Джон Фаулз - Дневники Фаулз

• Название: Дневники Фаулз
• Автор: Джон Фаулз
• Издательство: АСТ
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-17-038781-6 (ООО "Изд-во АСТ") 978-5-9713-6116-9 (ООО "Изд-во "АСТ МОСКВА")

История жизненного и творческого пути Джона Фаулза, рассказанная им самим.

Странствия по Европе и страстная, трудная любовь к замужней женщине…

Ранние стихи, пьесы и рассказы…

Возвращение в Англию — и начало становления Фаулза как писателя…

Вот лишь немногое, о чем повествует первый том «Дневников» Джона Фаулза, книги, которую по достоинству оценили и самые авторитетные критики, и читатели.

---

23 мая

Олд-Бейли. Отбываю повинность присяжного заседателя. Пытался избежать ее. Потом уступил соблазну. Присяжным, очевидно, нравится их работа. Помимо того что в будничное течение их жизни она привносит определенное разнообразие (резонов типа «слава Богу, пришел конец этой тягомотине»), помимо приятных каждому знаков почтения: поклонов судьи и тому подобного, — сидя в зале суда, испытываешь некое удовлетворение. Вот удачный и безобидный повод проявить собственную манию величия. Вчера нас всех собрали в зале заседаний № 1 и привели к присяге. Мне выпала очередь на сегодняшнее утро. Правда, в качестве запасного присяжного. Так что пришлось провести весь день на задней скамье. Большинство присяжных — из низов: в лучшем случае из нижнего среднего класса; новые люди. Рядовые и сержанты, выдвинувшиеся во время войны, владельцы небольших магазинчиков и так далее. Кадровых военных и выпускников из Оксфорда очень мало. Спрашивается, почему?

Этим утром шел сплошной поток вердиктов «виновен». Первое дело: Джонс, детоубийство. Тучный, мощный лысеющий мужчина в блестящем темно-синем костюме. Багровое лицо алкоголика, складки жира. Скучные легалистические словопрения по поводу того, не было ли нарушений в ходе его процесса. Затем человек, пытавшийся убить жену Обвинитель с поразительной быстротой за десять минут отбарабанил свое.

— Да, сэр, — отвечал полисмен. — Да, сэр.

И все. Три года. Не слишком ли быстро, подумалось, чтобы приговорить человека к заключению на такой большой срок? Три лета, за двадцать минут. Прямо передо мной сидели жена подсудимого и ее отец. В руках она сжимала носовой платок, совсем как в кино (в процедуре судебного заседания вообще больше театрального и экранного, чем реального). Когда защитник изрек:

— Этот человек еще любит свою жену, — она опустила голову и задрожала.

А когда приговор огласили, ее отец бодро заявил:

— Ну вот видишь, три года.

А подсудимый замер, будто так ничего и не понял — не понял, что отчаяние, гнев и ревность одного-единственного вечера могут прийти к такому концу.

Подсудимых вводят в зал снизу — из ада — и возвращают в ад. Они вдруг оказываются в зале, полном наблюдающих лиц, как на богослужении. Все это действо не что иное, как языческое жертвоприношение. Ритуальное. Вновь и вновь я видел, как жизненные драмы выворачиваются наизнанку. Ведь эти мужчины (и эта женщина) — больные, помешанные. Ими должен заниматься врачебный консилиум, а не верховный жрец в красной мантии со смертоносным ножом («общество требует возмездия») в руке.

Следующим было дело молодого человека, одиноко — очень одиноко — жившего с овдовевшей матерью. Однажды вечером он выехал на машине из дома и застрелил женщину, которую прежде никогда не видел. «Он просто почувствовал, что должен кого-то пристрелить». Полицейским он сказал:

— Да ладно вам. Мне без разницы.

Собственного защитника не удостоил ни словом. Высокий развязный грубый молодой человек. Судье, м-ру Заксу, он не понравился, и его осудили на десять лет. Психопат, за милю видно.

Затем слушалось дело женщины-киприотки, плохо сделавшей аборт. На задней скамье сидели юноша-грек и невысокого пошиба шлюшка с копной блондинистых волос. Юноша старался не смотреть в ее сторону, а она не сводила с него сурового взгляда. Женщине-киприотке все приходилось переводить. Она совсем растерялась. Юноше и его шлюшке очень нужны были восемнадцать месяцев, на которые ее осудили.

Потом разбиралось действительно ужасное дело. Маленький трясущийся человечек в очках, в выбившейся белой рубашке и скомканном галстуке, в костюме, видавшем лучшие времена, бормотал, запинался, произносил бессвязные слова. Вернувшись на скамью, как-то странно уселся, опустив голову ниже барьера. Сидел и всхлипывал. У него пятеро детей, все умственно отсталые, как и он. Старшая дочь принесла в подоле двух внебрачных дочерей; по его словам, обе родились мертвыми. Тела обеих он положил в камин и всю ночь жег их. Невольно задумываешься об инцесте. О бездне, бездонной пропасти человеческого страдания. В подсудимом сомнения не вызывало одно: он страдал. Опустив голову чуть ли не до колен на своей скамье, он наводнил зал своим страданием. Судья проявил снисхождение и объявил об отсрочке приговора до заключения медкомиссии. И даже это было не под силу уразуметь маленькому человечку: его неуклюжее тело охранникам пришлось поднять силой и отправить из зала обратно в ад. Хотя в этот раз судили не его: под судом оказалось наше общество. Больше того — жизнь, вся безжалостная цепочка эволюции.

Последним рассматривалось дело об убийстве. Чернорабочий-ирландец заявился домой пьяным и в приступе гнева зарезал ножом брата. Еще один маленький всклокоченный человечек в старом сером костюме, в очках. Свидетели вновь и вновь дают показания. Ясное дело. Его вывели из себя. И странные мелкие детали. В доме был всего один столовый нож. Оба спали в одной двуспальной кровати.

В сегодняшнем утре есть что-то от мифа. Авель и Каин. Терей и Итис[635]. Страшные архетипические ситуации. Может, все дело в том, что зло первобытно, а добро в высшей степени искусственно и современно.

Любопытно, какие бутоньерки носят судьи: они очень символичны. Вроде обрядовых очистительных цветов античных мифов.

Занятная лакуна в делопроизводстве: процедура не предусматривает процесс установления личности присяжного. Имеется в виду, что вы и есть тот, кем себя называете. А если заседателям вздумается поменяться местами?

26 мая

Все еще в Олд-Бейли. Ирландцу-чернорабочему поменяли состав преступления: его признали виновным в непредумышленном убийстве и скостили срок до четырех лет. Потом меня включили в состав присяжных — по делу о поджоге. Согласно официальной версии, квартиросъемщик из Ньюкасла, повздорив со своей хозяйкой (и сожительницей?), около полуночи разбил ей стеклянную входную дверь (в квартале муниципальных домов Каннинг-тауна), вышел из дома и, вернувшись около 4.30 утра, поджег занавеску, повешенную ею на дверь. В суде магистрата хозяйка и ее дочь заявили: это его рук дело; теперь обе это отрицают. Даже навещают его в тюрьме. Продавец ближайшей лавки обеспечил подсудимому стопроцентное алиби. Представитель обвинения задает вопрос свидетелю защиты: разве его ранее двенадцать раз не привлекали к ответственности за мошенничество? Ответ:

— Я ни разу не соврал. Крал и признавался.

Такое ощущение, что все в зале: свидетели с обеих сторон, «потерпевшие» и обвиняемые — сговорились против суда и полиции. Им жаль, что дело вообще дошло до суда. Одна свидетельница кажется честной — это соседка, сурового вида блондинка, клявшаяся, что в ночь преступления слышала, как он орет, и видела его со спины. Исход дела не ясен. Я знаю, что он виновен, но сомнения остаются. В конце концов он из Ньюкасла; не исключено, что он не лжет, утверждая, что был мертвецки пьян. В нашем жюри заседатели подобрались «образованные»: как минимум пятеро — кадровые офицеры. Мнения разделились поровну. Начинается подсчет голосов. И все это — из-за двух футов горелого дерева; как к этому относиться серьезно?

Скука судебного заседания: без конца долбишь и долбишь камень.

Самое интересное, что в нем есть, — судья (Закс). Он говорит не спеша, с достоинством, поправляя свою бутоньерку подобно пожилому трансвеститу. Затем, как опытный кот, готовящийся изловить мышь, принимает лениво-небрежную позу и с быстротой молнии обрушивает свою лапу законника. У него лицо младенца, поджатые губы, синие щеки, на редкость мальчишеская ухмылка. Пенсне, которое он то и дело меняет на очки. Всего-навсего нелепый человечек, однако воплощаемый в нем дух правосудия не дает о себе забыть. Судья — олицетворение здравого смысла и никогда не преступает его рамок. На это может решиться любой другой в этом зале. Но не он…

* * *

Олд-Бейли. Слушали дело нашего шотландца. Он заполучил еще одну старую каргу, готовую лжесвидетельствовать в его пользу. Но Закс вовсю склонялся в сторону обвинения. И когда старшина присяжных в совещательной комнате задал нам сакраментальный вопрос, все дружно подняли руки: «Виновен». Что до меня, я готов был сразу нажать на кнопку звонка и вернуться в зал. Но другим захотелось обсудить дело. Любопытно, сколько в них задора. Сначала высказывались образованные, затем необразованные, констатировавшие самоочевидное и изо всех сил это подчеркивавшие. Каждому находилось что сказать, будто шел обмен сальными остротами. Я не сказал ничего — говорить было не о чем. Но кое-кому захотелось напустить на себя вид преисполненных важности присяжных заседателей. «На это дело стоит посмотреть так…»

В ходе вынесения приговора выяснилось, что за плечами низенького шотландца уже целый ряд отсидок. Я не сводил с него глаз: когда старшина присяжных произнес слово «виновен», он закрыл глаза. Это не было игрой. Он страдал. Ему дали три года.