Юрий Збанацкий - Тайна Соколиного бора

• Название: Тайна Соколиного бора
• Автор: Юрий Збанацкий
• Издательство: Коми книжное издательство
• Жанр: Детские приключения
• Год: 1957

Юрий Олиферович Збанацкий (1914–1994), украинский советский писатель, Герой Советского Союза. В годы Великой Отечественной войны 1941–1945 командовал партизанским соединением им. Щорса. Автор повестей «Тайна Соколиного бора» (1948), «Лесная красавица» (1955), «Поздравьте меня, друзья!» (1956), «Единственная» (1959), романы «Перед жатвой» (1955), «Малиновый звон» (1958), «Сеспель» (1961), «Волны» (1967). В центре произведений — советский человек на фронте, во вражеском тылу, жизнь советской молодёжи.

---

Они терпеливо дожидались партизан.

— Придут, — уверял Мишка.

— А может быть, и нет. Дождь такой, темень… — сомневался Тимка.

— Вот еще! Побоялись бы они дождя!

— Увидим, — сказал Василек, в душе почему-то веря, что партизаны должны притти.

Говорили о разном.

— Неужели так будет все время? — вдруг спросил Тимка.

— Как?

— Да что немцев будет полное село.

— А бес их знает! — зевнул Василек.

— А как же с листовками? — вспомнил Тимка.

— Чего доброго, еще промокли, — забеспокоился Василек.

Листовки действительно промокли. Их перенесли под сено. Одну пачку Василек раскрыл, разделил на три части.

— Надо распространять, пусть там хоть сам черт будет, не то что фашисты! — сказал он.

Молчали. Каждый думал о своем. Мишка мысленно был на родном дворе, в теплом погребнике, где неспокойным сном спала мать, не ведая, где теперь ее сын. Там сухо, тепло, дождь не каплет за воротник, как здесь, в лесу… В голове блеснула новая мысль. Он горячо зашептал товарищам:

— А что я придумал!..

— Что?

— Сделать землянку! Ну, погреб такой. И листовки там будут и мы…

Но его уже хорошо поняли.

— Вот это да! — даже смеялся от радости Тимка.

— Правильно! — поддержал Мишкино предложение и Василек.

Для лошадей решили построить шалаш.

…Перед рассветом Василек отправил Мишку и Тимку домой.

— Мне еще нужно вентери посмотреть, — сказал он на прощанье, а у самого теплилась надежда, что, может быть, ближе к рассвету придут партизаны.

Но в тот день они так и не пришли.

Трое в жабьей коже

Сохраняя при помощи весла равновесие, Василек вытаскивал из воды один за другим свои вентери. В лодчонку лилась вода, с отяжелевшей сети падали крупные капли, между густыми переплетами вентеря блестели, как в крошечных окнах, тоненькие водяные перепонки. Но ни в одном из вентерей рыбы не было. И только в двух последних Василек нашел линьков и небольшого карасика.

Неудача никогда не разочарует настоящего рыбака, ибо если б рыбаки разочаровывались при каждой неудаче, они давно уже перевелись бы на свете. Василек был настоящим рыбаком. Он осторожно поставил в воду последний вентерь и только тогда посмотрел на улов.

«Ну что ж, с таким уловом нельзя возвращаться в село, — подумал он. — Староста обещал шкуру спустить, но господин офицер со своими любителями рыбных блюд предупредит его!»

Приходилось ждать вечера: может быть, днем что-нибудь сдуру и влезет в вентерь. А спать так хотелось! Недолго думая Василек подвел лодку к берегу, втащил ее в высокую острую осоку, расстелил на дне челна мокрое сено и уже через несколько минут спал крепким сном.

А тем временем в селе произошли большие перемены. О, если бы хоть сорока на хвосте принесла Васильку в лодку эти вести!..

Много или мало спал Василек — сказать трудно: ложился — небо было в тучах, и проснулся — то же. Только тогда накрапывал мелкий дождь, а теперь он сеялся, как через густое сито.

Василек выехал на речку, медленно, словно играя, пустил лодку по течению и поплыл к селу. В прибрежной осоке гулял ветер и старательно расчесывал ее, пригибая к самой земле.

Село было как на ладони. Всматриваясь и вслушиваясь, Василек старался угадать, что там делается. Его тревожила участь матери. Что, если начнут донимать ее за то, что он не принес рыбы? Чего ждать от них хорошего!

В селе было тихо. Не слышно было шума моторов, не шли через мост обозы. Вот кто-то вышел из села, направился к речке; за плечами у него пулемет или ружье. Может быть, это его идут разыскивать? На всякий случай Василек пристал к берегу, втиснулся в осоку и начал наблюдать. Но это был какой-то запоздалый косарь. Он начал выкашивать траву над рекой. От него Василек узнал, что и господин офицер, и его молодой адъютант, и вся часть на рассвете ушли из села. Проселочная дорога была глухая, и фашистские обозы пошли соседним шоссе, километров за двадцать отсюда.

Единственной властью в селе остались Лукан и трое солдат из тыловой хозяйственной части.

Гроза прошла, оставив всюду противную осеннюю слякоть. И кто знает, может надолго… Но все же люди облегченно вздохнули: меньше слонялось по селу зеленых мундиров, некому было копаться на пожарищах…

Василек возвращался домой радостно возбужденный. Мать давно уже поджидала сына.

— Вынесло? — еще издали спросил ее Василек.

— Чтоб их ветром по свету, как пепел, разнесло! Одних чертей вынесло, а других принесло. Зимовать, наверно, будем в хлеву, как скотина.

Выяснилось, что в их доме остановилось трое гитлеровцев.

Узнав новость, Василек небрежно бросил:

— Вынесло тех, вынесет и этих.

* * *

Подойдя к дому. Василек столкнулся с человеком необычайного вида, как тыква выкатившимся из сеней. Разомлевшее от огня лицо, круглые, как у птицы, маленькие бесцветные глаза, большой круглый живот, круглые, одутловатые щеки, круглая жирная лысина — все в нем было круглое. Он неплохо для немца говорил по-русски. Выяснилось, что он был уже когда-то в России, в плену.

— А, молотой тшеловек! — Такими словами встретил он Василька, и не успел мальчик опомниться, как два линя и карасик уже были в руках у немца. — Слапый, слапый рипа! — укорял он и показывал руками, какой должна быть рыба — Нужно польшой! Во! — И добавил — Нужно много-много!

Так же быстро, как выкатился из дома, он вкатился обратно. А через минуту его засаленная нижняя рубашка и широкие пестрые подтяжки снова мелькнули в сенях. Немец остановился на пороге. В руках он держал топор и маленькое полено.

— Молотой тшеловек! — обратился он к Васильку. — Рупай тров. Такой нетлинный, коротки. Дойче плита. Быстро, быстро!

— Иди, сынок, наколи, — тихо посоветовала мать Васильку, увидев, как вспыхнули гневом глаза мальчика. — Чтоб им в пояснице день и ночь кололо! А то придет долговязый — не миновать беды…

В селе долго звучали редкие выстрелы. Потом они стихли, а через некоторое время явился и долговязый. Он был узкоплеч: маленькая голова его сидела на тонкой, длинной шее, как топор на топорище.

Весь обвешанный разного размера пистолетами, держа в обеих руках убитых кур, поблескивая зелеными змеиными глазами, он не обратил никакого внимания на мальчика и прошел в хату. Из сеней послышался его по-детски тонкий голос:

— Отто! Охота наславу!

А Отто уже звал мать:

— Матка! Куры, куры!

Скоро вернулся и третий. Это был большеголовый, широкоплечий атлет с одним глазом. На другом глазу чернела кожаная повязка. Уцелевший глаз смотрел на все так пронзительно, что, вероятно, вполне заменял оба. С туго набитым мешком за плечами немец прошел по двору, уколов незнакомого мальчика, как иглой, острым взглядом…

За те дни, пока эти трое жили в селе, Василек хорошо успел к ним присмотреться.

Отто был в Германии хозяином пивной. Он ни о чем, кроме кулинарного дела, не говорил и не мог говорить. Он подолгу рассказывал, какие вкусные и нежные блюда готовил он в своем заведении, как трудно стало перед этой войной, когда уже не о деликатесах, а о простых сосисках мечтали, как о самом лучшем блюде. Но теперь, слава богу, фюрер думает за всех! Закончится эта война, и опять будет немцам очень хорошо. Он снова откроет ресторан — в Москве или, в крайнем случае, в Киеве. О, он покажет, как надо приготовлять кушанья!

Долговязый Фриц в Германии держал тир, в котором гитлеровцы день и ночь учились стрелять. Фриц помешался на оружии. У него на поясе всегда висело не меньше пяти пистолетов и десятка два хранилось в ящике.

Одноглазый Адольф, который больше всего гордился своим именем, у себя дома занимался всем и ничем. Подобно фюреру, его знали как недоучку-живописца, который брал и малярные работы, и как любителя музыки, и как пособника полиции в делах розыска. Теперь он забыл все свои прежние профессии, кроме двух последних, которым придавал особое значение. Все его карманы были набиты губными гармониками разных типов и видов. А полицейский опыт он широко использовал для работы в украинских селах.

День у них начинался в восемь утра.

Отто растапливал плитку, привезенную из Нюрнберга, и начинал готовить завтрак. У него всегда что-то шипело на сковородках и в кастрюлях.

Адольф садился возле дома на завалинке и наслаждался звуками военных маршей.

Фриц становился под липу и воображал, что находится в тире. От ствола яблони отлетали куски коры, падали ветки.

Стрельба и музыка продолжались, пока Отто, как распорядитель бала, не оповещал камрадов, что завтрак готов.

Следя за тем, как Фриц прячет в ящик свои пистолеты, Адольф говорил:

— Фриц, будь приятелем, вот этот… — и дотрагивался до одного из пистолетов. — На память!

Фриц чувствовал себя, как при встрече с грабителем на большой дороге: