Лев Маргулис - Человек из оркестра

• Название: Человек из оркестра
• Автор: Лев Маргулис
• Издательство: Лениздат, Команда А
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-4453-0131-8

«Лениздат» представляет книгу «Человек из оркестра. Блокадный дневник Льва Маргулиса». Это записки скрипача, принимавшего участие в первом легендарном исполнении Седьмой симфонии Д. Д. Шостаковича в блокадном Ленинграде. Время записей охватывает самые трагические месяцы жизни города: с июня 1941 года по январь 1943 года.

В книге использованы уникальные материалы из городских архивов. Обширные комментарии А. Н. Крюкова, исследователя музыкального радиовещания в Ленинграде времен ВОВ и блокады, а также комментарии историка А. С. Романова, раскрывающие блокадные и военные реалии, позволяют глубже понять содержание дневника, узнать, что происходило во время блокады в городе и вокруг него. И дневник, и комментарии показывают, каким физическим и нравственным испытаниям подвергались жители блокадного города, открывают неизвестные ранее трагические страницы в жизни Большого симфонического оркестра Ленинградского Радиокомитета.

На вклейке представлены фотографии и документы из личных и городских архивов. Читатели смогут увидеть также партитуру Седьмой симфонии, хранящуюся в нотной библиотеке Дома радио. Книга вышла в год семидесятилетия первого исполнения Седьмой симфонии в блокадном Ленинграде.

Открывает книгу вступительное слово Юрия Темирканова.

---

Трагический случай произошел 8 августа. На Невском проспекте близ Радиокомитета, у Театра Комедии (там работали оперная и драматическая труппы), разорвалось несколько снарядов. Рабочему сцены театра оторвало руку, погибла оператор фонотеки Радио семнадцатилетняя Галина Яргина. Сохранилась просьба Радиокомитета в Похоронное бюро — «срочно сделать один гроб» (Д. 861, Л. 49).

Спустя несколько часов на этом месте оказался Н. Кондратьев. Там велись обычные в таких случаях работы. «Производился, — пишет он, — ремонт воздушной сети [трамвайные провода], поврежденной на значительной длине, смывались осколки камня, штукатурки, грязь и кровь… Следы крови имелись во многих местах тротуара вплоть до ворот Сада отдыха. Уже замечено, — отмечает Кондратьев, — что, если только на Ленинградском фронте немцев начинают беспокоить, они начинают приносить неприятности Ленинграду — то ли в виде воздушных налетов, то ли в виде обстрелов. <…> Нет такого дня, когда бы они не обстреливали город. Обстрел производится с утра до вечера, а иногда и ночью. Ему подвергаются все районы и части города, но не сразу, а разновременно. Обыкновенно делается теперь так: неожиданно один за другим разрываются три-четыре снаряда, потом наступает перерыв, иногда большой (полчаса-час), и снова слышатся разрывы один за другим».

Руководители Радиокомитета неоднократно в самых резких выражениях, подкрепленных к тому же ссылками на приказ начальника гарнизона, требовали от сотрудников в моменты опасности уходить в укрытия. В то же время все, включая руководителей, понимали, что творческие коллективы не могут целыми днями отсиживаться в убежище. Громко заявлял о себе главный конфликт блокады — схватка жизни со смертью. Что делать? Затаиться и ждать или, как-то приспосабливаясь, продолжать работу? Документы дают ответ. Большой приказ по Радиокомитету от 11 июля 1943 года открывался категорическим предписанием: «В развитие приказа начальника гарнизона г. Ленинграда о поведении населения по сигналу ВТ [воздушная тревога] или артобстрела приказываю <…>» — дальнейшее каждый сотрудник хорошо знал: «не рисковать», «уходить в укрытие». Но был в приказе особый раздел, который начинался словами: «Репетиции оркестров и хора по сигналу ВТ и артобстрела продолжаются <…>»! И хотя далее разъяснялось, у кого для этого следовало получить особое разрешение, данная добавка воспринималась как чистая формальность.

Жизнь продолжалась. Тем же летом большая группа музыкантов, «прикомандированных» ранее для исполнения Седьмой симфонии, была демобилизована и включена в штат Большого симфонического оркестра. Успехи коллектива отмечались и Радиокомитетом, и другими организациями, о них знали в Москве. 24 мая приказом по Радиокомитету «За высокохудожественное исполнение в первомайском концерте увертюры Чайковского „1812 год“ и сцены у посада из оперы „Иван Сусанин“» была объявлена благодарность К. Элиасбергу и музыкантам оркестра. На следующий день в Москву было направлено ходатайство об отнесении оркестра к всесоюзной категории. В ходатайстве говорилось, что оркестр является «единственным квалифицированным коллективом в Ленинграде», что «художественным руководителем и главным дирижером оркестра долгое время работает такой авторитетный мастер, как К. И. Элиасберг», что «исполнение Седьмой симфонии Шостаковича, Четвертой, Пятой и Шестой симфоний Чайковского, увертюры „1812 год“, Пятой и Девятой симфоний Бетховена, симфоний Рахманинова, Скрябина, Танеева, Шуберта, Шумана, Моцарта, Гайдна и других доказало высокий исполнительский уровень оркестра». Далее отмечалось, что коллектив пользуется «заслуженной популярностью у ленинградцев и фронтовиков», регулярно выступает по радио, в Филармонии, ежемесячно проводит десять — двенадцать оперных и балетных спектаклей (Д. 857).

«На эстраде, у самой клавиатуры рояля, стоял рефлектор. Изредка пианист подносил к нему руки. В остальном обстановка этого концерта ничем не отличалась от обычной. Яков Флиер играл с большим подъемом» — так газета «Ленинградская правда» описала выступление московского пианиста 7 февраля 1943 года. Ряд выдающихся музыкантов — гастролеров продолжили, после Бариновой и Флиера, пианисты Мария Юдина, Яков Зак, Эмиль Гилельс, скрипач Давид Ойстрах.

Они давали сольные концерты, украшали своим участием выступления симфонического оркестра. Лишь однажды я столкнулся с высокомерно-пренебрежительным отношением к филармоническому концерту. Человек, бывавший в Филармонии до войны и приведенный теперь в этот зал своей спутницей, говорил: «Я не могу видеть этих людей в пальто, валенках, ободранные люстры. Юдина плохо играет Шопена… <…> Больше не пойду в Филармонию». Спутница хорошо это откомментировала: «Его отталкивает то, что меня трогает. Холодно, голодно — и Юдина играет, отогревая руки у стоящей около нее на стуле электрической печки. А мы в шубах и валенках идем ее слушать и возвращаемся домой в кромешной темноте. Концертантке тоже не полагается никакого транспорта — она пешком идет в „Асторию“. Бедные маленькие людишки, двадцать месяцев сидящие в блокаде, перенесшие все ужасы этого времени, имеют мужество, а главное, имеют желание слушать одухотворенную игру М. В. [Марии Вениаминовны Юдиной]. Преклоняться перед этим надо, а не быть шокированным» (сообщила В. Петрова)[71].

Для контраста приведу краткое описание филармонического концерта конца 1943 года (состоялся 17 ноября). Героями дня были оркестр под управлением Элиасберга, пианисты Я. Зак и Э. Гилельс. Исполнялись фортепианные концерты Шопена (Зак) и Чайковского (Гилельс). «Войдя в вестибюль Филармонии, — пишет Н. Кондратьев, — поразился: он весь был заполнен публикой так, как в прежнее время в дни концертов крупнейших исполнителей. В кассе продавались только входные билеты. <…> Концерт прошел очень хорошо, празднично-приподнято».

Вернувшись из Ленинграда, Зак на расспросы журналистов сказал: «…должен заметить, что никогда не сталкивался во время своих поездок с таким высоким качеством исполнения и с такой великолепной оркестровой дисциплиной, как в Ленинграде» (Музыка в эфире военного Ленинграда. С. 261).

«Большими событиями в музыкальной жизни Ленинграда в 1943 году были впервые исполнявшиеся кантата „Москва“ Чайковского и „Торжественная кантата“ Глазунова. Глубоко патриотический смысл произведений, прекрасно выполняемых симфоническим оркестром Ленрадиокомитета, сводным хором Радиокомитета и Политуправления Ленфронта и солистами вызвал широкое внимание общественности и сделал сразу очень популярными оба произведения». Так сказано в отчете Радиокомитета (Д. 854. Л. 22). Оба названных произведения не звучали еще с дореволюционного времени[72], но о них вспомнили, когда потребовалось расширить торжественно-праздничный репертуар. Заменили текст, искореняя «верноподданнический дух» (кантата Глазунова называлась «коронационной» и была подготовлена к восшествию на престол нового монарха), произвели изменения в музыке (гимн «Боже, царя храни» был заменен «Славься» М. Глинки). Произведения звучали мощно: оркестр, два хора, группа солистов, выразительный голос чтеца производили должное впечатление. «Ленинградская правда» откликнулась на премьеру «Торжественной кантаты» — «большого патриотического произведения, прославляющего величие русского народа» (номер от 26 декабря 1943 года). Кантату «Москва» Элиасберг назвал «самой заметной работой года»[73]. Обе кантаты, особенно «Москва», были «ударным» номером самых ответственных концертов. Премьера «Москвы» состоялась в Филармонии 18 сентября 1943 года (концерт транслировался — его слышал весь город). Через неделю прозвучала там же для комсомольского актива (в связи с 25-летием комсомольской организации) и вновь транслировалась. На следующий день ее исполнили в Доме Красной армии. 29-го — для высшего командного состава — в расположении 23-й армии. 6 ноября — в канун главного советского праздника — на «правительственном» концерте в Смольном.

«Оркестр за годы войны значительно вырос и превратился в серьезный художественный коллектив. Несмотря на значительные потери в составе, оркестр гораздо более сыгран, имеет хороший строй. Высокая оценка, которую дают слушатели и зрители Ленинграда, вполне заслуженна. Значительно обогащен репертуар оркестра. Все наиболее значительные произведения русской и советской музыки постоянно пропагандируются концертами симфонического оркестра», — говорилось в отчете. «За дни войны и блокады сложился оркестр, по своим качествам превосходящий довоенный», — отмечалось в другом документе 1943 года (Д. 853. Л. 13).

Год спустя председатель Радиокомитета на страницах «Ленинградской правды» писал: «Тяжелые условия, в которых проходила творческая работа (холод в студиях, отсутствие света, срывы репетиций из-за бомбардировок и обстрелов), не помешали оркестру вырасти и оформиться в очень крупную творческую единицу союзного значения, с широким репертуаром (вся мировая симфоническая литература и оперное наследие). За время Отечественной войны оркестр дал 164 симфонических концерта, из них 75 — в Филармонии; 126 оперных и балетных спектаклей, из них 110 — открытых, в театре. Десятки гастролировавших за это время в Ленинграде солистов отмечали блестящее исполнительское мастерство, организованность и дисциплинированность оркестра <…>» (номер от 16 декабря 1944 года). Неизменно воздавалось должное мастерству дирижера, указывались фамилии руководителей групп оркестра. Заслуги коллектива оценила Москва. Всесоюзный комитет по делам искусств и Всесоюзный радиокомитет отнесли симфонический оркестр по квалификации к первой категории (предварительно в Ленинград с инспекцией был послан Д. Б. Кабалевский; он назвал оркестр одним из лучших в Союзе). Элиасбергу было присвоено звание заслуженного деятеля искусств.