал Шелли.

Я не ответила. Сказать было нечего.

— Послушай, Мэй, — сказал он, нежно дотрагиваясь до моей шеи. — На самом деле Байрон просто верит в чудо.

Его нежная рука проскользнула под халат и любовно дотронулась до моей возбужденной груди.

— …в свободную любовь, — сказал он мне на ухо.

Я быстро отстранилась от него. Я смирно сидела, опустив взор долу, сложив руки на коленях, как ученица в воскресной школе. Я хотела, чтобы он снова положил мне руку на грудь. Я хотела себя чувствовать как Клер. Я хотела броситься к нему в объятия, но что-то — страх или смущение останавливало меня. Жаль, что я не могла. Господи, Господи, как я хотела этого.

Я слышала, как Шелли поднялся и пошел к двери.

Я подняла глаза вверх и сказала «извини». Это было конечно глупо, наверное, я эгоистка… Я злилась на него и на себя. Ах, если бы только он увидел слезы в моих глазах.

Но дверь уже закрылась.

Внезапно я проснулась, свечи были погашены. Комната пуста.