Джон Фаулз - Дневники Фаулз

• Название: Дневники Фаулз
• Автор: Джон Фаулз
• Издательство: АСТ
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-17-038781-6 (ООО "Изд-во АСТ") 978-5-9713-6116-9 (ООО "Изд-во "АСТ МОСКВА")

История жизненного и творческого пути Джона Фаулза, рассказанная им самим.

Странствия по Европе и страстная, трудная любовь к замужней женщине…

Ранние стихи, пьесы и рассказы…

Возвращение в Англию — и начало становления Фаулза как писателя…

Вот лишь немногое, о чем повествует первый том «Дневников» Джона Фаулза, книги, которую по достоинству оценили и самые авторитетные критики, и читатели.

---

5 августа

Телеграмма из Бостона. Гильдия литераторов намерена сделать «книгой января» «Волхва». Сумма потенциального вознаграждения — 35 тысяч долларов.

* * *

Обложка Тома Адамса. Помфрет застраховал ее на две с половиной тысячи фунтов в качестве рекламной акции[848]. Она очень недурна; в ней есть что-то приятно английское: английскость Палмера и оттенок подлинной готики. Жаль, что она не вызывает более отчетливых ассоциаций с Грецией, нелишним было бы вкрапление греческой синевы, ее простора и света. Но грех жаловаться.

Хейзел. Родила сына. Джонатана Нейла.

10 августа

Ронни Пейн. На днях пригласили его с Бетсой на представление «Тарка». Пустой, глупый фарс, впечатление вконец испортилось, когда в антракте он ни с того ни с сего выпалил:

— По дороге сюда в такси я расплакался. Прямо-таки разрыдался.

Еще раньше Бетеа намекала, что его положение в «Санди телеграф» крайне шаткое. Он порывается уйти, они не собираются его удерживать, но заявление об уходе он не подает, а они никак не решатся его уволить, в результате под идиллической, безоблачной оболочкой их совместной жизни набухает подводный риф несчастья. Р. хочет попробовать себя на писательской стезе, но ему не хватает смелости; Бетеа деликатно, как это ей свойственно, подталкивает его к действию. Элиз она говорит, что у нее денег куры не клюют и у Р. нет материальной необходимости работать, однако он чувствует, что таков его долг — по мнению Э., нелепый предрассудок, уходящий корнями в его рабочее происхождение. Но она не права: в нем дает себя почувствовать нонконформистский дух, унаследованный от отца-священнослужителя. Ко всему прочему у него что-то не так со здоровьем, и они обречены на бездетность. По существу, импотенция снедает его не только в физиологическом плане. И болезненность его существования для меня столь же очевидна, сколь вид саднящей раны на чужом теле; само собой, такого рода непрекращающаяся боль может и подпитывать, побуждая демонстративно делать вид, что с ним все в порядке. Но маска, которую он носит, пугающе тонка. Мы с Бетсой тратим уйму времени, пытаясь придумать, чем бы его всерьез занять, но он еще больше уходит в себя, чураясь благотворительности. Подчас маска английской непроницаемости перестает быть забавой, становясь проклятием.

16 августа

Званый обед у Вирджила Помфрета. Едва ли не самый бессодержательный вечер, какой нам выдался в последнее время: горничная в форме, на столе серебряные подсвечники, после десерта дамы оставляют джентльменов. Не исключаю, что на Кадоган-сквер так живут все, но ныне подобный образ жизни составляет привилегию узкого великосветского круга Найтсбриджа. Привилегию, бессмысленность и провинциальность которой ошеломляют (так же, надо полагать, текли дни в Амо[849], когда на французском престоле восседала Мария Антуанетта). Вечеринка для очень избранного молодежного круга: все присутствующие моложе нас лет на десять. Очень модный молодой модельер:

— Знаете, какой импульс я получаю в «Ад Либ»? Я буквально высвобождаюсь. Я хочу сказать, эта музыка просто выдувает все у вас из мозгов, понимаете? И ведь вот что потрясающе: вы приходите сюда один и танцуете сам с собой[850].

Модный фотограф и его жена, телевизионная модель. Марк Коллинз, сын издателя, жиденький плаксивый фальцет светского юнца, чье естественное место обитания — ковер, он валяется на нем, изрыгая поток имен баловней сиюминутной славы и старых итонских ничтожеств. Все, о чем здесь говорится, — клуб «Ад Либ», поп-Звезды, глянцевые журналы, вечные пустопорожние сплетни европейских богачей. Думаю, началось это с Версаля: мир, необратимо оторванный от действительности, безраздельно влюбленный в себя самого, в свои моды, в своих героев, в свой жаргон. Конечно, в основе этого — недостаток ума: если у тебя нет ума, остается лишь пребывать на гребне моды. Элиз отмалчивается, а я мягко, даже слишком мягко, поддразниваю и противоречу им.

Андерхилл-фарм. Продолжаем оформление покупки.

17–22 августа

Корнуолл, Монан Смит[851]. Пять дней наедине с Денисом и Моникой. Оба седеют, поседели за последний год в Нигерии, хотя в других отношениях все такие же. Денис — по-прежнему литератор-manque[852], Моника — женщина, активно пребывающая в поиске собственного «я», язвительная и агрессивная в быту. Нам они, разумеется, завидуют, и наши проблемы их нисколько не волнуют. Как-то утром, сидя в пабе, Денис разразился пространной ароlogia pro sua vita[853]: дескать, у него — и, понятное дело, у Моники — нет ощущения собственного жизненного призвания; их существование бесцельно и большей частью безотрадно (Нигерия вызывает у них отвращение). Накануне вечером Моника утверждала — противореча нам троим в присущем ей безапелляционном тоне, — что в профессии официанта или официантки нет ничего унижающего: это, мол, работа, требующая маски, как и любая другая; и вот в то утро Денис признался мне:

— Я так долго носил маску совестливого преподавателя, что она начинает деформировать мое собственное «я».

Сейчас это ощущается в нем очень остро. Когда-то ты еще верил в скрывавшийся под маской мятежный дух, но постепенно этот дух — или его видимость — сам становится маской. То, что некогда было условностью, делается реальностью. Как обычно, я принялся уговаривать его засесть за писание, а он заявил:

— Мне нечего сказать. Какой смысл писать, если сказать нечего. — Но тут же добавил: — Я отдал бы все учебники в мире за то, чтобы написать одну приличную книжку или пьесу.

По-видимому, в том же направлении его подталкивает и Моника, но он не поддается: словно гордится тем, что у него такая парадоксальная и противоречивая натура.

Подобно многим другим, кого я знаю (Ронни, Джад), он органически неспособен медленно ходить или вести машину. Любое промедление на пути между двумя пунктами для него невыносимо, но стоит достичь конца маршрута, и он опять не может усидеть на месте. Будто земля жжет ему ноги, и ему не терпится упрыгать еще куда-нибудь. Как-то раз мы отправились в уединенную бухту неподалеку от Лизарда[854]: чудесное сине-зеленое море, усыпанный цветами берег, солнышко; даже самому завзятому горожанину в радость провести тут денек. Но не прошло и часа, как Денис снялся с места. Пустился в долгий, больше мили, путь по скалам, а потом сел за руль и проехал еще несколько ради того, чтобы в гордом одиночестве выпить пинту пива. Точно так же, как Джад этой весной в Сен-Тропе вдруг вскочил на ноги на пляже и сказал:

— Если на пять минут меня не оставят в покое, точно свихнусь.

Беспросветность всего этого чистилища скрашивает ангел, явившийся из другого мира, — Майкл, невиннейшее и очаровательнейшее десятилетнее создание, какое только можно вообразить, ребенок, в котором брызжет теплота, непосредственность, нежность — то, что и раньше встречалось не часто, а ныне кажется почти пугающе чужеродным. Хотя Денис и Моника воспитывают его в духе разумной и здоровой строгости, нельзя сказать, что родители всерьез влияют на его формирование. Он — существо, подобное Блейку: крошечная частица божественного начала, что особенно проявляется в его увлеченности ракетными бомбардировщиками, военными судами, солдатиками — всем тем, что так не вяжется с его незлобивостью. Из него должен выйти либо святой, либо гомосексуалист, а может быть, актер или писатель, кем мечтали стать его родители.

29 августа — 5 сентября

С нами живет Анна. Она — постоянная головная боль для Элиз, изводящей ее своей заботой, своей материнской любовью; но просто чудо, что Анна ни в малой степени не сделалась тем трудным ребенком, тем внушающим чувство неизбывной вины созданием, какое мы сами себе придумали. Рой и Элиз явно сильнее действуют на нервы друг другу, нежели любой из них — Анне. Пока для меня очевиден один конфликт — конфликт между бегством Роя в некое подобие образа жизни рабочего класса и нашим абсолютно непохожим стилем поведения. Но даже и тут Анна ухитряется пребывать одновременно в двух мирах: мне думается, она, по сути, относится к часто встречающемуся, но редко описываемому типу счастливых шизофреников. В общем-то к моему собственному — к тому, для которого равновесие между добром и злом и убежденность, что то и другое необходимо в жизни, становятся второй натурой.

Мы свозили ее поглядеть на ферму, пока я проводил кое-какие «разыскания» в Эксминстере. Вот еще один повод для переживаний Элиз: придется опять сниматься с места и обустраиваться на новом. Что до меня, то стоит мне увидеть море, вплотную подступающее к старой садовой ограде, как я убеждаюсь в правильности своего решения. Мы пробрались сквозь заросли к берегу, искупались, а потом вскарабкались от бухты Пинхей[855]вверх. Растительность в этих местах необыкновенно густая, почти как в субтропиках. И, вне всякого сомнения, с точки зрения истории Англии экологически первозданная.