Джон Фаулз - Дневники Фаулз

• Название: Дневники Фаулз
• Автор: Джон Фаулз
• Издательство: АСТ
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-17-038781-6 (ООО "Изд-во АСТ") 978-5-9713-6116-9 (ООО "Изд-во "АСТ МОСКВА")

История жизненного и творческого пути Джона Фаулза, рассказанная им самим.

Странствия по Европе и страстная, трудная любовь к замужней женщине…

Ранние стихи, пьесы и рассказы…

Возвращение в Англию — и начало становления Фаулза как писателя…

Вот лишь немногое, о чем повествует первый том «Дневников» Джона Фаулза, книги, которую по достоинству оценили и самые авторитетные критики, и читатели.

---

После гриппа я чувствовал себя старой развалиной, но прежние желания болезнь не убила. Я безуспешно пытался писать. Выходила полная ахинея. Мысли путались, я был подавлен. Меня не покидало ощущение, что ничего не меняется и предо мною маячит призрак бедности. Прочитал «Жезл Аарона»; то, что Лоуренс писал легко и никогда не перерабатывал написанное, меня расстроило. Слова изливались ровным (с его точки зрения) потоком. А я чем усерднее, чем тщательнее пишу или стараюсь писать, тем более банальным и плоским становится текст.

У Л. была idée fixe[522] и любимый прием (повторение), но главное — его отличает пылкость письма; создается ощущение, что все выплескивается одновременно, и это дает острое чувство жизни — естественные роды, не кесарево сечение.

19 декабря

Продолжаются непонятные последствия гриппа — нарушена связь с прошлым и будущим. Полная неспособность надеяться на лучшее — ужасна эта утрата дара надежды. Отчаяние принимает угрожающие размеры; смягчает положение лишь жуткий праздничный период. Чувствую себя совершенно потерянным — не могу ни писать, ни думать и зеленею от зависти к чужим успехам. Как остро мы нуждаемся в деньгах! Но заработать их совершенно невозможно. Не могу представить, чтобы я получал больше 550 фунтов в год. Но я приложу все силы, чтобы их заработать. В разгар зимы всегда депрессия, однако эта самая тяжелая за много лет.

27 декабря

Еще одно Рождество дома — еда и питье, еда и питье. Подолгу сидим, говорить не о чем. Каждый раз, приезжая, я с поразительной отчетливостью вижу их все более заметную незначительность, язвительность. И, цепенея, никак не могу скрыть свое отношение. Между нами непреодолимый барьер — как кусок льда, ничто не может его сокрушить. Я приехал, собираясь рассказать им об Э., сознавая, что это будет пробный тест — что-то вроде исповеди. Но они совершенно не способны понять все сложности нашего романа. Кроме того, есть Хейзел, она простовата, бледна, печальна, маленькая старушка. Мой плохой пример удвоит для нее, увеличит трудности достижения плотского счастья. Ужасно боюсь, что родители постараются воспитать ее в еще большей строгости и с еще большими роковыми последствиями. Был страх, что они вообще ничего не поймут или поймут не так; боюсь даже того, что вдруг они захотят помочь. В любом случае мой рассказ будет принят враждебно.

Я почувствовал упадок воли. Меня охватило раздражение при мысли о наших бездарных отношениях. Вспомнились с тем же раздражением трудности сочинительства, муки при рождении замысла и та беспорядочная тягомотина, которая получается, когда я пытаюсь облечь мысли в слова. Раздражало писательство и потребность в нем, раздражала бедность, на которую я себя обрек. Раздражало то плохое, что Э. упорно вносила в наши отношения, — отношения, которые не разрушались, но которые она не давала упрочить. Она отказывалась сделать важный шаг и, уставая от меня, виделась с Р.

Сейчас все это мне было противно.

Я уже не говорю об универсальном, метафизическом отвращении, охватившем меня; о бессмысленности жизни, материи, разума.

5 января 1956

Работаю над «Исследователем». Половина готова. Сыро и скучно. Выдумываешь что-то. Исторгаешь из себя. И оно начинает жить своей странной жизнью. Здесь получает нужный заряд, там теряет силу. Все равно что реанимация трупа. Я знаю только одно: костяк хорош. Вот плоть мне сопротивляется. Плоть и кожа.

10 января

Книга о Греции: три издателя ее отклонили. Коллинз проявил интерес к моей будущей работе; Секер и Варбург готовы еще раз после переделки ознакомиться с нею. Думаю, она станет еще хуже. Я перешел границу между тем, что хочется написать, и тем, что от тебя требуют. Одно ведет к другому.

Перспективы довольно мрачные. Чтобы книга пошла в печать, требуется не только время. Нужно иметь терпение. Я никогда не бываю удовлетворен; сохраняется постоянный разрыв между самокритикой и реальностью. Очень редко удается удовлетворить свое высшее «я».

И все же надо идти этим путем. Нельзя творить, замыкаясь в себе. Надо действовать.

Вечер с Денисонами, нашими хозяевами. Собрались все жильцы — две студентки-медички, литератор, пишущий для телевидения, Дж. Мэнселл, мы; не дружеская вечеринка, а комический кошмар. Д. — ужасный зануда — из континентальных (его происхождение, как и английский язык, — разномастная смесь), кожа, как слоновья шкура, и колоссальная пошлость в словах и мыслях. Как будто мемориал Альберта воплотился в человека. Он безостановочно говорит очевидные вещи — ужасно медленно, обстоятельно. Люди из континентальной Европы не понимают, что искусство английской беседы — в подтексте. Этого толстяка-коротышку уговорили играть на пианино — он отказывался, но как-то неубедительно. Играл Брамса, Шопена — в замедленном темпе и фортиссимо. Барабанил что есть силы по клавишам, а стул тем временем потихоньку отъезжал, сокращая место для его пухлого зада. Мы с Э. с трудом сдерживали смех. Остальные безостановочно несли всякую чушь о национальностях и влиянии климата на характер и уже ничего другого не воспринимали. Дж. М. — почти такой же зануда, как Денисон; он подсмеивается над хозяином, но лет через двадцать пять сам станет таким же.

8 января

Вновь прибегаю к своей излюбленной тактике — меняю коней на переправе; на середине романа о Фарнеби. Только что закончил длинный рассказ. Теперь хочу писать пьесу. Руки чешутся — как хочется к ней приступить; растет уверенность, что мой замысел лучше всего передать драматургически. Эти герои могут раскрыть себя только в репликах.

Хочу написать пьесу о человечестве — старик в своем доме, поток беженцев. Его ненависть к людям. Плодиться как кролики — глупость.

И еще комедию. Тема — принцесса и шут. Лоуренс и человечество. В духе современного театра. Пьеса о Тезее слишком большая и сложная — с нее нельзя начинать.

Грейвс «Греческие мифы». Наслаждаюсь книгой, как вкуснейшим пирожным, откусываю по крошечному кусочку. Бесконечно поэтическая, рождает множество реминисценций. Каждый миф и комментарий — как поэма. Жаль, что в молодости я не изучал их — не могу припомнить все тонкости.

Получаю также большое удовольствие от чтения ОЕD[523] — невероятная прелесть слов. Читаю словарь медленно, ничего не пропускаю. Добрался только до середины буквы «С». Но жизнь длинная.

8 февраля

Увяз в романе о Фарнеби. Нужно писать его от третьего лица — требуется аналитический подход. Никакого самоанализа — природа двадцатого века восстает против этого. Если все же от первого лица, то им должен быть холодный, безучастный человек, не вызывающий никакой симпатии. На это нужно время. Я не могу писать урывками, когда работаю в колледже, а вечерами трудно сосредоточиться при Э. Теперь вроде жизнь как-то входит в колею. На прошлой неделе встречался с Р., говорили о разводе; по его словам, он начинает бракоразводный процесс. Но для этого нужно 60 фунтов, и я их должен найти. Подозреваю, что он попытается вообще избежать расходов. Мы, как и раньше, большие друзья; он доброжелателен, полон энергии и человеческого расположения, и теперь, когда битва окончена, я способен это оценить. И все же эта жалость к себе и огромная поглощенность собою при полном отсутствии творческого начала — просто косность, отвратительное свойство. Я всегда рад его видеть, но расстаюсь с ним тоже с радостью.

Джейн Остин. Странно, но мужчины не могут проникнуть в ее мир; они скользят по другую сторону стекла. Женщины находятся под стеклянным колпаком, а мужчины снаружи. Чистота Элеоноры в «Чувстве и чувствительности»; сплошное благоразумие. Холодна как лед, однако самодовольство поразительным образом отсутствует — и осуждается. Она не просто старается быть правильной, она на самом деле такая. Когда характер выстроен подобным образом, то все проявленные героиней эмоции (или чувствительность) обретают необычайно притягательную силу. Привычное удовольствие от созерцания порока завершается торжеством добродетели. Одной добродетели недостаточно. Чтобы ее оценить, мы должны пресытиться пороком. Ничто не привлекает по-настоящему, пока долгое время не имеешь дела с прямо противоположным. Этот принцип может быть распространен на любой вид искусства.

10 февраля

Исключительно холодная погода; свинцовое небо и крупа непрерывно летящего снега. Каждую ночь мне снится юг и зеленые острова.

Литературный журнал «Стэнд». Чудовищная поэзия — сплошные интеллектуальные бредни[524]. Поэзия — это позиция, не результат ухищрений ума. Ничего общего со словесным жонглированием, усложненностью, неопределенностью. Поэзия — это тон голоса. У этих поэтов его нет. А то, что у них есть, — неясный, безжизненный голосок с вкраплением ликующих нот; ликующих, потому что в их языке есть стилизованные архаизмы, и это создает эффект экстаза.