Александр Дюма - Красный сфинкс

• Название: Красный сфинкс
• Автор: Александр Дюма
• Издательство: Арт-Бизнес-Центр
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1998
• ISBN: 5-7287-0047-0

Роман посвящен бурным событиям истории Франции XVII в., эпохи Ришелье; время его действия: 5 декабря 1628 г. — Страстная неделя (14–20 апреля) 1630 г.; в нем повествуется о событиях, которые происходили сразу же после тех, что описаны в «Трех мушкетерах», самом знаменитом романе Дюма.

_{Иллюстрации Е. Ганешиной}

---

— Напротив, превосходное. Я думаю, он их прокутит в обществе славных парней и прелестных девиц.

— Слушай, л’Анжели, ты ни во что не веришь.

— И даже в добродетель господина Барада.

— Разговаривать с тобой — значит грешить.

— В этом есть доля правды, и я дам тебе совет, сын мой.

— Какой?

— Пойти в свою молельню помолиться там за мое обращение и дать мне спокойно съесть мой десерт.

— И дурак может дать хороший совет, — сказал король, вставая. — Пойду помолюсь.

И он направился в молельню.

— Вот-вот, — сказал л’Анжели, — помолись за меня, а я поем, выпью и спою за тебя. Посмотрим, кто от этого больше выгадает.

И в самом деле, пока Людовик XIII, более печальный чем когда-либо, войдя в молельню, затворял за собой дверь, л’Анжели, покончив со второй бутылкой, начал третью, распевая:

Когда веселый Вакх является ко мне,
Волненье и тоска стихают, как во сне,
И кажется (я рад, скажу по чести),
Что в сундуках моих и больше серебра,
И больше золота и ценного добра,
Чем у Мидаса с Крёзом вместе.

Мне хочется, иной забавы не ища,
Надеть на голову корону из плюща
И прыгать и плясать, кружась, смеясь, играя;
Я в мыслях растоптал, все почести презрев,
Вас — принцев и вельмож, монархов, королев, —
Ногою землю попирая.

Налейте чашу мне; хочу — поймите вы —
Я молодым вином прогнать из головы
Заботу, от какой мой бедный… не в силе;
Налейте, чтоб ее быстрее нам прогнать!
А все-таки, друзья, вольготнее лежать
В постели пьяному, чем мертвому в могиле!

XV «TU QUOQUE»[25]

Выйдя из молельни, Людовик XIII обнаружил, что л’Анжели, положив скрещенные руки на стол, а голову на руки, спит или притворяется спящим.

Несколько мгновений король смотрел на него с глубокой грустью. В несовершенном характере Людовика, слабом и эгоистичном, вспыхивали, однако, время от времени проблески правды и справедливости: их не смогло полностью угасить полученное им дурное воспитание. Он испытывал глубокое сочувствие к этому товарищу своей грусти; тот посвятил себя королю не для того, чтобы забавлять его, как делали шуты прежних королей, а для того, чтобы пройти вместе с ним все круги того ада с мрачным небосводом, что зовется скукой. Людовик вспомнил о предложении, которое он сделал л’Анжели и от которого тот со своей обычной беззаботностью не то чтобы отказался, но уклонился. Он вспомнил бескорыстие и терпение, с каким л’Анжели сносил все капризы его дурного настроения, вспомнил ничего не требующую преданность шута — и это среди окружающего честолюбия и жадности, прикрытых нежными или дружескими чувствами; поискав чернильницу, перо и бумагу, он написал с соблюдением всех необходимых формальностей ордер на три тысячи пистолей, составляющий пару к ордеру Барада, и положил его в карман л’Анжели, приняв все меры предосторожности, чтобы не разбудить шута. Вернувшись к себе в спальню, он в течение часа слушал игру своих музыкантов на лютне, потом позвал Беренгена, велел раздеть себя и, улегшись, послал за Барада, чтобы тот пришел поболтать с ним.

Барада явился, сияя от радости: он только что считал и пересчитывал, раскладывал и перекладывал свои три тысячи пистолей.

Король велел ему сесть в ногах постели и тоном упрека произнес:

— Почему у тебя такой веселый вид, Барада?

— У меня такой веселый вид, — отвечал тот, — потому что нет никаких причин грустить, а наоборот, есть причина радоваться.

— Какая причина? — вздохнув, спросил Людовик XIII.

— Ваше величество забыли, что пожаловали мне три тысячи пистолей?

— Нет, напротив, помню.

— Так вот, должен сказать вашему величеству, что эти три тысячи пистолей я не рассчитывал получить.

— Почему не рассчитывал?

— Человек предполагает, Бог располагает!

— Но если этот человек — король?

— Это не мешает Богу быть Богом!

— Итак?..

— Итак, государь, к моему великому удивлению, мне заплатили по предъявлении, и все сполна. Черт возьми! Господин Шарпантье, на мой взгляд, куда более великий человек, чем господин Ла Вьёвиль: тот, когда вы просите у него денег, спокойно отвечает: «Я плыву, плыву, плыву…»

— Так что ты получил свои три тысячи пистолей?

— Да, государь.

— И ты теперь богат?

— Э-э!

— И что ты станешь делать? Как дурной христианин истратишь их, подобно блудному сыну, на игру и женщин?

— О, государь! — лицемерно запротестовал Барада. — Ваше величество знает, что я никогда не играю.

— По крайней мере, ты мне так говоришь.

— А что касается женщин, я их не выношу.

— Это правда, Барада?

— Я из-за этого постоянно ссорюсь с шалопаем Сен-Симоном, всегда ставя ему в пример ваше величество.

— Видишь ли, Барада, женщина создана на погибель нашей души. Не змей соблазнил женщину, а сама женщина — это змей.

— О, как это прекрасно сказано, государь! Я обязательно запомню эту максиму и впишу ее в мой молитвенник.

— Кстати о молитвах: в прошлое воскресенье я следил за тобой во время мессы. Ты показался мне весьма рассеянным, Барада.

— Так показалось вашему величеству, ибо случаю было угодно, чтобы мои глаза обратились в ту же сторону, что и ваши, — на мадемуазель де Лотрек.

Король, прикусив усы, переменил тему разговора.

— Послушай, — спросил он, — так что ты думаешь делать со своими деньгами?

— Если бы у меня было в три или четыре раза больше, — отвечал паж, — я истратил бы их на благочестивые дела, пожертвовал бы на основание монастыря или на возведение часовни; но располагая ограниченной суммой…

— Я небогат, Барада, — сказал король.

— Я не жалуюсь, государь; наоборот, считаю себя очень счастливым. Я только говорю, что, располагая ограниченной суммой, я прежде всего отдам половину ее моей матери и сестрам.

Король одобрительно кивнул.

— Затем, — продолжал Барада, — я разделю оставшиеся полторы тысячи пистолей на две части: семьсот пятьдесят пойдут на покупку двух хороших боевых коней, чтобы сопровождать ваше величество на войну в Италию, на то, чтобы нанять и экипировать лакея, купить оружие…

Король приветствовал каждое из этих намерений Барада.

— А оставшиеся семьсот пятьдесят? Что ты сделаешь с ними?

— Я сохраню их как карманные деньги и как резерв. Благодарение Богу, государь, — продолжал Барада, возводя глаза к небу, — нужда в добрых делах велика, на любой дороге можно встретить сирот, нуждающихся в помощи, или вдов, нуждающихся в утешении.

— Обними меня, Барада, обними меня! — воскликнул тронутый до слез король. — Употреби свои деньги так, как ты говоришь, дитя мое, а я прослежу за тем, чтобы твоя маленькая казна не иссякала.

— Государь, — сказал Барада, — вы обладаете величием, щедростью и мудростью царя Соломона, но в глазах Господа имеете перед ним то преимущество, что у вас нет трехсот жен и восьмисот…

— Что бы я делал с ними, Господи! — воскликнул король в ужасе от одной этой мысли, простирая руки к небу. — Но сам этот разговор уже грех, Барада, ибо он вызывает в уме мысли и даже предметы, осуждаемые моралью и религией.

— Ваше величество правы, — согласился Барада. — Угодно вам, чтобы я почитал что-нибудь благочестивое?

Барада знал, что это был самый быстрый способ усыпить короля. Он поднялся, взял «Вечное утешение» Жерсона, сел уже не на кровать, а возле кровати и самым серьезным голосом начал читать.

На третьей странице король погрузился в глубокий сон.

Барада поднялся на цыпочках, положил книгу на место, бесшумно дошел до двери, так же тихо отворил и затворил ее, после чего вернулся к прерванной партии в кости с Сен-Симоном.

На следующий день король в десять часов выехал из Лувра в карете и через четверть часа вошел в тот зеленый кабинет, где за два дня столько всего, о чем он даже не подозревал либо имел ложное представление, предстало перед ним в своем истинном свете.

Шарпантье ожидал его в кабинете.

Король выглядел бледным, уставшим, подавленным.

Он спросил, прибыли ли отчеты.

Шарпантье ответил, что отец Жозеф вернулся в свой монастырь, поэтому от него отчета не будет; должны быть только отчеты Сукарьера и Лопеса.

— Эти отчеты поступили? — спросил король.

— Как я имел честь говорить вашему величеству, — ответил Шарпантье, — узнав, что сегодня им предстоит иметь дело с самим королем, господа Лопес и Сукарьер сказали, что лично привезут свои отчеты. Ваше величество ограничится чтением, либо вызовет этих господ, если пожелает получить более подробные разъяснения.

— И они их привезли?