Джон Фаулз - Дневники Фаулз

• Название: Дневники Фаулз
• Автор: Джон Фаулз
• Издательство: АСТ
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-17-038781-6 (ООО "Изд-во АСТ") 978-5-9713-6116-9 (ООО "Изд-во "АСТ МОСКВА")

История жизненного и творческого пути Джона Фаулза, рассказанная им самим.

Странствия по Европе и страстная, трудная любовь к замужней женщине…

Ранние стихи, пьесы и рассказы…

Возвращение в Англию — и начало становления Фаулза как писателя…

Вот лишь немногое, о чем повествует первый том «Дневников» Джона Фаулза, книги, которую по достоинству оценили и самые авторитетные критики, и читатели.

---

10 августа

Вечером подвесная канатная дорога доставила нас к подножию горы Патшеркофель. Шумно поели в небольшой столовой; далеко внизу — огни Инсбрука. Я впервые в жизни гадал на картах и всех развеселил. Моник пообещал двух любовников после свадьбы, Бриджит нагадал судьбу Нинон де Ланкло[244], а Лаффону сказал несколько горьких истин. Спали в общей спальне, перед сном много смеялись.

11 августа

Самый памятный день нашего путешествия. Мы взобрались на вершину Патшеркофеля. Погода резко изменилась к лучшему, с вершины открылся потрясающий вид. Спускались под жарким солнцем, Клодин задала бешеный темп. Этот день — один из лучших, что я провел в горах.

12 августа

Инсбрук не произвел на меня большого впечатления, хотя, должно быть, улица Марии-Терезы на фоне гор — одна из красивейших в мире, тем более что в ее конце виден Голден-дахл[245]. Вечером отправились на довольно вычурную танцевальную программу. В лагерь мы вернулись вдвоем с Джинеттой. Остальные начинают понемногу привыкать к нашей обособленности.

14 августа

По Северному Тиролю — в Германию. Глубокие, поросшие лесом долины, невысокие горы и неожиданно — цепь из чистых изумрудно-зеленых озер. Настроение переменилось, в душу закралась печаль. Я в Германии. Очевидно, Германия не проиграла войну. Цены кусаются, но все есть — и в изобилии. Лагерь разбили на озере Констанц, в Лангенаргене. Мы с Джинеттой пошли в сияющую огнями гостиницу и, устроившись на веранде, пили и смотрели на залитое лунным светом озеро; тени от облаков раскрашивали его причудливыми узорами. С невидимого кораблика доносилась музыка. Неспешно вернулись мы к остальным. Я не прикасался к Джинетте, хотя чувствовал идущую из глубин ее молчания волну симпатии.

15 августа

Мы задержались в Лангенаргене. Утром я видел над камышами двух зябленников, они охотились на насекомых — невероятно стремительные, шустрые создания совершали молниеносные повороты, невероятные трюки, не уступая в этом пустельгам. Видел также зеленых и обычных перевозчиков.

Днем отправились на шлюпке по направлению к швейцарскому берегу. Некоторое время я сидел рядом с Нанни. Мы окунали в воду ноги. Никогда не ощущал я так отчетливо свежесть этих девушек, их юную девственную чистоту, и одновременно — признаки будущей порочной женской жизни. Возможно, Нанни — самая красивая среди них; в ее красоте для меня легкий привкус инцеста. Она похожа на мою мать в девичестве. Мягкость, робость, скромность — редкие качества в наши дни. Нанни хорошо танцует современные танцы. Странный эффект — резкие, судорожные движения и сдержанные, грациозные жесты. Ее танец — павана, однако под джазовую музыку она тоже танцует превосходно. Когда девушки смотрят на озеро и тихо поют, в их глазах появляется какое-то томление, неопределенная тоска — я отчаянно пытаюсь уловить это выражение, но мне не удается.

Озеро было спокойным. Лодочник-немец называл высоту каждой горы и рассказывал о каждой деревушке с методичностью путеводителя Бедекера. На обратном пути я вступил в беседу с немецким предпринимателем, он говорил о войне в извиняющемся тоне. Немец дал мне две сигареты. Но это не могло скрыть, что он всего лишь жирный преуспевающий бизнесмен из Штутгарта и война его почти не коснулась.

Позже все пошли купаться. Мы с Джинеттой плавали вдоль тихих берегов озера сначала на байдарке, а потом на pédalo[246]. В купальном костюме ее потрясающая фигура смотрелась особенно эффектно — стройная, пропорциональная, — фигура балерины. Тогда же я узнал, что она интересуется балетом и клавесином. При этом никогда не слышала о Скарлатти и не бывала на балете.

Мы пошли на танцы — тринадцать девушек и один кавалер: я. Гостиница весьма буржуазная. Я был довольно неряшливо одет, но не имел по этому поводу никаких комплексов: слишком большое презрение испытывал к немцам. Однако я не смог танцевать под ту музыку, какую там играли, и провел в смущении целый час в окружении нетерпеливых девушек, желающих танцевать. Осмелился только на один танец. Возвращался с Джинеттой. Ярко светила луна. Девушка ждала, чтобы ее поцеловали, — я это знал и потому тянул.

16 августа

Через разочаровавший меня Черный лес (Шварцвальд) — к Сент-Блазьену, тихому городку, собор в котором увенчан огромным уродливым куполом. Мы весело пообедали в переполненной столовой. Я вновь гадал. Существует только одно правило в гадании на картах — говорить грубо и жестко.

Мы с Джинеттой задержались и возвращались в лагерь последними, одни по пустынному городу. Мы шли вдоль ручья, текущего от церкви, тут я ее и поцеловал. Луна, струившийся поток, дымок тумана. И она, неопытная, нервная и возбужденная; ее легкий смешок можно было расценить как высокомерный. О чем она думает? — спросил я. Ни о чем — был ответ. Верю, что она сказала правду. У нее все время был робкий, испуганный вид, однако она явно хотела продолжения. Конечно, Джинетта не боялась, что ей придется отбиваться, ведь она сама отвечала на мои поцелуи. При первом же проявлении недовольства с ее стороны я бы немедленно остановился. Презрения я боюсь больше всего на свете. Ночь была очень холодной.

17 августа

Озеро Тити. Мы устали от гребли и держались за руки. Возможно, нежные пожатия устарели, однако для чувствительных людей они таят в себе бесконечное количество возможностей. Фрейбург. Красивый собор с великолепными витражами. Переехали Рейн — все разом опечалились, что вновь оказались на родине, но потом внезапно развеселились. Миновали Кольмар и остановились в Мюнстере, где разбили лагерь в парке и пили боденское вино, — такого дивного сухого вина я еще не пробовал на своем веку. Мы с Джинеттой пошли в город В кафе нас удивило механическое чудо — пианола, включавшая в себя скрипку: фантастический, поразительный инструмент исполнявший скрипичные сонаты и вариации; при этом непостижимый механизм непрерывно потрескивал. Потом гуляли по залитому лунным светом парку. Джинетта была нежнее и естественнее обычного, но по-прежнему мало говорила. Удивительно стройна: я мог бы обхватить ее талию пальцами рук. Полусонная, она прижалась ко мне, на ее лице блуждала довольная улыбка.

18 августа

Великолепное утро, едем по Вогезам. Эти горы производят на меня более сильное впечатление, чем Шварцвальд. Никаких остановок. Cassis[247] в Дижоне. Вечером провели час в Везелее — это один из самых красивых маленьких городов, которые я когда-либо видел; единственная улица ведет к величественному собору[248]. Исключительные капители и тимпан. Одна капитель посвящена св. Петру, пробуждающемуся ото сна с опухшими глазами, рядом с ним еще один человек, он хитро улыбается. Величественный неф. Высота — почти как в готическом храме. Андре и я забрались на колокольню, откуда открывался прекрасный вид на леса и долины Морвана. В эти места надо приезжать не один раз. Лагерь разбили в Кламси. Вечером был parade aux flambeaux[249], шли pompiers[250], исполнявшие очень громкую и неблагозвучную музыку. Все были в восторге. Великолепная луна Мы С Джинеттой устроились под мостом и долго лежали там Было холодно и неудобно, но нам не хотелось расставаться Я примерял на нас роли героев романа Лакло. Порочный виконт и невинная Сесиль[251].

19 августа

Возвращение домой. Я по большей части дремал, настроение у всех было подавленное. Сентиментальное расставание страшило меня. Я подарил Джинетте веточку вереска. Прошло несколько минут, и она, смущаясь, вручила мне сосновую шишку. Я сжал ее руку, и мы въехали в Пуатье. По прихоти судьбы пошел дождь. Когда мы все на станции выбрались из автобуса, полило как из ведра, и нам пришлось столпиться в зале ожидания. Девушки запели «Auld Lang Syne»[252]. К счастью, я встретил отца-надзирателя из Колледжа иезуитов и не присоединился к общему пению. На прощание мы все пожали друг другу руки. Моник и еще одна или две девушки плакали. Мы стояли, не в силах расстаться. Я стоял рядом с Джинеттой и шепнул ей: «Méfiez-vous des Anglais»[253]. Она слабо улыбнулась. Все сели в автобус. Я послал воздушный поцелуй Моник. Мы с Жуто проводили взглядом отъехавший автобус.

Стоявший позади нас продавец газет заметил:

— Одна из них плачет.

— Mon Dieu, ça me coupe la parole[254], — сказал Жуто.

Мы вместе поднялись по ступеням в город. Я предложил ему выпить. Стоя у окна, я надеялся увидеть идущий в гору автобус, но он, должно быть, уже проехал. Мы немного поговорили о поездке. Потом Жуто ушел, и я остался один. Мне вдруг пришло в голову, что я обделен друзьями, — они так необходимы, когда нужно утешение. Я сидел на стуле и в то же время продолжал катиться на автобусе по Франции. Мои спутники совершили чудо — заставили меня поверить, что я очаровашка. Но я слишком хорошо себя знаю.

Пустая комната — я упаковал почти все вещи — выглядела пугающе. Я не представлял, о чем писать, с чего начать. Казалось невозможным передать на бумаге все разнообразие, всю насыщенность этих озаренных солнцем четырнадцати дней. Я сознавал свое полное бессилие перед временем, единственным оправданием была острота еще живых переживаний. Теперь, два дня спустя, эти переживания непостижимым образом отдаляются, блекнут, усыхают и пропадают. Кое-что забывается, но я не корю себя за забывчивость. Может быть, все было так хорошо, потому что они католики и радостно принимают религию, она для них скорее удовольствие, чем обязанность. Над ней можно даже подсмеиваться, и над национальным гимном тоже, и над королями, и над отечеством. Мы же к таким вещам относимся строго, не проявляем никакой гибкости. А пение и танцы девушек — я наслаждаюсь простотой, непосредственностью любительского пения, — оно замечательно, пусть и несовершенно. В этом пении — прелестная неискушенность, простота. Я остро сознаю собственную неспособность развлечь общество; у меня нет никаких трюков про запас. Хорошо бы научиться играть на гитаре. Нужно заняться этим зимой.