Бернард Корнуэлл - 1356 (ЛП) (др.перевод)

• Название: 1356 (ЛП) (др.перевод)
• Автор: Бернард Корнуэлл
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2014

Ступай с богом и сражайся как дьявол! Обаятельный герой и погоня за мистическим мечом -- таков замечательный новый роман искусного рассказчика из Британии, действие которого достигает кульминации во время битвы при Пуатье в 1356 г. Продолжает бушевать Столетняя война и в самых кровавых битвах ещё предстоит сразиться. По всей Франции закрываются врата городов, горят посевы, страна замерла в тревожном ожидании грозы. Снова под предводительством Чёрного Принца вторглась английская армия,  победившая в битве при Креси, и французы гонятся за ней. Томасу из Хуктона, английскому лучнику по прозвищу «Бастард» велено разыскать утерянный меч Святого Петра, оружие, которое по слухам дарует любому своему владельцу неизменную победу. Когда превосходящие силы противника устраивают английской армии ловушку близ города Пуатье, Томас, его люди и его заклятые враги встречаются в небывалом противостоянии, которое перерастает в одну из величайших битв в истории.

---

Джакомо подошел к столу, на котором стояли в маленьких горшках его краски.

- И кардинал Бессьер, - продолжал он, - надеется, что станет следующим Папой. Иннокентий слаб, а Бессьер нет. Скоро мы можем получить нового Папу.

- Почему ему не понравился этот рисунок? - спросил Томас, указывая на стену.

- Может быть, у него хороший вкус? Или, может, потому что он выглядит так, как будто его рисовала собака засунутой в задницу кистью?

Томас поглядел на старую роспись. Кардинал хотел знать, что за история на ней рассказана, но ни Джакомо, ни зеленоглазый священник ему не ответили, а он явно хотел, чтобы рисунок исчез, чтобы никто не смог найти ответа.

А рисунок действительно рассказывал историю. Святой Петр протягивал меч монаху в снегах, и у монаха должно было быть имя, но кем он был?

- Ты и правда не знаешь, что означает этот рисунок? - спросил Томас Джакомо.

- Легенду? - беспечно предположил итальянец.

- Но какую легенду?

- У Святого Петра был меч, - сказал Джакомо, - думаю, что он передает его церкви. Ему следовало бы отрубить им руку художника и спасти нас от лицезрения его ужасной мазни.

- Но обычно меч рисуют в гефсиманских садах, - сказал Томас. Он видел много церквей со сценами из жизни Христа до ареста, когда Петр вытаскивает меч, чтобы отрезать ухо слуге первосвященника, но он никогда не видел Петра во время снежной бури.

- Значит, глупец, который это нарисовал, не знает эту историю, - сказал Джакомо.

Однако в картинах все имеет значение. Если человек держит пилу, то это Святой Симон, потому что Симона распилили на части, таковым было его мученичество.

Виноградная кисть напоминает людям об евхаристии, король Давид держит арфу, Святой Фаддей - палку или мерную ленту плотника, Святой Георгий стоит перед драконом, Святой Дионисий всегда нарисован держащим собственную отрезанную голову: всё имеет значение, но Томас не имел понятия, что означал этот старый рисунок.

- Разве вам, художникам, не известны все символы?

- Какие символы?

- Меч, ключи, снег, человек в окне!

- Меч - это меч Петра, ключи - ключи от рая! Тебя нужно учить, как сосать мамкину титьку?

- А снег?

Джакомо бросил сердитый взгляд, явно чувствуя дискомфорт от вопроса.

- Идиот просто не умел рисовать траву, - наконец решил он, - так что просто нашлёпал немного дешевых белил. Нет у него никакого значения! Завтра мы это соскребем и нанесем здесь что-нибудь красивое.

Но кто бы ни нарисовал эту сцену, он позаботился о том, чтобы убрать снег вокруг коленопреклоненного человека, и совсем неплохо прорисовал там траву, покрытую маленькими желтыми и синими цветами.

Так что расчищенный снег имел значение, так же как и присутствие второго монаха, испуганно выглядывающего из окна дома.

- У тебя есть уголь? - спросил Томас.

- Конечно, есть! - Джакомо махнул в сторону стола, на котором стояли краски.

Томас подошел к двери и выглянул из нее в большую палату аудиенций. Ни кардинала Бессьера, ни зеленоглазого священника не было видно, так что он подобрал кусок угля и подошел к странному рисунку и что-то на нем написал.

- Что ты делаешь? - спросил Джакомо.

- Хочу, чтобы кардинал это увидел, - сказал Томас.

Он нацарапал большими черными буквами по снегу "Calix Meus Inebrians".

- Чаша моя преисполнена? - спросил озадаченный Джакомо.

- Это псалом Давида, - ответил Томас.

- Но что это значит?

- Кардинал поймет, - сказал Томас.

Джакомо нахмурился.

- Боже святый, но ты затеял опасную игру.

- Спасибо, что разрешил тут накалякать, - сказал Томас. Художник был прав, все это было опасно, и если он не может разыскать отца Каладрия в этом городе своих врагов, он может пригласить отца Каладрия последовать за собой, и Томас подозревал, что отцом Каладрием мог оказаться священник с ярко-зелеными глазами.

Зеленоглазый священник явно был заинтересован старым поблекшим изображением двух монахов и Святого Петра, но центром картины был не коленопреклонненый монах и даже не фигура Святого Петра, а меч.

А Томас, хотя и не был полностью уверен, внезапно осознал, что у меча есть имя: Злоба.

И в тот же день, задолго до девятичасовой молитвы и прежде чем кто-либо мог найти его и подвергнуть церковным пыткам, Томас и его компания покинули Авиньон.

Наступила теплая погода. Погода как раз для военных кампаний, и по всей Франции мужчины точили оружие, объезжали лошадей и ждали, что король призовет их на службу.

Англичане посылали подкрепление в Бретань и Гасконь, и все думали, что король Иоанн, несомненно, соберет огромную армию, чтобы сокрушить их, но вместо этого он повел небольшую армию к границам Наварры, к замку Бретёй, и там перед обветшалыми стенами цитадели его люди возвели осадную башню.

Огромнейшее трехэтажное сооружение, выше церковного шпиля, воздвигнутое на двух железных осях с четырьмя массивными колесами из твердого вяза.

Фронтальная и боковые поверхности башни были оббиты дубовыми досками, чтобы защитить от обстрела из арбалетов, и теперь, на холодной заре, к этой деревянной броне гвоздями прибивали жесткие шкуры.

Люди работали в четырехстах шагах от замка, и время от времени защитники стреляли из арбалетов, но расстояние было слишком велико, и болты никогда не долетали. Четыре флага развевалось над вершиной башни: два с французскими лилиями, еще два изображали топор - символ покровителя Франции, мученика Сен-Дени .

Флаги трепетали и перекручивались на ветру. Ночью штормило, и все еще дул сильный ветер с запада.

- Один дождичек, - сказал лорд Дуглас, - и эта проклятая штуковина будет бесполезна. Они никогда ее не сдвинут. Она утонет в грязи.

- Бог на нашей стороне, - спокойно сказал его молодой спутник.

- Бог, - с отвращением повторил лорд Дуглас.

- Наблюдает за нами, - сказал молодой человек. Он был высоким и стройным, едва ли больше двадцати или двадцати одного года, с поразительно красивым лицом.

У него были светлые волосы, зачесанные назад с высокого лба, спокойные голубые глаза, а в уголках рта, казалось, постоянно таилась улыбка.

Он был родом из Гаскони, где ранее владел феодом, теперь конфискованным англичанами, что оставило его без доходов от земель и довело до нищеты, но сир Роланд де Веррек был известен как величайший турнирный боец Франции.

Некоторые утверждали, что Жослин из Берата лучше, но в Осере Роланд трижды победил Жослина, а затем измучил жестокого чемпиона, Вальтера из Сигентейлера, блестящим фехтованием.

В Лиможе он остался единственным, кто выстоял до конца в ожесточенном меле [12], а в Париже женщины вздыхали, когда он сокрушил двух закаленных рыцарей в два раза его старше и намного опытнее. Роланд де Веррек стяжал чемпионские лавры, потому что был смертоносен

И девственником.

На его черном щите была изображена белая роза, роза без шипов. Цветок Девы Марии и горделивое отображение собственной чистоты.

Те, кого он постоянно побеждал в турнирах, думали, что он безумен, женщины, любовавшиеся им, считали, что он растрачивает себя понапрасну, но Роланд де Веррек посвятил свою жизнь рыцарству, святости и добрым делам.

Он был известен своей девственностью, над этим также потешались, но никогда в лицо и только вне досягаемости его молниеносного меча.

Его чистотой также восхищались, даже завидовали, потому что поговаривали, что ему предназначено жить в святости явившейся ему Девой Марией.

Она явилась ему, тогда еще четырнадцатилетнему, прикоснулась к нему и сказала, что он будет благословлен превыше всех людей, если станет держать себя в целомудрии, как и она сама.

- Ты женишься, но до того ты - мой, - сказала она и исчезла.

Мужчины могли насмехаться, но женщины вздыхали по Роланду. Одна женщина дошла до того, что сказала Роланду де Верреку, что он красив.

Она протянула руку и коснулась его щеки.

- Столько боев и ни одного шрама! - произнесла она, а он отпрянул от этого прикосновения, словно палец обжег его, и ответил, что вся красота есть отражение Божьей благодати.

- Если я не верил бы в это, - сказал он ей, - я бы испытывал соблазн тщеславия, - возможно, он все-таки был подвластен греху тщеславия, так как всегда одевался с большой заботой о внешнем виде, и его доспехи всегда были начищены при помощи песка, уксуса и проволоки до зеркального блеска и сияли, отражая солнце.

Но не сегодня, потому что над Бретёем низко висели серые и темные облака.

- Дождь все-таки будет, - прорычал лорд Дуглас, - и эта проклятая башня не сдвинется с места.

- Она принесет нам победу, - спокойно и уверенно сказал Роланд де Веррек. - Епископ Шалонский благословил его прошлой ночью, мы не можем потерпеть неудачу.