Джон Фаулз - Дневники Фаулз

• Название: Дневники Фаулз
• Автор: Джон Фаулз
• Издательство: АСТ
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-17-038781-6 (ООО "Изд-во АСТ") 978-5-9713-6116-9 (ООО "Изд-во "АСТ МОСКВА")

История жизненного и творческого пути Джона Фаулза, рассказанная им самим.

Странствия по Европе и страстная, трудная любовь к замужней женщине…

Ранние стихи, пьесы и рассказы…

Возвращение в Англию — и начало становления Фаулза как писателя…

Вот лишь немногое, о чем повествует первый том «Дневников» Джона Фаулза, книги, которую по достоинству оценили и самые авторитетные критики, и читатели.

---

Я с каждым днем все больше восхищаюсь Э., загадочной, искренней, нежной, чувствительной, в ней есть все, что хочешь видеть в женщине. Иногда она бывает тиха, молчалива, не склонна к размышлению или к разговорам, и это может раздражать такого болтуна-интроверта, как я. Но под внешней своевольностью и женским упрямством у нее много надежных, земных, здравых качеств. Ее тип красоты никогда не устареет. Зеленые глаза могут быть холодными, а могут таять от нежности, великолепные плечи, маленькая грудь и самое стройное на свете тело. Элегантная нескладность. В ней наверняка есть благородная кровь.

Как меняется любимое лицо: глаза закрыты, и появляется новое лицо, идущее изнутри, — его не увидишь, когда глаза открыты, как бы сильно вы ни любили друг друга.

Днем лежим на холме, в пятнистой тени от пихты, целуемся, разговариваем, часами любуемся синим морем и Арголисом за ним.

Э. попросила ничего не писать о ней в дневнике. Но я люблю ее так сильно, что не могу не писать. Если это предательство, тогда оно современный вариант ситуации из «Похищения локона»[450]. Грех из-за любви. Если я что-то и предавал, то этот дневник — никогда.

Часть шестая ВОЗВРАЩЕНИЕ В АНГЛИЮ

28 июля 1953

Снова в Англии. Ли, небо в облаках, мрачные сны. В июле Англия — сущий ад.

Переезд был ужасен: с того момента как мы покинули Спеце, я не ощущал себя по-настоящему свободным. В течение дня рядом с нами вертелась Анна, а вечерами надо было считаться с Р. Это путешествие было для меня чем-то нереальным, все, что не относилось к Э., не имело значения. Мое состояние зависело от ее присутствия или отсутствия, от ее настроения. Понемногу мы впадали в отчаяние, причиной которого были не наши отношения, а сама ситуация, постоянное нервное напряжение.

Последние дни пребывания на Спеце пролетели как в лихорадке, солнце нещадно палило, а мы с Э. ускользали от всех и проводили вдвоем целые дни. Похоже, Р. все это время не догадывался, что происходит у него под носом, и это удивляло меня. Мы обманывали его, исчезая на три-четыре часа, и, когда появлялись, прикидывались, что прошло мало времени. Он нас постоянно где-то ждал, ел в одиночестве и видел жену всего два-три раза за день. А когда мы, все трое, наконец оказывались вместе, то больше молчали, и по этому напряженному молчанию он должен был понять, что нас изводит скука.

Мы с Э. все время говорили — говорили о нас, о том, что уже было и что будет. Занимались любовью, позабыв о времени. Время мы не принимали в расчет до самого конца, когда неожиданно оно само напомнило о себе, и его тень приняла гигантские размеры.

Из-за отложенных напоследок сборов мы покидали остров в страшной спешке. Фотограф, садовник, все, кто присутствовал при нашем отъезде, накинулись на брошенные вещи, как хищные птицы на остатки пиршества. Они ничем не гнушались — тащили бутылки, старые газеты, поношенную одежду, картонные коробки. Последний обед в «Саванте», последние прощальные слова. Я не испытывал никаких сентиментальных чувств, обычно посещающих нас при отъезде. Любовь все меняет: люди притягивают нас сильнее, чем места. Последний долгий переезд в Афины; нам с Э. не удавалось побыть наедине, и мы остро ощущали противоестественность этого. Рядом постоянно Анна и Рой, не спускающий с нас глаз. Часто, очень часто я видел, с каким раздражением она обращалась с Р. и А. Они выводили ее из себя, она сердилась, дулась, вела себя как злобная мегера. Это помогло мне понять, как невыносимо для нее сложившееся положение — именно оно заставляло ее так вести себя.

Э. много раз любила, и ее любили, она часто попадала в затруднительные ситуации, имела сложные любовные отношения. Рой был той границей, которую она охотно пересекла, вступив в законный брак: яркий, необычный человек, старше ее и на первый взгляд более зрелый — она могла на него опереться, найти в нем поддержку и расстаться с богемной юностью. Э. думала (так она говорила), что распрощалась с романами, сентиментальными любовными чувствами. С Роем она была и счастлива, и несчастлива, так как довольно скоро поняла, что он вовсе не такой зрелый и мудрый, каким поначалу казался, и жить с ним совсем не сахар. У них бывали ссоры, но бывали и веселые периоды. Рой хотел ребенка — появилась Анна. (Думаю, здесь сыграли роль не столько католические убеждения, сколько стремление привязать Элизабет к дому.) Потом произошла наша встреча, и любовь смела все ограничения последних лет, непроизвольно обнажив промахи Роя, его неуравновешенность, неумеренное пьянство, безответственность. Я же был нежен, романтичен, проявлял понимание, и потому все вышло наружу — обнажилась подноготная этого союза. Непримиримые разногласия между умными людьми; даже если бы она осталась с Роем, я все равно понимал бы, что этот брак пустой, фальшивый: дерево еще стоит, но жить ему недолго.

Думаю, по обычным меркам она обходилась с Роем безобразно. Под конец, когда мы всегда сидели рядышком, постоянно прикасались друг к другу, улыбались, не обращая на других никакого внимания, а Рой сидел подле нас или напротив, ситуация была из ряда вон выходящая. Я ощущал себя дерзким любовником, соблазнявшим прямо на глазах старого рогоносца его молодую жену. Мы — все трое — утратили чувство реальности: Р, без сомнения, по-прежнему обманывал себя и считал, что наша близость не более чем дружба; мы настолько запутались, что не могли существовать порознь.

В Кале холодно, море зеленое, неспокойное. Мы с Э. на палубе, пароход качает, брызги летят на нас. Последние горькие минуты близости. Я пытался сказать ей, как много она для меня значит, как необходима мне. Э. была молчалива, говорила нечто невнятное, не могла ничего решить. Плакала, а я не смел ее успокоить, так как в любой момент мог подойти Р. На пароходе много английских туристов, богатых и бедных, нуворишей и пресыщенных снобов, бойскаутов и «Шанель № 5». Но всех легко классифицировать — как составные части какой-нибудь массовой продукции. Оба чувствуем глубокое отвращение ко всему английскому, к самой Англии. Серость, монотонность, дождливость, однообразие во всем. Дувр; таможню миновали мгновенно. Р. сияет. Он любит Англию, и, конечно же, его радует мысль о нашей скорой разлуке.

По дороге в Лондон мы с Э. вновь сидим рядом. Р. — напротив, у него насмешливый вид, он исподтишка бросает на меня торжествующие взгляды (показательно, что о дальнейших встречах речь не идет); нашу ситуацию мгновенно просекает проницательный, исключительно воспитанный англичанин средних лет, космополит по виду. Повсюду пожухлая зелень, у кирпичных пригородных построек дешевый вид. Лондон. Анна вдруг начинает плакать, и наше путешествие заканчивается в напряженной атмосфере. Девочка не перестает рыдать, издает вопли при малейшей попытке прикоснуться к ее ноге; мы хотели на прощание выпить, но теперь это совершенно невозможно. Берем такси до ближайшей больницы, и там я в последний раз вижу Э. — она сидит в пустой приемной, обнимая рыдающую Анну. Элизабет поднимает на меня глаза — печальные и отчужденные. Я быстро ее целую и ухожу. Это не окончательное расставание. Но тогда показалось, что между нами воздвигли барьер.

Холодный, мрачный переезд домой, в Ли. Как быстро погрузился я в обычную домашнюю атмосферу. Как будто никуда не уезжал! С моей стороны никаких рассказов о Греции, зато мне поведали обо всех мелочах, случившихся с тысячей неизвестных людей, о которых я никогда не слышал и до которых мне нет никакого дела.

Я чувствовал себя одиноким, потерянным — опять мальчиком. Ни работы, ни денег, ни желаний. Холодно, пасмурно, дождливо. В том же городе, в той же тюрьме. Я задыхаюсь и подумываю о том, чтобы сбежать с Э. и потратить все оставшиеся деньги на какой-нибудь чудесный отдых. Но сначала надо отнести агенту две мои книги[451], обосноваться в Лондоне и определиться в отношениях с Э. А это означает: найти работу, заработать деньги и забрать ее к себе.

Жизнь здесь губительна. Я писал об этом прежде много раз в тех же самых выражениях. Мой дом — мой ад.

Любовь — прекрасное подспорье при самоанализе, она заставляет думать. К тому же обнажает душу. Нужно понять себя и любимую. Предельная откровенность. В Э. нет пунктуальности, но зато есть интуиция, что делает общение с ней бесконечно привлекательным. Она чутко улавливает правду в том, что ей говорят. Э. слабохарактерная, капризная, иногда может оступиться. Однако она самая уравновешенная из всех женщин, которых я встречал. На людях — спокойная, элегантная, собранная; в частной жизни — мягкая, страстная, шаловливая. Чувствительная, без характерных классовых признаков. До сих пор не могу поверить, что она любит меня.

Однажды я ей сказал, что, по моему мнению, у нее есть одна слабость. В ней слишком большой запас любви, и она иногда льется через край. Э. постоянно находит новые объекты для любви — каждый более достоин ее внимания, чем предыдущий. Она взбирается по ступенькам лестницы. Я сказал, что надеюсь оказаться на последней ступеньке, — во всяком случае, приложу к этому все усилия. Интересно, не покинет ли она меня года через три. У нее легко меняется настроение; а стоит ей оступиться, и она теряет точку опоры. Во время ее отлучек я всегда буду терзаться ревностью и сойду с ума, если она меня бросит. Но это не может помешать мне сейчас любить ее со всей силой. У нее нет недостатков, у меня нет сомнений.