Джон Фаулз - Дневники Фаулз

• Название: Дневники Фаулз
• Автор: Джон Фаулз
• Издательство: АСТ
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-17-038781-6 (ООО "Изд-во АСТ") 978-5-9713-6116-9 (ООО "Изд-во "АСТ МОСКВА")

История жизненного и творческого пути Джона Фаулза, рассказанная им самим.

Странствия по Европе и страстная, трудная любовь к замужней женщине…

Ранние стихи, пьесы и рассказы…

Возвращение в Англию — и начало становления Фаулза как писателя…

Вот лишь немногое, о чем повествует первый том «Дневников» Джона Фаулза, книги, которую по достоинству оценили и самые авторитетные критики, и читатели.

---

И вместе с тем — какая-то страшная, раньше ее самой возникшая, неизбежная усталость, безнадежность. Эта усталость сквозит в ее голосе, в монотонном, жалобном, подвывающем бирмингемском прононсе с его отвратительными дифтонгами и унылодепрессивной интонацией. Словно бесконечно длящийся дождливый день на растянувшейся на мили рабочей окраине.

Какие бездны безвольности, должно быть, зияют в душах тех, кому недостает сил выбраться оттуда, — в душах самых бедных и униженных. Бирмингем — отнюдь не вкусовая категория: это массированное наступление на жизнь.

Джейн «Сэндитон». Думаю, эта вещь сулит наибольшее наслаждение: восхитительную галерею гротескных персонажей; Алису в Стране чудес. Шарлотта не что иное, как Алиса (Доджсон наверняка был знаком с романом); пример — званый вечер у сумасшедшего шляпника в главе десятой. Седьмая, восьмая и десятая главы — едва ли не самые смешные в английской литературе. С блеском раскрыта завораживающая двусмысленность поведения Шарлотты, злокозненного и одновременно невинного, — и вместе с тем она всегда права, естественно выдвигаясь в центр читательского внимания.

28 апреля

Дневник должен в точности запечатлеть позицию и натуру того, кто его ведет. Потому любые изъятия, исправления, прояснения, подчищения требуют тщательного продумывания. Его язык, не исключено, можно подчищать, устраняя шероховатости; однако любое отклонение от написанного слова есть ложь. В моем конкретном случае, если я вознамерюсь когда-либо это сделать, хотелось бы избавиться от интонаций самооправдания, самоупоенности.

30 апреля

Визит к психиатру Роя Кэтрин Гинзберг. Рой куда-то переехал, не оставив возможности войти с ним в контакт. А Э. не может навещать Анну без его разрешения.

Безобразный квартал кирпичных домов в сторону от Эджвар-роуд; убожество, запустение 1930-х. В приемной жарко, воздух спертый; иконы, статуэтки из дерева, позолоченное распятие, как в кабинете городского священника. А сама похожа на пожилую модистку. Тон резкий, повелительный, ко мне прониклась немедленной антипатией; а может, в сложившихся обстоятельствах это стремление «прощупать» посетителей и естественно. «Вы лжете, — показывала она всем своим видом и голосом, безошибочно выдававшим немецкое происхождение. — Факты свидетельствуют о другом, вы чего-то недоговариваете». Почему Э. только сейчас ощутила потребность повидать дочь? Почему нам не доверили воспитывать Анну? Не видим ли мы оба в ней средство укрепить собственный супружеский союз? А счастливы ли в браке мы сами (однозначно подразумевая обратное)? Как бы то ни было, мне ей сказать нечего. Это не моя проблема. Она должна встретиться с Э. Что до Роя, то ни у одного из нас нет ни малейшей необходимости его видеть.

Я понял, что результат аудиенции нулевой. А степень ее влияния на Роя нетрудно себе представить. Это нерушимая воля Mutter[559].

Череда других вопросов. Готовы ли мы взять Анну на воспитание? Да.

Она упорно продолжала утверждать, что основное препятствие заключается во мне. Очевидно, имея в виду, что именно по этой причине Р. не склонен отдавать матери Анну; но, несомненно, в ее неприятии нашего с Э. союза просвечивало и нечто иное.

Нетленное лоно католичества. Браки заключаются на небесах, и их таинства нерасторжимы.

Возможно, самое странное имело место в момент моего появления. Открывшая мне дверь ассистентка заявила, что я явился не в тот день. По ее словам, прием был назначен не на шесть часов в понедельник (сегодня), а во вторник. Но, договариваясь по телефону, я записал и повторил в трубку час и число. А девушка, на мой взгляд, была слишком методична, чтобы сделать такую ошибку.

4 мая

Сегодня ездили в Кью; на воскресном небе ни облачка. Простуженная Э. в своем лучшем сером пальто. Деревья, небо и восхитительно округлые и изящные стеклянные игрушки. Э. они не понравились. Медленно прошла, нахмурилась с самым серьезным видом; а на платформе вдруг, разом преобразившись в ребенка, принялась сосать оранжевый леденец на палочке. Я пришел в восторг, глядя на группки людей, прохаживавшихся по траве, слушая пение птиц, упиваясь невероятным множеством цветов. До чего импрессионистичны подобные сцены. Когда выдается погожее воскресенье, ничто не может сравниться с импрессионизмом.

Квартплата повышается; сейчас это пять гиней в неделю. А на днях будет шесть. Нам придется съехать. Такие еженедельные расходы нам не по карману — даже при том, что Э. теперь работает в МИИ[560] на полную ставку. С бедностью я успел сродниться, но чувствую, как во мне поднимается буря протеста. До сих пор я мало что готов — да, по правде, и мог бы — делать ради денег; подчас, однако, сквозь оболочку моего смирения прорывается негодование. Высокая черная стена неотступной бедности, что сопутствует нам на протяжении последних четырех или пяти лет; с пятницы до пятницы мы еле сводим концы с концами — и так неделя за неделей. Крутимся как белки в колесе, не позволяя себе и помыслить о том, чтобы передохнуть.

10 мая

Творение, создаваемое непрестанным трудом; вещь презираемая. Повсеместно на щит поднимают «естественный» гений «прирожденного» художника. Процесс художественного творчества объявляется «тайной». Все эти эстетические воззрения сродни религии: искусство выступает в них как символ мистериального. Мне представляется, что они носят преходящий характер и постепенно начинают исчезать; что до поэзии, там они — уже достояние прошлого; «естественный», «прирожденный» поэт в наши дни — музейный экспонат. Индивидуумы типа Дилана Томаса могут казаться «прирожденными» поэтами; однако он корпел над своими стихами не меньше Малларме[561]. Чем более «искусственным», сознающим самое себя становится искусство, тем в большей мере художник должен быть человеком, сотворившим самого себя. Это возрастающий в геометрической прогрессии процесс взаимодействия воли и труда: роль изначальной одаренности художника в нем в том же соотношении убывает.

Тем не менее ни один критик не принимает это обстоятельство во внимание. Однако в рамках подлинно гуманистических критических теорий борьба художника за самовыражение должна стать фактором, который учитывается при вынесении конечной оценки.

Говорю это, отчасти адресуясь к самому себе. Передо мною, насколько можно судить, стоят бесконечные преграды: лень, сомнения, медлительность, штампы; так что, если в конце концов мне удастся чего-нибудь достичь, это будет посредством само-преодоления: самопознания, самовыстраивания. А не благодаря помощи проклятых муз.

Фрэнсис Мэри Пирд «Один год» (1869)[562]. Интересный образчик викторианской прозы — главным образом благодаря влиянию Джейн; есть в этой прозе нечто от ее отчетливого видения и сосредоточенности на морали. И в то же время что-то от истовой, само-упоенной тональности писаний миссис Хофланд[563]. Но в этом мире, сельском мире середины викторианского века, есть свое обаяние: благолепие в доме викария, кипение зреющих в подполье страстей, муки совести. Что меня занимает, так это как люди той поры проявляли себя в сексуальном плане. Сколь видимый отпечаток накладывала эта сфера на их поведение? Существовало ли этакое самодостаточное сексуальное наслаждение, о котором не принято было говорить? Либо напротив: о нем не говорили потому, что оно не существовало? Либо — еще вариант — то малое, что имело место, было столь запретным, столь тайным, столь восхитительно невикторианским, что его оказывалось достаточно? Интимные оргии плоти и ума, обнародуй которые — и викторианский век не запечатлелся бы в памяти поколений как таковой?

Э.М. Халл «Шейх»[564]. Книги вроде этих, с их необыкновенной популярностью, в десятки раз ценнее для историка, нежели литературные шедевры. К примеру, оттенок садизма, лежащий в подтексте романа: чем не психологический исток фашизма?

1 июня

Московский Художественный театр, «Дядя Ваня». Вот почему я избегаю ходить в театр: как раз по той причине, что нигде не играют как там — с полным отсутствием видимого усилия. У этих русских актеров, как и их лучших музыкантов, абсолютно нет техники: я имею в виду, разумеется, что их техника столь совершенна, столь уверенна (а потому и не может не быть столь же инстинктивной), что вроде бы исчезает[565]. Даже лучшие из английских актеров и актрис слишком сознательно выполняют поставленную перед ними задачу; они как бы рисуются. Русские не рисуются: это ниже их достоинства. Соответственно им чужд неизменно дающий себя почувствовать на английской сцене конфликт конкурирующих исполнительских индивидуальностей. Русские актеры — ансамбль; есть уровень, на котором и они не могут не при-, знать чьего-то превосходства или неадекватности роли, но этот уровень — превыше техники, которой они владеют.

Я думаю — хотя никто из критиков, каких я читал, об этом не упоминает, — что проистекать это может лишь из одного источника: глубочайшей, непререкаемой дисциплины; самодовольство, упоение огнями рампы, эгоцентризм — все это оказывается выдавлено из их натур целенаправленными усилиями режиссера. Они не расставляют себя по разным сторонам сцены; их мизансценируют. Думается, на каком-нибудь высочайшем уровне драмы: в «Гамлете», «Царе Эдипе» или любой великой стихотворной трагедии — это может проявить себя под знаком «минус». Тогда они не смогут обрести в себе той самой воспаряющей ввысь свободы; и наружу выйдет элемент механичности, заложенный в методике их подготовки. Но в сфере всего реалистического, будь то комедия, трагикомедия, трагедия в прозе (как замечательно они, должно быть, играют Ибсена!), они отличаются и возвышаются на ступень надо всем, что наработано на Западе; и объясняется это ничем иным, как тем, что они вышли из недр социалистического общества. В капиталистическом мире подобной самоотверженности быть не может.