С.Г. Кара-Мурза - Порочные круги постсоветской России т.1

• Название: Порочные круги постсоветской России т.1
• Автор: С.Г. Кара-Мурза
• Издательство: Научный эксперт
• Жанр: Политика
• Год: 2014

В условиях дезинтеграции общества, когда система расколов, трещин и линий конфликта является многомерной, требуется новый инструментарий для составления «карты общностей» и диагностики их состояния. Это — условие для разработки программы «сборки» российского общества на обновленной и прочной матрице. Без этого невозможно преодоление кризиса и возрождение государства.

Но широкое обсуждение этой проблемы в среде политиков, обществоведов, интеллигенции и всех ответственных граждан требует предварительно изложить эту проблему в простых понятиях с ясными доводами.

Для таких изложений мы и выбрали жанр докладов. Эти доклады готовят наши сотрудники или небольшие группы их, мы обсуждаем тексты в коллективе и издаем их небольшими брошюрами. Потом, кое-что проверив и поправив, собираем в сборники.

Для научных работников, преподавателей, аспирантов и студентов.

---

Говоря о безработице, надо отметить такой антирабочий мотив в идеологии реформы: в выступлениях политиков и предпринимателей нередко утверждается, что значительная часть незанятых и не желает работать, будучи проникнута паразитической психологией люмпена. Социологи опровергают эти утверждения: «Ответы показали, что большинство респондентов не устраивает положение незанятости: 92% опрошенных хотят работать. Почти половина опрошенных (47,9%) считает, что труд для них — это источник средств к существованию: чем больше платят, тем больше они согласны работать. Для 24,2% опрошенных труд — смысл существования. Это высокий показатель. В настоящее время можно встретить высказывания о том, что рейтинг труда занимает невысокие позиции, а по ряду исследований он даже не попадает в число распространенных ценностей. Наверное, надо побыть длительное время безработным, чтобы впоследствии оценить труд как жизненную ценность» [35].

В другом исследовании (2005 г.) делается схожий вывод: «Новая макроэкономическая ситуация, повлекшая сокращение спроса на рабочую силу, затронула и трудовую мотивацию, изменение ценности труда, его восприятия и статуса в обществе. Сфера распределительных, товарно-денежных и финансовых отношений существенно оттеснила область производства. Поэтому, говоря о незанятости, социологи обращаются и к изучению установок на трудовое участие. Исследователи практически единодушны в том, что, несмотря на снижение мотивированности населения к труду, потерю прежнего сакрального смысла, даже кризис труда в целом, структура мотивации остается стабильной, что свидетельствует об устойчивости качеств работника и серьезном влиянии трудовых традиций… Обследования промышленных предприятий в 1993, 1996, 1999 гг. (руководитель В.Д. Патрушев), дающие обширный материал для заключений о взаимосвязи советского и постсоветского в трудовом сознании и поведении рабочих, позволили прийти к выводу, что “нет свидетельств трансформации структуры мотивов трудовой деятельности”» [36].

Помимо безработицы, которая сразу обрывает множество связей человека с профессиональной общностью, важным фактором ослабления этих связей стала перегрузка. Она унаследована от 1990-х гг., но стала нормой уже в последнее десятилетие. Для общения, в том числе с товарищами по профессии, требуются время и силы. Измотанный на работе человек имеет меньше ресурсов для коммуникаций. У промышленных рабочих России в 2008 г. фактическая продолжительность рабочего времени составила в среднем 184 ч в месяц — вопреки установленной КЗоТ допустимой норме рабочего времени 168 ч в месяц.

Вот вывод из материалов РМЭЗ: «Для большинства людей дополнительная работа — жизненная необходимость.… Остальные стороны жизни — здоровье, семья, дети, образование, взаимопонимание, общение — “меркнут” на фоне основной доминанты жизнедеятельности, выживания — работы и заработка. Анализ материалов исследования показывает, что в настоящее время наблюдается тенденция роста трудовой нагрузки на основной работе. Увеличение продолжительности рабочего времени носит, с одной стороны, добровольный характер, продиктованный стремлением работника за сверхурочные часы получить прибавку к основной оплате; с другой — является вынужденным, поскольку на многих предприятиях, фирмах (особенно находящихся в частном владении) удлиненный рабочий день/неделя, несоблюдение выходных дней и отпусков становится по существу нормой, обязательным требованием, за несоблюдение которого работнику грозит увольнение» [37].

Необходимость искать дополнительную работу вне предприятия (нередко в теневой экономике) пагубно действует на связность общности и ее социально-психологический климат еще и потому, что создает нездоровую конкуренцию между рабочими. В значительной мере это конкуренция на анклавных рынках труда, где сталкиваются интересы местного населения с трудовыми мигрантами, что порождает этносоциальные конфликты, вплоть до насильственных, и активизирует этнонационализм, подрывающий перспективы нациестроительства.

Социолог пишет (2005 г.): «В условиях конкуренции на рынке труда найти дополнительную работу удается далеко не всем желающим. Вторичная занятость способствует перераспределению рабочих мест в пользу более “продвинутых” групп работников и становится фактором социальной дифференциации рабочих» [29].

В 1990-е годы сформировалась и развивается уже в последнее десятилетие особая инерционная система — социальное дно, заполненное в основном людьми, потерявшими рабочее место в промышленности. Крайняя степень депривации рабочих, длительное время не имеющих работы или измотанных жизнью, — втягивание их в это социальное дно или в преступную деятельность, ведущую в места лишения свободы.

Н.М. Римашевская пишет (2004 г.): «Угроза обнищания нависла над определенными социально-профессиональными слоями населения. “Социальное дно” поглощает крестьян, низкоквалифицированных рабочих, инженерно-технических работников, учителей, творческую интеллигенцию, ученых. В обществе действует эффективный механизм “всасывания” людей на “дно”, главными составляющими которого являются методы проведения нынешних экономических реформ, безудержная деятельность криминальных структур и неспособность государства защитить своих граждан.

Эксперты считают, что угроза обнищания — глобальная социальная опасность. По их мнению она захватывает: крестьян (29%), низкоквалифицированных рабочих (44%), инженерно-технических работников (26%), учителей (25%), творческую интеллигенцию (22%)… Для мироощущения [бедных] характерен пессимизм и отчаяние. Этим психоэмоциональным напряжением беднейших социально-профессиональных слоев определяется положение “придонья”: они еще в обществе, но с отчаянием видят, что им не удержаться в нем. Постоянно испытывают чувство тревоги 83% неимущих россиян и 80% бедных.

“Придонье” — это зона доминирования социальной депрессии, область социальных катастроф, в которых люди окончательно ломаются и выбрасываются из общества» [38].

Личной катастрофой становится бездомность, чаще всего после возвращения из мест заключения или из-за распада семьи. По данным социологов состав бездомных таков: «Основная масса бездомных — лица 35-54 лет… По социальному положению большинство бездомных — рабочие. Но каждый следующий год дает заметное приращение бывших служащих. Более половины из них имеют среднее образование, до 22% — среднее специальное, около 9% — высшее» [39].

Кроме «социального дна» в середине 1990-х гг. стала складываться еще одна болезненная социокультурная общность, к признакам которой ближе всего были именно рабочие, — общность маргиналов. Поскольку эта группа, обретя самосознание, может воспроизводиться и после того, как будут устранены породившие ее причины, надо о ней сказать особо. Приведем выдержки из исследования этого явления (1996 г.):

«Социальная структура современного российского общества характеризуется крайней неустойчивостью как на уровне процессов, происходящих в социальных группах и между ними, так и на уровне осознания личностью своего места в системе общественной иерархии. Идет активное размывание традиционных групп населения, становление новых видов межгрупповой интеграции по формам собственности, доходам, включенности во властные структуры, социальной самоидентификации. В условиях трансформирующегося социума наблюдается процесс декомпозиции сложившейся в нем структуры, когда она распадается как бы на несколько относительно независимых друг от друга измерений. Классовая и групповая идентификация, которая в течение ряда десятилетий культивировалась в сознании и поведении людей, вытесняется индивидуальной, внутригрупповой, корпоративной.

Образуются, также увеличиваясь количественно, стойкие маргинальные социальные группы (“бичи”, “бомжи”, беженцы, “вынужденные переселенцы”, беспризорные, наркоманы, криминальные элементы). Нами были эмпирически изучены и лица, объективно являющиеся представителями того или иного трудового слоя, — рабочие, служащие, специалисты, однако на уровне самоидентификации не соотносящие себя ни с одной из социальных групп. Мы с определенной условностью называем их маргиналами, т. е. такой группой, которая находится в состоянии разрыва социально-идентификационных связей с обществом… Маргинальная группа находится на границе двух культур или субкультур и имеет некоторую идентификацию с каждой из них. Она отвергает определенные ценности и традиции той культуры, в которой возникает, и утверждает собственную систему норм и ценностей.

Эту группу мы выделили при ответе на вопрос анкеты: “К какому социальному классу или группе Вы отнесли бы себя: к рабочим, крестьянам, служащим, интеллигенции, управляющим, людям, занятым собственным делом?”. Отметившие позиции “в настоящее время такой группы нет” или “затрудняюсь ответить” и определили анализируемый контингент — 9% выборочной совокупности.