Кристин Хармель - Забвение пахнет корицей

• Название: Забвение пахнет корицей
• Автор: Кристин Хармель
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-905891-52-6

Тридцатишестилетняя Хоуп, когда-то мечтавшая о профессии юриста, вынуждена спасать от разорения доставшуюся по наследству семейную кондитерскую в небольшом городке недалеко от Бостона. В ее жизни наступил трудный период: умерла мама, ушел муж, после развода осложнились отношения с дочерью-подростком и, в довершение ко всему, любимая бабушка – ее последняя опора – тяжело заболев, теряет память. Понимая, что не имеет права унести с собой тайну, которую хранила более семидесяти лет, бабушка просит внучку исполнить ее последнюю волю и отправиться в Париж… Так начинается знакомство Хоуп с историей своей семьи. В этом путешествии через расстояния и поколения путеводными звездочками для Хоуп становятся памятные с детства семейные секреты выпечки, которые открывают перед ней не только двери, но и сердца незнакомых людей, помогая по крупицам воссоздать невероятную историю любви длиной в жизнь. Любви, победившей войну и смерть. Это путешествие помогает Хоуп обрести себя и понять, что на самом деле счастье – совсем рядом.

---

– Конечно, но все эти люди, о которых она говорила… о которых мы никогда не слыхали… Согласись, все это как-то странно.

– Мам, – решительно перебивает Анни. Ее взгляд того и гляди прожжет во мне дырку. – Ты ведь поедешь в Париж, правда?

Я смеюсь.

– Конечно. А потом отправлюсь на шопинг в Милан. Покатаюсь на лыжах в Швейцарских Альпах. Ну и, наверное, поплаваю в гондоле по Венеции.

Анни сердито щурится.

– Ты должна съездить в Париж.

До меня доходит, что она говорит серьезно.

– Детка, – мягко отвечаю я, – это почти невыполнимо, ты только представь. На кого я оставлю кондитерскую? Я же одна в ней работаю.

– Ну так закрой ее на несколько дней. Или я поработаю после уроков.

– Родная моя, ничего из этого не получится. – А сама думаю о том, что того и гляди вообще все потеряю.

– Ну мама!

– Анни, ты уверена, что Мами завтра вообще вспомнит о том разговоре?

– Вот поэтому ты и должна! – горячится Анни. – Ты что, не видела, что для нее это реально важно? Она хочет, чтобы ты узнала, что случилось со всеми этими людьми. Ты не можешь так ее подвести!

Я вздыхаю. Мне-то казалось, что Анни лучше разбирается в ситуации и понимает, что ее прабабушка часто городит полную бессмыслицу.

– Анни, – начинаю я. Но она меня обрывает:

– Может, у нее это последний шанс? Может, это наш последний шанс ей помочь!

Я опускаю голову. Не знаю, что на это ответить. Как объяснить ей, что мы, скорей всего, находимся на грани разорения.

Пока я молчу, медля с ответом, Анни делает выводы сама.

– Я тебя просто ненавижу, – шипит она сквозь зубы. Резко разворачивается и вылетает из кухни, сумка сзади хлопает ее по спине. Через пару секунд я слышу, как бухает входная дверь. Глубоко вздохнув, я тащусь за ней на улицу, собираясь с духом перед тягостной, в полном молчании, поездкой к ее отцу.

* * *

На другое утро, после почти бессонной ночи, я в одиночестве сную по кондитерской и как раз успеваю задвинуть в духовку противень с сахарным печеньем, когда в стекло входной двери стучатся. Я бросаю на плиту рукавицы-прихватки, устанавливаю таймер, отряхиваю руки о фартук и смотрю на часы – 5:35 утра. Двадцать пять минут до открытия.

Я спешу через кухню в зал и сквозь вращающуюся дверь различаю Мэтта. Он прижимается лицом к стеклу и, держа ладонь козырьком, вглядывается внутрь. Увидев меня, торопится отпрянуть, потом невозмутимо машет мне рукой, будто это не его нос только что отпечатался на дверном стекле.

– Мэтт, мы еще закрыты, – говорю я, отперев три замка и приоткрывая дверь. – Я хочу сказать, заходи, конечно, но придется подождать, кофе еще не готов, и…

– Нет, нет, я пришел не из-за кофе, – останавливает меня Мэтт. Помолчав, он добавляет: – Но, если ты поторопишься, чашечку выпью.

– Ох! – Я снова гляжу на часы – Ну хорошо, ладно.

В конце концов, на то, чтобы смолоть зерна, закинуть их в кофеварку и нажать кнопку, уйдет пара минут, не больше.

Я спешу проделать все эти операции, не выпуская из головы все, что еще нужно сделать до открытия кафе. Мэтт тоже проходит на кухню и закрывает за собой дверь.

– Хоуп, я пришел узнать, что ты собираешься делать, – говорит Мэтт, пока кофеварка, бурля и скворча, выплевывает первые капли напитка.

На миг я застываю, не понимая, как он узнал о том, что сказала Мами, но потом соображаю, что речь идет о кондитерской и банке, который, видимо, готов начать процедуру конфискации. У меня обрывается сердце.

– Не знаю, Мэтт, – сухо отвечаю я, не оглядываясь на него и делая вид, что очень занята приготовлением кофе. – У меня не было ни минутки этим заняться.

Одним словом, ухожу в глухую несознанку, уклоняюсь от исполнения обязательств. Вот такой у меня способ справляться с трудностями – я прячу голову в песок и дожидаюсь, пока буря пройдет стороной. Иногда срабатывает. Но чаще песчинки просто слепят мне глаза.

– Хоуп, – начинает Мэтт. Со вздохом качаю головой.

– Послушай, Мэтт, если ты пришел уговаривать меня продать кондитерскую этим твоим инвесторам, я уже тебе сказала, что пока не решила, что буду делать, и не готова еще…

Мэтт не дает мне закончить.

– Смотри, как бы не было поздно, – сурово говорит он. – Нам необходимо об этом потолковать.

Наконец я поворачиваюсь. Он стоит у прилавка, облокотившись.

– Ладно. – Грудь сдавило, дышать тяжело.

Мэтт выдерживает паузу, стряхивает с лацкана невидимую пылинку. Потом прочищает горло. Запах кофе уже разносится в воздухе, и, поскольку Мэтт заставляет меня нервничать, я снова отворачиваюсь и нахожу себе занятие: наливаю в чашку кофе, не дожидаясь, пока кофеварка закончит цикл. Добавляю сливки, сахар и размешиваю. Сдержанно кивнув, он принимает чашку у меня из рук.

– Я попробую уговорить инвесторов взять тебя в партнеры, – заявляет он наконец. – Если кондитерская их вообще заинтересует, дело ведь еще не решено. Но я заранее тебе предлагаю вариант.

– В партнеры? – переспрашиваю я. Незачем говорить ему, как это обидно – слышать, как он, будто подарок, предлагает мне долю в бизнесе моей собственной семьи. – Значит ли это, что мне придется изыскать деньги и выплачивать процент от банковской сделки?

– И да, и нет, – загадочно бросает Мэтт.

– Потому что у меня нет этих денег, Мэтт.

– Я знаю.

Уставившись на него, я жду продолжения. Он снова прокашливается.

– Что если бы ты взяла эти деньги взаймы у меня? У меня глаза лезут на лоб.

– Что?

– Это чисто деловое предложение, Хоуп, – спешит он. – Я хочу сказать, я могу взять кредит. И мы могли бы войти в долю, скажем, семьдесят пять на двадцать пять. Семьдесят пять процентов – твоя доля, двадцать пять – моя. И ты просто будешь выплачивать мне ежемесячно сколько сможешь. Мы смогли бы сохранить часть кондитерской для твоей семьи…

– Не могу, – говорю я, даже не дав себе шанса обдумать его предложение. Невидимые нити, протянувшиеся от него, грозят меня удушить. К тому же мысль о том, что Мэтт станет совладельцем кондитерской, претит мне даже больше, чем перспектива уступить львиную долю чужакам. – Мэтт, спасибо тебе, это очень любезно, но я вряд ли смогу…

– Хоуп, я лишь прошу тебя подумать об этом, – спешит высказаться Мэтт. – Это ведь сущая чепуха. Деньги у меня есть. Я искал, во что бы их вложить, а твое заведение в городе известно. Я уверен, ты вскоре уладишь свои дела, и…

Голос у него дрожит, он смотрит на меня с надеждой.

– Мэтт, это много для меня значит, – мягко произношу я. – Но я понимаю, как называется то, что ты делаешь.

– Как?

– Благотворительность. – Я набираю в грудь воздуха. – Ты мне сочувствуешь. И я ценю это, Мэтт, поверь. Но просто – я не нуждаюсь в твоей жалости.

– Ты не… – начинает он, но я снова перебиваю:

– Слушай, я либо утону, либо выплыву самостоятельно, понятно? – Умолкнув, я хватаю ртом воздух, пытаясь понять, правильно ли поступаю. – Вполне допускаю, что утону. Возможно, я все потеряю. А может, инвесторы и вовсе не заинтересуются моей кондитерской. Но если… что ж, значит, так тому и быть.

Мэтт сидит с опрокинутым лицом. Несколько раз он барабанит пальцами по прилавку.

– Знаешь, Хоуп, а ты не такая, – говорит он наконец.

– Не такая?

– Не такая, как раньше, – поясняет Мэтт. – Тогда, в школе, ты ни за что не позволила бы себя одолеть. Ты не сдавалась, ты держала удар. Вот это мне в тебе больше всего и нравилось.

Я молчу и ничего не отвечаю. В горле ком.

– А сейчас ты сложила лапки и готова сдаться, – продолжает он. Он не глядит мне в глаза. – Я просто… я думал, ты по-другому к этому отнесешься. А ты как будто смирилась.

Я плотнее сжимаю губы. Конечно, мнение Мэтта для меня ничего не значит, но его слова все равно задевают.

Я понимаю, он не старается меня уязвить, и от этого особенно больно. Мэтт прав, я действительно уже не та, что прежде. Он смотрит на меня долгим взглядом и кивает.

– Думаю, твою маму это бы огорчило.

На сей раз слова Мэтта меня ранят по-настоящему – ведь именно для этого они и сказаны. Но, с другой стороны, последняя его реплика мне на руку – Мэтт попал пальцем в небо. Мама никогда не дорожила кондитерской так, как бабушка, – для мамы заведение было обузой. Лишись мы его раньше, при ее жизни, она, пожалуй, только порадовалась бы, с удовольствием сняв с себя ответственность.

– Возможно, ты прав, Мэтт.

Он вынимает бумажник, достает две долларовые купюры и кладет их на прилавок. Я вздыхаю.

– Не глупи. Кофе от заведения. Мэтт трясет головой.

– Я не нуждаюсь в твоей благотворительности, Хоуп. – Он криво улыбается. – Удачного дня.

Он берет кофе и поспешно выходит. Гляжу, как темнота окутывает его, как растворяется в ней его силуэт, и меня пробирает дрожь.