Манес Шпербер - Как слеза в океане

• Название: Как слеза в океане
• Автор: Манес Шпербер
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1992
• ISBN: 5-280-01421-4

«Всегда, если я боролся с какой-нибудь несправедливостью, я оказывался прав. Собственно, я никогда не ошибался в определении зла, которое я побеждал и побеждаю. Но я часто ошибался, когда верил, что борюсь за правое дело. Это история моей жизни, это и есть „Как слеза в океане“». Эти слова принадлежат австрийскому писателю Манесу Шперберу (1905–1984), автору широко известной во всем мире трилогии «Как слеза в океане», необычайно богатого событиями, увлекательного романа.

---

Я готов взять на себя реорганизацию партии и руководство ею вплоть до того времени, когда смогут состояться свободные выборы нового руководства на демократической основе. Я сделаю все, чтобы это произошло в максимально короткий срок, то есть еще до истечения трех месяцев. Полное восстановление и сохранение внутрипартийной демократии есть первейшая и высшая цель.

Я остаюсь верен материалистическому взгляду на историю и целиком и полностью отвергаю Ваш полицейский взгляд на историю.

Это все.

Вассо Милич».

Он вложил листок в зеленую папку и передал ее человеку в форме, вошедшему точно, минута в минуту.

Вскоре снова появился Мирин. На нем была широкая шуба, он расстегнул ее во время разговора, но меховой шапки не снял.

— Итак, самоубийство? — начал он. — Самоубийство только ради того, чтобы сохранить жизнь шайке жуликов и предателей!

— Нет, я не хочу умирать, это вы хотите убить меня.

— Неправда!

— Нет, правда, вы просто ставите передо мной приманку, чтобы я сначала стал вашим соучастником в убийстве других, а потом издох, презирая сам себя.

— Ах, вот в чем дело! Вы нам не доверяете?

— Нет, нисколько не доверяю.

— Неглупо, совсем неглупо. Другие, более знаменитые современники были глупее.

— Они не были глупее, Мирин, они слишком долго были вашими соучастниками. И погибли задолго до того, как вы их убили. Я никогда не подписывал покаянных заявлений, никогда не был подручным у палачей, убивавших моих товарищей, и никогда не был вашим соучастником.

— Пустые слова, напрасная трата времени! Кроме того, вы неправы. Я гарантирую вам, что, если вы выполните все условия, нового процесса не будет. Ни через шесть месяцев, ни позже.

— Вы мне гарантируете? А кто гарантирует вам, что вы сами еще до конца этих шести месяцев не станете каяться через микрофон на весь свет, что намеревались убить своего партнера, а пока готовились к этому, спустили под откос две тысячи вагонов?

Мирин предложил закурить. Протягивая золотой портсигар, он сказал с улыбкой:

— Чувство юмора у вас всегда было неплохое, Милич, мы на ваших курсах не скучали. Но скажу вам, строго между нами: о моей голове беспокоиться нечего. Она прочно сидит на плечах, плечи у меня крепкие, перспективы большие, причем в любом смысле — вы понимаете, о чем я говорю.

Мирин был фаворитом в зените фавора и не мог представить себе, чтобы его солнце когда-нибудь могло закатиться. Он верил, что еще никто никогда так крепко не держал патрона — он называл его «Хозяином» — в своих руках. И сейчас он был уверен в этом как никогда, потому что только что вернулся от патрона, с которым провел несколько часов наедине.

Вассо ответил:

— Я бы не хотел поменяться с вами, хотя… Хотя в камере я страшно мерзну. Я в самом деле боюсь замерзнуть, но это единственное, чего я еще боюсь. Согласитесь, что хоть это и мучительно, однако объективного значения это не имеет.

— Если я правильно вас понимаю, то единственное, чего вы от меня хотите, это моя шуба.

— Да, и еще шапка. И то ненадолго — после моей ликвидации вы получите все обратно. Правда, вам самому придется позаботиться об этом.

— Я предлагаю вам жизнь, а вам нужна только шуба. Вы чересчур скромны, а это наказуемо.

Этот светский разговор Мирин вел еще какое-то время, Вассо лишь подбрасывал ему темы. Его не покидала мысль, что он, завернувшись в эту прекрасную шубу, мог бы до конца своих дней избавиться от холода.

— Ладно, шутки в сторону, поговорим серьезно. Повторяю: серьезно! Вы пишете, что отвергаете наш «полицейский взгляд на историю», но, надеюсь, не утратили нормальный взгляд на происходящее — не думаете, что мы все здесь спятили. Послушайте! Двадцать лет назад в этой стране произошла революция, ее готовили семьдесят лет. Теория революции была верна, и она победила — так тогда говорили. Но все, что произошло потом, в течение этих двадцати лет, доказывает, что эта теория ошибочна. Все происходящее сейчас в мире доказывает, что времена восстаний, бунтов и революционных захватов власти кончились, повторяю: кончились, прошли. Потому что сейчас другое оружие, другие методы ведения войны, другие условия работы массовых организаций. Теория о революционности масс, возможно, оправдывала себя прежде, хотя и тогда уже не была верна полностью. Теперь же она себя не оправдывает и целиком ошибочна. В новых условиях массы — это вода: осветишь их красным светом, они будут красными, осветишь зеленым — зелеными.

Вассо с любопытством отметил перемену в речи и жестах Мирина: было очевидно, что он кому-то подражает, вероятно, своему патрону, повторяя его тоном его же сокровеннейшие мысли. Это был новый, эзотерический катехизис, неосторожно выданный Мириным.

— Сейчас мы собираемся покончить с последними из бывших попутчиков, действительными или потенциальными бунтарями, все еще ссылающимися на революцию. И учитывать приходится не то, что они когда-то приносили пользу, а только то, что теперь они могут принести вред, потому что отказываются признать эту новую действительность. А имя этой действительности — власть. Вы понимаете, что я говорю, Милич?

— Да, Мирин, вполне, это очень просто.

— Почему — просто? — искренне удивился Мирин.

— Ну, потому что в других странах все это проходят в школе. Эта старая и довольно пошлая истина.

— Что вы такое говорите? Нет, вы просто не поняли. Или вот что, слушайте, это же диалектика. Слова остались те же самые, и для всех мы проповедуем все ту же теорию, но ее содержание в корне изменилось. Теперь понимаете?

— Да, да, — успокоил его Вассо, ему не хотелось разочаровывать молодого человека, — продолжайте, это очень интересно.

— Нет, это не просто интересно. Это обстоятельства решающие, я повторяю: ре-ша-ющие. Это значит: никакая революция больше успеха иметь не будет, ни в Германии, ни у вас, нигде. Но в один прекрасный день в Бухаресте, в Варшаве, в Софии, в Белграде, в Анкаре появимся мы, то есть наши парашютисты, наши танки, наша артиллерия, войска НКВД. Массы проснутся и обнаружат, что все уже сделано. Они выйдут на улицы, покричат «ура», естественно, — а потом марш на фабрики, на поля, в шахты! Массы никогда не завоюют власть, да она им и ни к чему — они все равно не сумеют ее удержать. Это власть, наша власть завоюет массы — без революции; без гражданской войны. Вот в чем состоят эти новые, абсолютно все решающие обстоятельства, теперь вам понятно, Милич?

— Все понятно, это вы очень хорошо сказали насчет власти, которая завоюет массы. А власть, конечно, — должна быть монолитной, и чём больше масс, то есть стран, она завоюет, тем эта монолитность для нее важнее. Было бы нелепо, если бы вы пришли в Белград, а мы вдруг взяли и начали делать революцию — такая революция, конечно, была бы контрреволюцией, потому что власть-то уже была бы у вас.

— Очень хорошо! — прокомментировал Мирин.

— А революционеров, которые начали бы ее делать, в сущности, следует считать контрреволюционерами уже сегодня. Они сами, правда, этого не знают, именно потому, что живут устарелыми представлениями о самих себе и своих задачах. А оставлять контрреволюционеров в живых, чтобы они потом выросли, когда их можно ликвидировать уже сегодня, это нелепость. Следовательно…

— Следовательно, вы великолепно все поняли, это замечательно! — Радость, даже счастье светилось в глазах Мирина. — В хижине последнего сербского крестьянина, в доме у каждого рабочего, в каждой мастерской будет рядом с портретом Хозяина висеть и ваш портрет. По всей стране будут праздновать ваш день рождения, день ваших именин, как сейчас празднуют первый день Пасхи. Вы станете нашим человеком, властью от нашей власти, стальным героем нового, стального века, у которого есть только одно, повторяю, только одно имя: Сталин.

Сказать бы этому идолопоклоннику, что его «новые, абсолютно все решающие обстоятельства» стары как мир, что это извечное заблуждение властителей, за которое потом поплатятся их внуки или правнуки. Власть всегда завоевывала массы, именно потому что она — власть. А массы кричали «ура» и «да здравствует», они пели, вопили, убивали и давали убивать себя, чтобы кануть в безымянность. Все это старо как смерть. Если массы когда-нибудь наконец завоюют и удержат власть, тогда власть утратит свою сущность, да и имя тоже, а массы утратят свою безымянность и бесчеловечность. За это и шла борьба — Мирины проиграли ее и перешли на другую сторону, заявляя, однако, что достигли истинной цели. Это — диалектика, говорит этот маленький Мирин, глашатай Мирина большого. Слова, сказал он, остались те же, только содержание их изменилось. Знамя осталось красным от крови мучеников, которых мы чтим, потому что погибли они еще до того, как у нас появилась власть убить их. Мы по-прежнему говорим: революция, социализм, свобода, но содержание этих слов изменилось — это государственная тайна, никому не говорите об этом!