Манес Шпербер - Как слеза в океане

• Название: Как слеза в океане
• Автор: Манес Шпербер
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1992
• ISBN: 5-280-01421-4

«Всегда, если я боролся с какой-нибудь несправедливостью, я оказывался прав. Собственно, я никогда не ошибался в определении зла, которое я побеждал и побеждаю. Но я часто ошибался, когда верил, что борюсь за правое дело. Это история моей жизни, это и есть „Как слеза в океане“». Эти слова принадлежат австрийскому писателю Манесу Шперберу (1905–1984), автору широко известной во всем мире трилогии «Как слеза в океане», необычайно богатого событиями, увлекательного романа.

---

Луна еще не поблекла, когда Дойно проснулся от стонов Карела.

— Что с тобой, Карел?

— Ничего, я сплю.

— Возьми-ка градусник, у тебя, вероятно, жар.

— Оставь, Дойно, нет у меня жара.

Скоро Карел снова заснул и опять начал стонать. Потом уже завыл. Он выл как зверь, что спасается бегством, но то и дело застывает на месте, чтобы громким жалобным воем выдохнуть из себя ужасающий страх.

Дойно разбудил Карела и налил ему немного рома. Карел сперва сопротивлялся, а потом с жадностью выпил.

— Ох, и дурак же я, надо было сразу, как я узнал об этом деле, напиться, напился бы, не мучился бы так. Дай мне бутылку! — Он пришел в себя. — Только не пытайся мне внушить, что это хороший ром, это самый дешевый, какой только можно тут раздобыть. Ты перешел на сторону правящего класса, а живешь в убогой комнатенке и по глоточкам хлебаешь самое дешевое пойло. Пьян я или нет, это к делу не относится, к делу относится правда, как говорил Андрей. Правда существует, я тебя предупреждал. Предупреждал — именно этого слова мне сейчас говорить и не следовало. Я от него трезвею. Дай мне еще выпить.

У Дойно ничего больше не было. Он склонился к Карелу и настойчиво спросил:

— Кого надо предупредить?

Карел много раз повторил вопрос, словно пытаясь доискаться смысла, потом проговорил:

— Никого. Все предупреждены — уже давно. А теперь дай мне спать, потому что я… потому что передо мной стоит важная задача — всесторонне заботиться о здоровье драгоценного товарища Карела, и больше ничего. Ты предатель, пока еще не опасный, но можешь стать опасным. Хоть ты и предатель, но я надеюсь, ты еще в состоянии понять, что товарищу Карелу надо заснуть. — И он отвернулся к стене.

Дойно опустился на спальный мешок, схватил Карела за голову, сунул левую руку между воротничком рубашки и шеей, а правой принялся хлестать его по щекам — левая, правая, левая, правая.

— Кого надо предупредить? — твердил он непрерывно.

Карел изумленно смотрел на него, наконец рывком высвободился, вылез из спального мешка и подошел к раковине. Открыл оба крана и сунул голову под струю воды.

Они не обменялись ни словом, пока не выпили кофе, не взглянули друг другу в глаза. То, что он надавал Карелу оплеух, не потрясло, но удивило Дойно. Он всегда боролся с унизительным насилием, а тут вдруг выяснилось, что он и сам не чужд его.

— Что на тебя нашло? — спросил Карел. — Что тебе теперь беспокоиться из-за нашего дерьма, когда ты больше не несешь за него ответственности? И почему ты лупишь по щекам больного, полупьяного человека, не один раз спасавшего тебе жизнь и свободу, предварительно не спросив у тебя на то позволения? Ты непременно хочешь знать, кого надо предупредить? Скажи-ка мне лучше: ты не предупрежден? Не знаю, как было раньше, но теперь никаких предостережений не требуется. Не потому, что люди стали смелее, чем раньше, нет, они трусы, они даже боятся понять, что их предостерегают.

— Твой друг Петар не был предупрежден, он доверял тебе. Но ты зашел сзади и столкнул его в воду, и он утонул. Давай говорить об этом. Кто нынешний Петар?

— Может быть, ты. Почему бы и нет?

— Лжешь.

— Я лгу? Ладно. Итак, перед тобой Супер-Карел, какое тебе до него дело, и зачем тебе ввязываться в опасные затеи?

Дойно не ответил, теперь он знал, что Карел будет говорить, что только за этим он сюда и явился.

— Ты должен раздобыть мне медицинское свидетельство, что я страдал от тяжелого желудочного отравления с позавчерашнего дня до послезавтрашнего, что я все эти дни провел в постели. И пусть напишут что-нибудь про мою больную печень. Видишь, я в этом деле не участник, Петар умрет, но я не буду в этом повинен. Я сам умру смертью мученика, я буду святым, но никто об этом не узнает. Твои оплеухи были хоть и слабенькие, но против тошноты достаточно действенные. Свари мне еще кофе и дай кусок хлеба!

Поев, он стал рассказывать, обиняками, как ему было свойственно. Он все время хотел, казалось, обойти самое главное, но в конце концов все прояснилось.

Один человек — у него было бесчисленное множество имен, Карел называл его Оттокар Вольфан — неделю назад написал письмо в Москву, на самый верх, в котором объявил о своем немедленном разрыве с партией. После последнего процесса он утратил даже жалкие остатки веры и доверия к руководящим товарищам. Но этот человек не кто-нибудь, не один из тех мелких Дон-Кихотов, рабочих, функционеров или интеллектуалов, которых просто обливают грязью и порывают с ними все связи. Нет, Вольфан был одним из немногих руководителей всего аппарата партии вне России. В полиции одной из стран были люди, которые подчинялись его приказам, большинство из них даже не подозревали о его существовании. Они попали в расставленные им сети, и только ему одному видны были эти сети целиком. Если он кого-то брал под защиту, этот человек спасался из горящего дома, из Бухенвальда или с Липарских островов; если он кого-то «покидал», то это был конченый человек, у него земля разверзалась под ногами. Это звучит великолепно, даже фантастично, но на самом деле все очень просто. Он гениальный организатор, и в его распоряжении очень много денег — маленькие и средние банки во всем мире, значительные экспортные фирмы, судовладельческие акционерные общества, и многое другое тоже относится к его аппарату; в Париже и в Шанхае, в Иоганнесбурге и в Торонто, в Варшаве и Нью-Йорке на него работают мирные люди, действуют, покупают и продают товары, ведут настоящие бухгалтерские книги и если они достаточно прилежны, то получают к Новому году вознаграждение, — Вольфан один из крупнейших в мире предпринимателей международной транспортной системы. Его фирмы приносят ему, вернее аппарату, деньги и кроме того недоступность для подозрений и преследований. В 1922 году этот человек исчез с поверхности политической жизни и стал как бы безобидным бюргером, рантье с пошатнувшимся здоровьем. Шестнадцать лет он все дело держал в руках и вдруг написал такое письмо. Он-де подает в отставку, пишет, что готов все дела сдать в полном порядке, для себя он ничего не хочет. Он будет жить по-нищенски, но зато в согласии со своей совестью. Что это ему взбрело в голову? И во все это можно поверить? Карел-то поверил ему, но русские на такое не способны.

Таким образом, Вольфан человек пропащий. Он еще дышит, он еще открывает и закрывает глаза наподобие живого существа, прикладывая руку к сердцу, он чувствует, что оно бьется, но он уже мертв.

— В сравнении с ним египетские мумии просто резвунчики, — так закончил Карел свой рассказ.

— Почему же ты только три дня назад начал блевать? За себя испугался?

— За себя я всегда боюсь, дело не в этом.

— За него, выходит, боишься? Я тебе не верю!

— Почему? Мы с ним старые друзья. Не вмешайся он, меня бы в Москве давно прикончили.

— Вот это правда, Карел!

— Они меня спросили, хочу ли я руководить этой акцией. Я должен был явиться к нему в качестве старого друга для передачи архивов и организовать все дальнейшее. Я, разумеется, сказал «да», а потом, потом я заболел. Теперь они меня наверняка повсюду разыскивают. Но у тебя они меня искать не станут, во всяком случае пока.

— Надо написать Вольфану или телеграфировать.

— Господи, неужели ты думаешь, что он не знает всего сам куда лучше, чем мы с тобой, неужели у него есть еще какие-то иллюзии? И потом, какое тебе до него дело?

Уже наступил день, дома за кроной липы ожили. Какая-то женщина развешивала белье, отвлекаясь лишь на то, чтобы шлепнуть по руке маленькую девочку, хватавшую белье, потом она продолжала свое занятие — закрепляла белье прищепками.

— Ты, Дойно, мне не ответил, но ты ведь говорил, что аферы Вольфана тебя никак не касаются.

— У любого фокусника в распоряжении всего несколько трюков, всегда одних и тех же. Со временем он их совершенствует, но не в состоянии изобрести новые. Научиться он уже ничему не может. Ты явился сюда в надежде, что все произойдет именно так, как сейчас происходит. Ты хочешь, чтобы я принес этому Оттокару Вольфану весть, которая, быть может, его спасет. Но все должно выглядеть так, будто ты этого не хотел, а вот я один… А я вхожу в твою игру лишь постольку, поскольку я все это вижу насквозь, и дело тут не в том, что этот человек меня как-то касается, нет, меня касается убийство, любое убийство, которому я могу помешать. Вот, к примеру, эта бедная, озлобленная женщина, которая бьет своего ребенка, уже как бы вошла в мою жизнь.

— Итак, ты полагаешь, я хочу, чтобы ты поехал к Оттокару? Хорошо, но тогда нельзя терять время! Первый поезд уже ушел, ехать поездом четырнадцать пятнадцать не имеет смысла, ты приедешь только ночью, в таком случае лучше всего выехать в девятнадцать пятьдесят восемь, тогда в шесть двадцать две утра ты будешь на месте и около половины восьмого доберешься до него. Тебе нужен паспорт, с которым ты и без визы мог бы пересечь границу. Вот, я принес тебе такой, он тебе подойдет, твою фотографию я уже вклеил. Тебе недавно нанесли краткий визит, так, посмотреть, с кем ты переписываешься, что читаешь, что пишешь, вот и прихватили заодно две твои фотографии. Они случайно оказались у меня. А теперь слушай внимательно, я тебе все расскажу…