Ронни Касрилс - Вооружен и опасен. От подпольной борьбы к свободе

• Название: Вооружен и опасен. От подпольной борьбы к свободе
• Автор: Ронни Касрилс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-88010-214-9

Книга Ронни Касрилса — первое издание на русском языке, приоткрывающее занавес тайны над деятельностью спецслужб Африканского национального конгресса (АНК).

Автор — активный участник подпольной борьбы против режима апартеида, ставший начальником военной разведки АНК, повествует без всякого вымысла о захватывающей подпольной деятельности, о реальных событиях своей жизни, не уступающей по остроте восприятия «шпионским» книгам.

Книга, написанная живым и доступным языком, рассчитана на массового читателя.

---

Многие, не уверенные в будущем страны, присоединились к «утечке мозгов» и уехали за границу. Я подумал, а многие ли из тех, кто остался, были бы готовы помочь мне, если бы я постучался в их дверь…

Я так погрузился в прошлое, что только заметив, как один из нынешних обитателей Альбин-Корта рассматривает меня из окна на втором этаже — там, где жил один из наших ребят, Джок Сильвер, — только в этот момент я пробудился от воспоминаний. Я совсем забыл о другой цели своей прогулки.

Часть первая. Начало, 1938-63 гг.

Глава 1. Бойня в Шарпевилле 21 марта 1960 года. Йоханнесбург

Учёба в начальной Йовилльской школе для мальчиков была очень приятной. Мои спортивные таланты помогли мне получить место в КЕС — средней школе им. короля Эдуарда VII. Хотя это по-прежнему была школа «только для белых», это был совершенно иной мир, нежели тот, в котором я вырос. Йовилльская школа для мальчиков была типичной «асфальто-бетонной» школой для детей из семей с низким достатком. КЕС стремилась к уровню стандартов английских государственных школ. Окружённое деревьями главное здание школы в староанглийском стиле имело башню с часами, которая возвышалась над многочисленными игровыми площадками. Мы носили нарядные зелёные пиджаки с короной, вышитой на грудном кармане, серые фланелевые брюки и, в особых случаях, соломенные шляпы-канотье.

В первый же день небольшая группа ребят из Йовилля, которые были приняты в школу, были осмеяны за то, что пришли в длинных брюках.

— Ясно, что вы — кучка евреев, — сказал нам один из старшеклассников. — Почему бы вам не носить шорты до следующего класса?

Я обнаружил, что элемент антисемитизма укоренился в тех учениках из шахтёрских городов Восточного и Западного Ранда, которые жили в интернате при школе. Их жизнь была убогой, поскольку их заставляли прислуживать и учителям, и старостам классов, и некоторые из наиболее тупых искали любого повода для того, чтобы выплеснуть недовольство своим положением.

Хотя я был в числе лучших на спортивных площадках, особенно в легкой атлетике, я постоянно сталкивался и с учителями, и со старостами. Дело не в том, что я бунтовал осознанно, но я не мог скрыть своего презрения к высокомерному поведению тех, кто имел власть.

Моим любимым учителем был «Бути» Фан дер Рит, который обучал нас языку африкаанс и тренировал нас в регби. Он был прямым, простым и доступным человеком, поэтому, когда он хлестал нас тростью, мы не особенно обижались. Однажды во время уроков к двери класса, где преподавал Бути, подошёл один из старшеклассников. Поговорив с ним за дверью, Бути вернулся и сказал нам, что парень, с которым он говорил, делает ужасную ошибку, преждевременно покидая школу.

— Он думает, что сможет заработать на жизнь, играя в гольф, — сказал заметно расстроенный Бути.

Имя этого парня было Гари Плейер — впоследствии он стал всемирно известным игроком в гольф.

Директором школы был Сэйнт Джон Б. Нитч — угловатый тип с высоким лбом и лысой головой. И учителя, и ученики называли его «Боссом». Вечно угрюмый и в чёрном халате, он напоминал мне средневекового монаха. Когда на богослужениях мы произносили нараспев молитвы, бормоча, «Наш отец там, в раю…», я желал, чтобы наш «Босс» тоже был «там, наверху».

Большинство учителей использовали трость для насаждения дисциплины, но Босс был божьим главным палачом. Рецидивисты вроде меня были хорошо знакомы с процедурой. Он приказывал вам перегнуться через стул в его кабинете, пока выбирал трость из шкафа. Вы слышали, как он со свистом хлестал ей в воздухе, испытывая её на гибкость и настраивая себя.

Первый раз, когда я стал жертвой наказания — за то, что свистнул на только что принятого на работу секретаря школы, — я сделал ошибку, повернувшись, чтобы посмотреть, почему он медлит. Как выяснилось, именно в этот момент он наносил удар в полную силу. Он уже не мог остановить свою руку и я получил удар частично по ногам и частично по рукам.

— Ни с места, — прошипел он, пока я от боли тер руки.

Когда он заканчивал наказание, вам коротко приказывали «выйти вон». Вопросом чести было показать, что вы не напуганы, не издавать ни звука и не показывать, что вам больно.

Если вы возвращались в класс с высоко поднятой головой, то ваши одноклассники смотрели на вас в благоговейном страхе. Порка тростью оставляла шрамы и синяки, которые не сходили неделями. Я обнаружил в столь раннем возрасте, что телесные наказания были неверным способом решать какую-либо проблему. Более того, я понял, что стоически выдерживая наказание, вы выигрывали бой. Вместо того, чтобы быть униженным, вы вызывали восхищение. Это создавало порочный круг между школьной администрацией и мной, поскольку я упрямо стремился показать, что не буду приспосабливаться.

Интерес к учёбе во мне пробудил Тедди Гордон, учитель истории в старших классах. Мой класс был сборищем бездельников, интересовавшихся только спортом. Мы с трудом переползали из класса в класс и изучали географию вместо латыни. Тедди, остроглазый, похожий на птицу, в молодости, во время Второй мировой войны, служил в военно-морском флоте. В нашей школе он считался штатным либералом. Он рассказывал нам о Французской революции и рисовал живые картины страданий крестьян и жестокости аристократов. Для меня параллель с апартеидом в Южной Африке была очевидной.

Указывая на окно, он предлагал нам подумать над тем, какой эффект лозунги Революции могла бы произвести на состоятельных обитателей близлежащего пригорода Хьютон и какое — на жителей чёрных пригородов. Возможно, впервые за всё время учёбы в средней школе я внимал каждому слову.

Во время каникул меня пригласили вместе с несколькими друзьями погостить на ферме одного из наших одноклассников. Его отец был состоятельным «картофельным королём» в районе, который позже приобрел печальную известность тем, что фермеры держали рабочих, поставляемых им полицией, в условиях, сходных с рабскими. Дело не в том, что мы заметили что-то необычное. Это было беззаботное время — купание, игра в теннис, катание на лошадях. Но мы спорили о политике до середины ночи. Когда я вынудил моих друзей признать, что к чёрным относятся плохо, они ответили, что правление белых свергнуть невозможно. Я горячо, возможно, слишком романтично доказывал, что как французские крестьяне поднялись с вилами и серпами, точно так же поднимутся и чёрные южноафриканцы.

После того, как я написал экзаменационную работу «Причины Французской революции», я получил самую высокую отметку в школе и столкнулся с непривычной ситуацией, когда те, которых иронически звали «зубрильщиками латыни», обратились ко мне с вопросом, какие книги я бы рекомендовал им прочитать. Среди «зубрильщиков» был Тони Блум, который стал моим другом и позднее, в качестве председателя компании «Премьер Миллинг» стал одним из «голосов разума» в крупном бизнесе страны. Он входил в первую группу бизнесменов, которая встретилась с Оливером Тамбо в Лусаке. Ещё одним был Ричард Голдстоун, который позднее стал судьёй и возглавлял знаменитую Комиссию Голдстоуна, расследовавшую причины политического насилия. Угрюмый, бесстрастный мальчик, он судил мою схватку со старостой школы в его саду.

Я удивил и своих учителей, и себя, получив довольно высокие оценки на выпускных экзаменах. Итак, после многих превратностей я покинул КЕС на высокой ноте, умудрившись даже расстаться по-доброму с «Боссом». Когда я жал ему руку, он выглядел мягче и высказал свое удовлетворение тем, что я получил оценки, дающие возможность поступать в университет. Подозреваю, однако, что он испытывал облегчение оттого, что война между нами, наконец, закончилась. КЕС был для меня полем боя. Я вышел из неё без чувства обиды, не имея ни против кого зуба, довольно уверенным в себе, готовым к противостоянию власть имущим и с пробуждёнными умственными способностями. Но оттого, что всё закончилось, я чувствовал такое облегчение, что сжёг все свои тетради, за исключением конспектов Тедди Гордона. Через несколько лет они были конфискованы полицией безопасности.

Мой отец был занят тем, что зарабатывал на жизнь, моя мать — свадьбой моей сестры и детьми, которых она рожала. Они надеялись, что я остепенюсь и найду работу, потому что они не имели денег, чтобы послать меня в университет. Я сначала работал учеником по контракту в адвокатской конторе, занимаясь по вечерам в юридической школе. Я надеялся, что юриспруденция сориентирует меня на вопросы судьбы чёрных. Однако учёба показалась мне скучной. Что ещё хуже, мои обязанности клерка заключались в таком достопочтенном занятии, как выбивание долгов в судебном порядке.

Большую часть того, чему я научился, я узнал от Джулая Маришане — рассыльного и так называемого «мальчика для приготовления чая» в этой фирме. Он познакомил меня с официальными процедурами в судах нижнего уровня — как регистрировать судебные повестки и предписания. Однажды он был арестован на расстоянии одного квартала от нашего офиса потому, что забыл свой пропуск. Полицейский отказался разрешить ему сходить за удостоверением личности, которое лежало в ящике его стола. К счастью, мы смогли добиться его освобождения, поскольку один из наших клиентов увидел, что Джулая заталкивали в «чёрный ворон». Иначе он мог бы сгинуть на картофельном поле.