Александр Сидоров - Песнь о моей Мурке

• Название: Песнь о моей Мурке
• Автор: Александр Сидоров
• Издательство: ПРОЗАиК
• Жанр: Публицистика
• Год: 2010

Внимание! Присутствует ненормативная лексика.

В издательстве «ПРОЗАиК» вышло первое и единственное в своем роде историко-филологическое исследование феномена воровской, арестантской и уличной песни.

Книга появилась в продаже 29 сентября 2010 г.

Много нового, любопытного, веселого, трагического, страшного, нелепого, героического о, казалось бы, давно знакомых и нехитрых по содержанию образчиках блатной лирики.

---

К сожалению, замечательная энциклопедия умалчивает о том главном, что делало разбойничьи песни не замкнутым фольклором преступников, а истинно народным достоянием. А причина состоит в том, что герой разбойничьих песен свободен от тяжкого труда и унижения крепостного крестьянина и солдата, а позже — фабричного рабочего, зависимого от хозяина. Разбойник — это прежде всего свободный, «вольный» человек. Причем свободен он практически от всего — от дома, семьи, морали и законов общества. Закон для него — это его собственная воля. Не случайно лишь в русском языке «воля» и «свобода» оказываются синонимами. В крови, в генетическом коде русского, а шире сказать — российского человека заложена тяга к бесшабашной, безграничной «вольнице».

Разбойник русских народных песен — это бесшабашный, удалой молодец, который является в некотором смысле и народным мстителем, поскольку грабит и убивает богатых. Нередко он — жертва несправедливой случайности и поэтому частично оправдан во мнении народа, выступает не злодеем, но страдальцем.

Да и как же простолюдину, крестьянину, солдату с его рекрутчиной было не любить разбойничью песню! Хотя бы вот такую:

Как за барами житье было привольное,
 Сладко попито, поедено, похожено,
 Вволю корушки без хлебушка погложено,
 Босиком снегу потоптано,
 Спинушку кнутом попобито;
 Нагишом за плугом спотыкалися,
 Допьяна слезами напивалися.
 Во солдатушках послужено,
 Во острогах ведь посижено,
 Что в Сибири перебывано,
 Кандалами ноги потерты,
 До мозолей душа ссажена.
 А теперь за бар мы Богу молимся:
 Божья церковь — небо ясное,
 Образа ведь — звезды частые,
 А попами — волки серые,
 Что поют про наши душеньки.
 Темный лес — то наши вотчины,
 Тракт проезжий — наша пашенка.
 Пашню пашем мы в глухую ночь,
 Собираем хлеб не сеямши,
 Не цепом молотим — слегою
 По дворянским по головушкам
 Да по спинушкам купеческим:
 Свистнет слегушка — кафтан сошьет,
 А вдругоряд — сапоги возьмет,
 Свистнет втретьи — шапка с поясом,
 А еще раз — золота казна!
 С золотой казной мы вольные.
 Куда глянешь — наша вотчина,
 От Козлова до Саратова,
 До родимой Волги-матушки,
 До широкого раздольица…

Или песня, которая приводится Матвеем Комаровым в приложении к его знаменитому жизнеописанию вора и разбойника Ваньки Каина — «Некоторые из песен, петых Каином»:

Как ведут казнить тут добра молодца,
 Добра молодца большого барина,
 Что большого барина атамана стрелецкого,
 За измену против царского величества;
 Он идет ли молодец не оступается,
 Что быстро на всех людей озирается.
 Что и тут царю не покоряется

Ну казалось бы, что тому разбойнику до стрельца, который царю изменил? Это их, царя со стрельцом, внутреннее дело; не измени «барин-атаман» государю, так небось гонял бы он самого Каина, как Сидорову козу. Но нет! Все отступает на задний план перед «шикарной» картиной, перед красивой позой, перед гордыней человека, презрением к власть имущим, к самой смерти. Вот уж и родные уговаривают:

Ты дитя ли наше милое,
 Покорися ты самому царю.
 Принеси свою повинную,
 Авось тебя государь-царь пожалует.
 Оставит буйну голову на могучих плечах.

Но:

Он противится царю, упрямствует,
 Отца, матери не слушает,
 Над молодой женой не сжалится,
 О детях своих не болезнует.

Вот она, «капля жульнической крови»! Вот откуда потом пойдет блатная «духовитость»!

К слову сказать, раз уж мы коснулись выше творчества Пушкина, и сам Александр Сергеевич, занимаясь историей Пугачевского бунта, подпал под влияние разбойничьего фольклора. Помните в главе восьмой «Незваный гость» «Капитанской дочки»:

«Поход был объявлен к завтрешнему дню. «Ну, братцы, — сказал Пугачев, — затянем-ка на сон грядущий мою любимую песенку. Чумаков! начинай!» — Сосед мой затянул тонким голоском заунывную бурлацкую песню, и все подхватили хором:

Не шуми, мати зеленая дубровушка,
 Не мешай мне доброму молодцу думу думати.
 Что заутра мне доброму молодцу в допрос идти
 Перед грозного судью, самого царя.
 Еще станет государь-царь меня спрашивать:
 «Ты скажи, скажи, детинушка крестьянский сын,
 Уж как с кем ты воровал, с кем разбой держал,
 Еще много ли с тобой было товарищей?»
 «Я скажу тебе, надежа православный царь,
 Всее правду скажу тебе, всю истину,
 Что товарищей у меня было четверо:
 Еще первый мой товарищ темная ночь,
 А второй мой товарищ булатный нож,
 А как третий-то товарищ, то мой добрый конь,
 А четвертый мой товарищ, то тугой лук,
 Что рассыльщики мои, то калены стрелы».
 Что возговорит надежа православный царь:
 «Исполать тебе, детинушка крестьянский сын,
 Что умел ты воровать, умел ответ держать!
 Я за то тебя, детинушка, пожалую
 Середи поля хоромами высокими,
 Что двумя ли столбами с перекладиной».

Невозможно рассказать, какое действие произвела на меня эта простонародная песня про виселицу, распеваемая людьми, обреченными виселице. Их грозные лица, стройные голоса, унылое выражение, которое придавали они словам и без того выразительным, — все потрясало меня каким-то пиитическим ужасом».

Песня эта — тоже народная, записанная и отредактированная великим поэтом. Великим еще и потому, что он пытался понять свой народ даже в его страшном, грозном, зачастую неприглядном обличии. Пушкин понимает и движущие пружины дикого разбойничества. «Чем триста лет питаться падалью, лучше один раз напиться живой крови — а там как Бог даст», — приводит он слова Пугачева. Бунт против ублюдочного рабства, против жизни, где тебя кормят падалью и за падаль же считают — вот что рождает зверскую протестную волну в народе.

Да, воспевание разбойничьей вольницы — глубинная традиция русской культуры. И как могло быть иначе в стране, большая часть завоеваний которой связана непосредственно с разбойниками? Ермак Тимофеевич — это ведь самый что ни на есть натуральный разбойник, уголовник чистой воды! Но именно он положил Сибирь к ногам Ивана Грозного. Собственно, точно такими же бандитами и разбойниками было все казачество, которое стояло на южных рубежах России, отвоевало для нее Крым, Малороссию, Новороссию, сыграло огромную роль в завоевании и усмирении Кавказа… Кстати, казачья песенная культура оказала влияние и на субкультуру уголовную.

Но вернемся к откровениям Марка Захарова:

«Западло подозревать своих сограждан в криминальных намерениях, когда ты сам так веселишься в ублюдочных песнопениях, отражающих становление в СССР организованной преступности. Если ты пускаешь от удовольствия слюну при словах: «Речь держала баба, звали ее Мурка» — перестань переживать, что живешь в притемненном переулке, и не дрожи, когда твоя жена или дочь добираются без автомобиля до пропахшего мочой подъезда!..

Если я вызвал у вас уже очень большое раздражение в связи с отсутствием юмора — загляните в полузасекреченные и весьма приблизительные данные о стремительном росте воровства и бандитизма в нашей стране! Народ, прошедший через сталинско-ежово-брежневскую мясорубку, с годами меняет не только свою генетику, но и поведенческие нормы. Он не может себя вести иначе. Он не может веселиться иначе. Мурка не только зашухарила всю нашу малину — она еще, шалава, заложила в нас мощную программу рождения даунов, олигофренов, генетических уродов, мощным потоком ползущих ныне из ее пьяного материнского чрева. Не понимают талантливые певуны-недоумки, что их жизнь в государстве, не умеющем бороться с преступностью, становится все опаснее, и заточка в руках отморозка все ближе от ихнего брюха!».

И опять полнейшая чушь, ерунда, подмена понятий. Ну не мальчик же уже седовласый Марк Анатольевич, чтобы не разуметь: профессиональная преступность родилась не в СССР! Она была получена в наследство от царской России. И не надо делать невинность на лице, как говорил известный персонаж сериала «Ликвидация». Для пополнения пробела в образовании можно посоветовать Захарову почитать такие известные книги, как «Петербургские трущобы» Крестовского, «Ростовские трущобы» Свирского, очерки Гиляровского, не говоря уже о множестве специальных исследований.

И никакой ГУЛАГ с его несколькими миллионами сидельцев, никакие ужасы коллективизации, никакие репрессии не перечеркнут того факта, что именно в СССР культура, литература, искусство достигли высочайшего расцвета, несмотря на все идеологическое давление. Плеяда блестящих поэтов, писателей, переводчиков, композиторов, музыкантов, балетмейстеров, кинорежиссеров — тому подтверждение. Более того — именно в СССР целенаправленно воспитывался удивительно тонкий массовый читатель, слушатель, зритель, способный воспринимать лучшие образцы отечественного и зарубежного искусства.