Константин Симонов - Сто суток войны

• Название: Сто суток войны
• Автор: Константин Симонов
• Издательство: Русич
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 1999
• ISBN: 5 - 88590 - 990 -3

Ранее не публиковавшаяся полностью книга воспоминаний известного советского писателя написана на основе его фронтовых дневников. Автор правдиво и откровенно рассказывает о начале Великой Отечественной войны, о ее первых трагических ста днях и ночах, о людях, которые приняли на себя первый, самый страшный удар гитлеровской военной машины.

---

Чего уж тут спрашивать с фельдфебеля? Честно заявив до этого, что он, как все солдаты, убежден в победе Германии, он в ответ на явно нелепый, по его мнению, вопрос, связанный с возможностью появления Советской Армии на германской территории, ответил чисто риторически. В силу своего положения пленного он не желал обострять разговор там, где речь шла не о выдаче военной тайны, а о каких-то мифических проблемах.

Читая протокол, я подумал и о другом: а почему же все-таки наши разведчики задали немцу этот вопрос, показавшийся ему таким нелепым: «Что будет, если через некоторое время Советская Армия вступит на территорию Германии…» Каким представлялось им тогда, в той обстановке, это «некоторое время»? Видимо, молодые офицеры разведотдела, несмотря на все неудачи, обрушившиеся на наш Западный фронт, все-таки продолжали верить, что через некоторое, не столь уж продолжительное время дело повернется к лучшему. Если бы они этого не думали, у них не было бы ни внутренней потребности, ни нравственной силы задать этот странно прозвучавший тогда вопрос.

И второе, что меня заинтересовало, когда я сравнивал этот документ со своими записками: откуда появилась в записках подробность, что немец, будучи сбит и имея компас, пошел не на запад, а на восток? Действительно ли он говорил, что немцы по плану должны были к 28 июня взять Смоленск, а если говорил, то почему это не попало в протокол допроса? Сейчас, задним числом, думаю, что вряд ли он говорил это. Просто был факт: от места катастрофы немец пошел по компасу не на запад, а на восток. И, очевидно, после допроса, обсуждая этот факт, кто-то из наших сам предположил, что летчик шел на восток, потому что немцы, по их плану, уже должны были занять Смоленск.

В те дни, после первых неудач, потрясших душу своей неожиданностью, было много разговоров на эту тему. В них мы искали тогда хоть какую-то отдушину. Хотелось поверить, что, несмотря на все наши неудачи и на всю быстроту продвижения немцев, они рассчитывали на еще большее и у них не все выходит так, как они запланировали.

Впоследствии эта вера начала оправдываться. Чем дальше, тем чаще немцы встречались с не запланированной ими силой сопротивления, вносившего все большие изменения в их планы. Но в те дни, о которых идет речь в записках, на Западном фронте такого положения еще не было.

За первые девять дней боев немцам не удалось целиком решить поставленные перед собой задачи на Юго-Западном направлении и в известной мере на Северо-Западном. Но как раз здесь, на Западном фронте, где наносила удары главная группировка немцев, они точно вышли на намеченные ими по плану рубежи.

И надо отдать должное нашим военным — они поняли: для того, чтобы строить реальные планы дальнейших действий, необходимо, как это ни горько, трезво оценить масштабы поражений, понесенных нами на Западном фронте.

В «Журнале боевых действий войск Западного фронта» можно познакомиться с теми первыми выводами, которые сделал штаб фронта после девяти дней боев.

Вот как выглядят эти выводы, подписанные генерал-лейтенантом Маландиным:

«В итоге девятидневных упорных боев противнику удалось вторгнуться на нашу территорию на глубину 350–400 километров и достигнуть рубежа реки Березина. Главные и лучшие войска Западного фронта, понеся большие потери в личном составе и материальной части, оказались в окружении в районе Гродно, Гайновка, бывшая госграница… Все части требовали переформирования и доукомплектования.

Характерной особенностью немецких ударов было стремительное продвижение вперед, не обращая внимания на свои фланги и тылы. Танковые и моторизованные соединения двигались до полного расхода горючего.

Непосредственное окружение наших частей создавалось противником сравнительно небольшими силами, выделяемыми от главных сил, наносивших удар в направлениях Алитус — Вильно — Минск и Брест — Слуцк — Бобруйск.

Второй характерной особенностью являются активные и ожесточенные действия авиации, небольших десантных отрядов по глубоким тылам и коммуникациям с целью парализации управления и снабжения наших войск… На направлениях главных ударов противник сосредоточивал почти все свои имеющиеся силы, ограничиваясь на остальных направлениях незначительными частями или даже вовсе не имея там сил, а лишь ведя разведку».

История потом внесла ряд поправок в эти первые выводы. В последующие недели и месяцы из окружения пробились с оружием в руках или просочились мелкими группами десятки тысяч людей, считавшихся погибшими. Некоторым из этих людей потом еще довелось брать и Кенигсберг, и Берлин. А другие десятки тысяч людей тоже оказались не в плену у немцев, а три года воевали в партизанских отрядах Белоруссии и в 1944 году сказали свое последнее слово, содействуя разгрому в Минском и Бобруйском котлах той самой немецкой группы армий «Центр», которая в июне 1941 года брала Минск и Бобруйск.

Думая об этих поправках, внесенных историей, можно лишь гордиться мужеством своих соотечественников. Но, оставляя в стороне эмоции, надо сказать, что только такие, шедшие вразрез со многими предвоенными настроениями, жестокие и трезвые выводы, как выводы Маландина, могли тогда, через девять дней после начала войны, стать предпосылкой наших последующих частных, а затем и более весомых успехов на Западном фронте.

Я привел лишь один документ, но решимость сказать обнаружившуюся правду проходит через множество документов того времени и дивизионного, и корпусного, и армейского, и фронтового масштабов. Отдавая должное людям, ставившим свою подпись под этими документами, не надо забывать два осложнявших дело обстоятельства: во-первых, масштабы несоответствия между тем, чего мы ожидали, и тем, что с нами произошло, и, во-вторых, еще свежую память о всей силе того отрицательного давления, которое вплоть до последнего предвоенного дня прямо или косвенно оказывалось на людей, стремившихся обрисовать истинное положение и воззвать к благоразумию и предусмотрительности. Эта память была еще сильна и обострялась воспоминаниями о целом ряде новых арестов в предвоенные месяцы. Память была свежа, но, к чести людей, о которых я говорю, тревога за судьбу своей родины и связанная с этим прямая необходимость сказать полную правду о сложившемся положении вещей оказалась для них в этот, пользуясь более поздней терминологией самого Сталина, «момент отчаянного положения» выше всех других привходящих соображений.

13 «…я вызвался ехать под Бобруйск с газетами…»

В двух местах моих записок упоминаются две разные даты нашей поездки под Бобруйск. И обе неточные.

На самом деле мы ездили под Бобруйск 30 июня. Я убедился в этом, прочитав целый ряд архивных документов, и прежде всего связанных с особо тяжелыми потерями наших ночных тяжелых бомбардировщиков именно в этот день — 30 июня, и именно в районе Бобруйска.

Для того чтобы объяснить ту картину, которую мы увидели 30 июня на шоссе Могилев — Бобруйск, надо, обратившись к документам, вернуться на несколько дней назад.

Захват Бобруйска и переправа через Березину были связаны с быстрым продвижением правого фланга группы Гудериана. Переправившись через Березину у Бобруйска, немецкие танковые и механизированные части не пошли на северо-восток, на Могилев, а рванулись в обход его, прямо на восток, к Днепру, на Рогачев, и с ходу захватили его.

В дневном сообщении Информбюро за 1 июля впервые упоминается о Бобруйском направлении, где «всю ночь наши войска вели бои с подвижными частями противника, противодействуя их попыткам прорваться на Восток. В бою участвовала пехота, артиллерия, танки и авиация». Сводки Информбюро в тот период, как правило, значительно отставали от молниеносно развертывающихся событий. Но в данном случае «Бобруйское направление» появилось в сводке всего через три дня после того, как оно действительно возникло. Скажу попутно, что сам термин «направление», по поводу расширительности и неопределенности которого мы тогда говорили с маскировавшей душевную боль горькой иронией, сейчас, по зрелому размышлению, мне кажется для того времени, в общем, психологически оправданным.

Слова «Бобруйское направление», к примеру, давали общее географическое представление о глубине нанесенного нам удара, в то же время уводя от конкретного перечисления всех отданных немцам пунктов. Если бы избрать тогда иную терминологию, то все наши сводки в любой из дней состояли бы из доводящего до отчаяния мартиролога десятков потерянных городов и тысяч населенных пунктов.

Все случившееся в начале войны было такой огромной силы психологическим ударом, что до известной степени можно понять наше тогдашнее нежелание вдаваться в устрашающую детализацию и без того грозных сообщений.

Термин «Бобруйское направление», появившись 1-го, продержался в сообщениях Информбюро до 19 июля, когда немцы на этом участке фронта уже достигли передовыми частями Ельни, то есть прошли от — Бобруйска на восток больше трехсот километров по прямой.