Пол Андерсон - Психотехническая лига

• Название: Психотехническая лига
• Автор: Пол Андерсон
• Издательство: Сигма-пресс, Амбер, Лтд
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1996
• ISBN: 5-85949-082-8

Новый том Собрания сочинений Пола Андерсона составили произведения, принадлежащие к циклу о психотехнической лиге, в которых описываются приключения землян, занятых ранним освоением планет Солнечной системы.

Среди включенных в том повестей и рассказов выделяется классическая новелла «Большой дождь», посвященная колонизации Венеры и превращению ее во «вторую Землю».

---

— Войдите! — загремел голос.

Розенберг шагнул в загроможденную вещами комнату, и ему с энтузиазмом пожали руку сам Фиери и маленький жесткий человек с серыми взъерошенными волосами и крючковатым носом. Гость остался стоять позади, тощая аскетичная фигура в черном — Пилигрим. Розенберг внутренне напрягся. Ему не нравились эти люди, пуритане-фанатики из времен, и Безумия, которые пришли на Марс, но и в свободе не нашли счастья. Барни не интересовало, какое вероисповедание у этого человека, но никто на планете не имел права такой обособленности и такого отрицания кооперации, как Новый Иерусалим. Однако Пилигрим вежливо пожал руку Барни, смакуя плохо скрытое отвращение — они к тому же были антисемитами.

— Это доктор Мортон, — объяснил Фиери. — Он услышал о моих исследованиях и приехал сюда, чтобы разузнать о них подробнее.

— Очень интересно, — сказал незнакомец. — И многообещающе. Это будет настоящее открытие для колонизации Марса.

— Хирургия и биологические лаборатории повсюду, — вставил Фиери. Он просто лопался от гордости.

— Что вы там придумали, док? — решил спросить Розенберг.

— Приостановленная жизнедеятельность, — ответил Фиери.

Барни хмыкнул.

— Да-да. Видишь ли, я в свободное время начал подробно знакомиться с марсианской биохимией. Довольно занятный предмет, и неземной в двух значениях этого слова. Мы никогда не имели ничего подобного дома — просто не было нужды. Гибернация и эстивация[1] приближаются к этому, конечно.

— М-м-м… да. — Розенберг потер подбородок. — Я понимаю, что вы имеете в виду. Любой поймет. Способ, по которому множество растений и животных, нуждающихся в тепле для их метаболизма, могут сворачиваться и ложиться в «спячку» в течение долгих холодных ночей или даже зим. Или они могут выживать таким образом в длительную засуху. — Барни ухмыльнулся. — Но здесь сравнение проблематично. По земным стандартам на Марсе постоянная засуха.

— Вы говорите, доктор Фиери, что местные обитатели также могут это делать? — спросил Мортон.

— Да. Даже они, имея высокоразвитую нервную систему, могут «засыпать» во время таких промежутков времени, когда наступает голод или холод. Я основываюсь на отдельных отчетах исследователей по данному вопросу. Осталось очень мало местных жителей, причем они очень скрытные и пугливые. Но в прошлом году я, наконец, посмотрел на одного из них в таком состоянии. Это было невероятно — дыхание почти неопределимо, сердцебиения не слышно, энцефалограмма показывает очень медленный, но устойчивый пульс. Но я взял образцы ткани и крови и проанализировал их, сравнивая с примерами других жизненных форм, находящихся в «подвешенном» состоянии.

— Я думал, что даже кровь у марсиан может замерзать в зимнюю ночь, — сказал Розенберг.

— Так и есть! Точка ее замерзания гораздо ниже, чем у человеческой крови, но не настолько низкая, чтобы она не могла замерзнуть совсем. Однако, когда приостановлены жизненные процессы, высвобождается целый ряд ферментов[2]. Один из них, растворенный в потоке крови, меняет характеристику плазмы. Когда формируются кристаллы льда, они БОЛЕЕ плотные, чем жидкость; таким образом стенки клеток не разрываются, и организм выживает. Более того, медленная циркуляция кислород-содержащих радикалов и питательных растворов имеет место даже во льду. Кажется, это немного напоминает процесс ионного обмена. Этого достаточно, чтобы сохранить организм живым и невредимым. Теплота и удовлетворительная температура вызывают разрушение этих секреций, и растение (или животное) оживает. В случае приостановки жизнедеятельности для избежания голода и жажды, процесс немного иной, конечно, хотя в него включены те же основные энзимы.

Фиери торжествующе рассмеялся и хлопнул папкой с бумагами по столу.

— Вот все мои записи. Работа пока не завершена, и я не готов к тому, чтобы ее опубликовать, но осталось только уточнить некоторые детали, и…

В глазах доктора заблестела Нобелевская премия.

Мортон пробежал глазами рукопись.

— ОЧЕНЬ интересно, — бубнил он. Серая голова склонилась над формулами. — Физическая химия этого материала, должно быть, просто фантастическая.

— Да, Мортон, именно так, — довольно ухмыльнулся Фиери.

— Хм-м-м, не возражаете, если я возьму эту рукопись на время — почитать? Как я упоминал ранее, мне кажется, что моя лаборатория в Новом Иерусалиме может выполнить для вас кое-какие анализы.

— Это было бы чудесно. Скажите конкретно, что вас интересует, и я изложу всю эту путаницу более кратко. К завтрашнему дню будет готово.

— Спасибо. — Мортон улыбнулся, но как-то вымученно. — Я ручаюсь, это будет настоящий сюрприз… Вы уже рассказывали кому-нибудь о своем открытии?

— О, я уже упоминал о нем, конечно, но технические подробности пока известны только вам. Все слишком заняты своей собственной работой на Марсе. Но это опять повернет их внимание к Земле! Ведь много лет, вдохновленные сказкой о Спящей Красавице, люди искали нечто подобное — и вот первый способ осуществить мечту.

— Мне тоже хотелось бы почитать это, док, — сказал Розенберг.

— Вы что, биохимик? — с неприязнью спросил Мортон.

— Что ж, можно сказать, я достаточно знаю химию и биологию, чтобы в этом разобраться, и имею свободное время для ознакомления с этим, пока не стартует мой корабль.

— Конечно, Барни, — широко улыбнулся Фиери. — Не окажешь ли мне любезность попутно? Когда приедешь домой, расскажешь обо всем старику Саммерсу — из Кембриджа, да-да, в Англии — он выдающийся биохимик, и всегда говорил, что я один из самых одаренных его учеников. А ведь он предупреждал, что мне не следует переключаться на медицину. Я, правда, всегда был негодным малым, ха-ха-ха! Но черт побери, не каждый может разработать нечто подобное!

Бледные глаза Мортона остановились на Барни.

— Значит, вы возвращаетесь на Землю? — спросил он.

— Да. На «Фобосе». — Он почувствовал, что должен объяснить Пилигриму причину отъезда, чтобы тот не рассматривал это как побег. — В основном по предписанию врача. Мой шлем в прошлом году треснул при падении, и прежде чем я смог наложить заплату, успел заполучить кессонную болезнь, плюс низкое давление, простуду и отек легких. — Розенберг пожал плечами и криво улыбнулся. — Я полагаю, мне просто повезло, что я выжил. По крайней мере, у меня достаточно средств для возвращения и пенсии. К сожалению, мой организм уже не пригоден для работы на Марсе, и… это не то место, где можно праздно проводить время и остаться при этом в здравом рассудке.

— Я понимаю. Вполне с вами согласен. Когда вы будете на Земле?

— Через пару месяцев. «Фобос» идет почти все время по орбите… где вряд ли можно воспользоваться ускоренным маршрутом. — Розенберг повернулся к Фиери. — Док, кто-нибудь из наших едет в этот раз?

— Боюсь, что нет. Наши люди умирают на Марсе первыми; мало кто возвращается домой. Ты один из счастливчиков.

— Значит, это будет путешествие в одиночестве. Что ж, я полагаю, мне под силу выдержать его.

Мортон раскланялся и ушел. Фиери посмотрел ему вслед.

— Странный тип. Но они, Пилигримы, все такие. Отрицают все и вся. Однако он знающий человек, и я рад, что его лаборатория поможет мне с исследованиями. — Фиери похлопал Розенберга по плечу. — Забудь обо всем, старина! Выше нос, и пойдем выпьем пивка вместе со мной. Когда растянешься на теплом белом песке Флориды, под голубым небом, у голубого моря, в окружении ослепительных блондинок, я клянусь, ты не будешь скучать по Марсу.

— Может быть. — Розенберг выглядел совершенно несчастным. — Я никак не могу прийти в себя после смерти Стефа. Я не понимал, как много он значил для меня, пока не похоронил его и не уехал один.

— Он много значил для всех нас, Барни. Стеф был одним из тех людей, которые, кажется, наполняют весь мир своим жизнелюбием, где бы они ни находились. Смотри — ему было около шестидесяти, когда он умер, не так ли? Я видел его незадолго до этого, и клянусь, он мог выпить больше, чем любой из нас, и быть как стеклышко. А все девчонки до сих пор сходят по нему с ума.

— Да… Он мой лучший друг. Мы протопали пешком всю землю и еще многие планеты; пятнадцать лет вместе. — Розенберг улыбнулся. — Забавная вещь дружба. Мы со Стефом даже не разговаривали по душам. В этом не было необходимости. Последние пять лет без него казались мне такими пустыми…

— Он погиб, когда осела горная порода?

— Да. Мы проводили исследования поблизости от Зубьев Пилы, искали урановую жилу. Наш участок раскололся, и Стеф плечами удерживал падающую крышу… потом закричал мне, чтобы я выбирался наружу. Но до того, как он сам смог освободиться, крыша осела и расколола его шлем. Я похоронил его на горе, под пирамидой из камней, с видом на пустыню. Он всегда любил возвышенности.