Франсиско Умбраль - Пешка в воскресенье

• Название: Пешка в воскресенье
• Автор: Франсиско Умбраль
• Издательство: РОССПЭН
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-8243-1084-9

Франсиско Умбраль (1935–2007) входит в число крупнейших современных писателей Испании. Известность пришла к нему еще во второй половине шестидесятых годов прошлого века. Был лауреатом очень многих международных и национальных премий, а на рубеже тысячелетий получил самую престижную для пишущих по-испански литературную премию — Сервантеса. И, тем не менее, на русский язык переведен впервые.

«Пешка в воскресенье» — «черный» городской роман об одиноком «маленьком» человеке, потерявшемся в «пустом» (никчемном) времени своей не состоявшейся (состоявшейся?) жизни.

---

По пути в Ла Пас Ханс убедился, что сердце по сути незнакомого ему человека бьется. Это был мертвец с еще бьющимся сердцем. Ханс знал, что сердце может биться после смерти. Ему ничего не известно об А., кроме того, что это большой друг Болеслао, но Ханс любит Болеслао, так что должен сделать для пострадавшего все, что сделал бы Болеслао.

Ханс живет в Испании обособленно от испанцев, найдя себе убежище среди машин и общаясь только с молоденькими проститутками Шахразады, соблюдающими правила гигиены. Он верен Болеслао, своему учителю испанского и напарнику по романтическим приключениям в те времена, когда оба были моложе. Теперь Болеслао кажется старым Хансу, и его любовь к нему переросла в нежность. Самое большее, что он может сделать сейчас для Болеслао, это спасти его друга, если есть что спасать. Кроме того, он не хочет лишать Болеслао его законного часа с четвертью счастья или утешения с Кларой.

Подождав, пока пьяного шофера устроят в отделении интенсивной терапии, подсоединив (через все имеющиеся в теле, а также — через дополнительно проделанные отверстия) к проводам и трубкам, с помощью которых, заставляя мертвецов жить искусственной и компьютеризированной жизнью, медицина становится чем-то большим, чем медицина, Ханс выходит в коридор позвонить.

— Шахразада? Это Ханс. Когда придет дон Болеслао, сеньор лет пятидесяти, лысоватый и в очках, тот, что пришел сегодня вечером со мной, пусть направят его в Ла Пас, в отделение интенсивной терапии. Да, правильно, в отделение интенсивной терапии. Нет, успокойся, Гаэтано, ничего страшного. ДТП. Сам знаешь — воскресенье…

Сделав звонок, Ханс задумчиво прохаживается по длинным коридорам, которые становятся короткими под его длинными ногами. Надо бы поехать забрать мотоцикл. Его кто угодно легко может угнать. Но прежде надо дождаться Болеслао. Все остальное после, когда Болеслао будет рядом с живым трупом своего друга, рядом с покойником, живым лишь благодаря достижениям науки/фантастики конца века.

Тем временем Болеслао никак не наиграется с вульвой Клары, ставшей совсем такой как у девочки. Наконец он проникает в нее. Клара сначала смеется, а потом, когда проникновения становятся глубокими, следует новая серия оргазмов. Болеслао вручает пачку денег ей прямо в руки.

— Возьми сама, сколько хочешь. То, что у тебя есть, невозможно переоценить.

Но девушка не торопится. Выбирая купюры, она как будто подсчитывает стоимость оказанных услуг. Потом возвращает пачку Болеслао. Еще по рюмочке в Шахразаде, на посошок? Конечно. Они выходят на улицу, взявшись за руки. Швейцар передает Болеслао сообщение, встретив его на краю тротуара. Болеслао целует Клару в лоб, садится в такси и едет в Ла Пас.

Ему сказали, отделение интенсивной терапии. На входе возникают трудности, но его пропускают. В коридорах отделения он находит Ханса.

— Твой друг разбился насмерть на моем мотоцикле. Он там, внутри, подключен.

Болеслао думает об А.; о его юморе; о его скверной живописи, производящей такое тягостное впечатление; о его доме, пустом и слишком переполненном в одно и то же время; он думает об А. и его жене Андреа; о жизни, или даже нескольких жизнях, загубленных бесполезной работой; о том, что А. много пил и что более или менее так все и должно было закончиться. Теперь я должен предупредить Андреа. Лучше было бы к ней поехать. Сначала посмотрим, дадут ли мне взглянуть на него. Болеслао распирают глупые чувства, и он должен кому-то излить их, чтобы успокоить свою совесть.

— Я так задержался, потому что эта шлюшка брила свой лобок.

* * *

Утро. Хуже всего было просыпаться по утрам, вспоминая (не зная, а вспоминая), что не нужно идти в контору, что никуда не нужно идти. Болеслао, с тех пор как его досрочно отправили на пенсию, каждую ночь снилось, что он опаздывает на работу. Таковы элементарные механизмы сновидения. Говорят, что Фрейд потратил на их изучение целую жизнь. Странный способ убить жизнь.

Болеслао испуганно приподнимался в кровати, озирался по сторонам, смотрел через щель неплотно закрытого жалюзи, какой наступает день — пасмурно или светло (ему нравилось оставлять щель, чтобы не спать в кромешной темноте, хотя на самом деле это было необязательно). Затем он напрягал память, вспоминал, что уже на пенсии и что это ему не приснилось, переполнялся отчаянием и снова съеживался между простыней. Однако дом, этот улей (улей, в котором жили только трутни), начинал издавать звуки, начинал жить, потому что у некоторых жильцов все же была работа, и они должны были вставать рано. Из квартиры сбоку пробивался шум душа, наверху кто-то ходил по потолку, внизу захлебывался унитаз. Можно было различить хлопанье дверей, вплетающееся в повторяющуюся мелодию лифта, шумы льющейся воды, иногда даже отдельные возгласы или песенку, если, бреясь, кто-нибудь напевал себе под нос. У людей были дела или они их придумывали. Болеслао был свободен настолько, что ему не хватало воображения, чтобы придумать себе хоть какое-то дело. Наконец он вставал, принимал душ, одевался. Нужно спуститься, чтобы купить газету.

Он спускался купить газету. Пролистать ее и решить кроссворд уже было занятием. Он начинал и заканчивал жизнь, решая кроссворды. Когда у Болеслао еще не было ни должности, ни денег, он решал газетные кроссворды. Теперь, когда у него опять нет должности, он снова разгадывает те же самые кроссворды, потому что, оказывается, они не изменились, и ему встречаются те же самые слова и те же вопросы.

Если бы заниматься готовкой, как это делают иностранцы и только начинают делать испанцы (в основном одинокие), можно было бы потратить утро на покупки и стряпню. Но я не готовлю. Тем не менее, Болеслао брал коричневую корзину, возможно, принадлежавшую умершей матери, находящейся на бесконечно далеких небесах, и шел в ближайшие магазины. На его улице много магазинов: рыбные — мексиканские, торгующие свежей экзотической рыбой и ацтекскими загадочными диковинами, похожими на фетиши из соли; фруктовые — с пирамидами яблок, апельсинов и помело, горящими на прилавках тихим пожаром; зеленные — с целым садом диких растений, с темно-лиловыми салатами и брюссельской капустой. Откуда у торговцев фруктами египетское чувство пирамиды? Откуда у них берется романтическое, руссоистское представление о заросшем дикими растениями парке с почти нетронутым природным ландшафтом?

Среди яблок Болеслао казался себе самым настоящим египтянином, а среди зелени чувствовал себя как Руссо с корзинкой в руках. В мясных отделах он действует (действовал) как детектив на месте преступлений, совершенных утром, совсем недавно. Вероломно зарезанный барашек, бык, кабан, теленок, молочный поросенок. Мясник улыбался как убийца, разыгрывающий из себя святошу. Ведь он никого не убил. Он только продает трупы.

Болеслао дотрагивался кончиком пальца до чешуи морского леща, только ради удовольствия почувствовать ее текстуру. Болеслао подносил кровоточащий кусок мяса к своему носу (запах всегда напоминал ему менархе — первую менструацию подростка). Болеслао, дон Болеслао, пользовался в квартале славой утонченного гурмана, покупателя с изысканным вкусом, человека, знающего толк в мясе, в рыбе и в зелени. В конце он покупал несколько яблок, так чтобы у него всегда в кармане было яблоко и можно было бы съесть его независимо от времени, когда угодно и где угодно — дома или в метро. Но когда он покупал немного мяса или свежей камбалы, чтобы оправдать хождение по магазинам, то сразу же, едва войдя в свой двор, отдавал купленное кошкам, так как любил кошек, а приготовить даже самое простое блюдо был не в состоянии. Болеслао, как уже говорилось, обедал в таверне вместе со строительными рабочими и консьержами из большого дома.

Только в отделе продовольственно-колониальных товаров он чувствовал себя уверенно и превосходно, когда уже не только с корзиной, но и с двумя заполненными пластиковыми пакетами в руках, выбирал новый сорт виски, редкий, выдержанный, побуждая хозяина заказывать самые старые дорогие напитки.

— Дон Болеслао самый утонченный покупатель в квартале.

— Такие, как дон Болеслао, встречаются редко. Дон Болеслао знает, что покупает.

Иными словами, выйдя на пенсию, в конце своей бесславной (и даже заурядной) жизни, Болеслао нашел свое призвание в том, чтобы покупать самую изысканную рыбу дворовым кошкам и в том, чтобы разобраться с целой батареей бутылок с роскошными и сложными алкогольными напитками, остановившись на эксклюзивном виски. Жизнь насмешлива. Она всегда способствует осуществлению самых абсурдных из наших планов, но никогда не помогает в исполнении нашего действительного предназначения.

Когда Болеслао с корзиной и двумя пластиковыми пакетами поднимался к себе на не внушающем доверия лифте, консьерж открывал ему дверцу с почтением, положенным сеньору, покупающему такую хорошую еду и выпивку. Делая покупки, Болеслао не забывал и о соседях по дому, и однажды на Растро приобрел холодильник, чтобы хранить в нем шампанское и паштет, на тот случай, если кто-нибудь к нему зайдет. Так Болеслао коротал свою жизнь, с тех пор как она стала совершенно пустой, после того как он перестал быть бухгалтером.