Семeн Бронин - История моей матери. Роман-биография

• Название: История моей матери. Роман-биография
• Автор: Семeн Бронин
• Жанр: Биографии и Мемуары

Роман повествует о жизни француженки, рано принявшей участие в коммунистическом движении, затем ставшей сотрудницей ГРУ Красной Армии: ее жизнь на родине, разведывательная служба в Европе и Азии, потом жизнь в Советском Союзе, поездка во Францию, где она после 50-летнего отсутствия в стране оказалась желанной, но лишней гостьей. Книга продается в книжных магазинах Москвы: «Библиоглобусе», Доме книги на Новом Арбате, «Молодой гвардии». Вопросы, связанные с ней, можно обсудить с автором.

---

— Не жмется, а не может, — поправил Бернар, будто Люк его имел в виду.

— Какая разница? Ты в любом случае не полезешь.

— Почему? Может, и полезу? — не подумавши, возразил тот.

— А правда? — попросила Рене. — Может, попробуем?

— Я один не справлюсь. Там самое меньшее двоих нужно. Не их же брать. — Люк кивнул на Алекса с Бернаром. — Надо с крыши на крыши перешагивать или доски стлать. Они раньше лежали там вдоль бортика: когда кино смотрели. Кто-то подстраховать должен. Жиля звать надо…

Жиль был парень из Курнева: это был небольшой городок возле Сен-Дени и Стена — сейчас пригород Парижа. Жиль был на конгрессе в группе прикрытия, удачно избежал ареста и на следующий день пришел к Рене засвидетельствовать свое почтение: он видел, как она выводила из зала раненого Мишеля. Он не знал, какими словами выразить свои чувства, но лицо его от этого смотрелось еще выразительнее.

— Лихо ты его. Я б в жизни не догадался. Ты что, медсестрой работаешь?

— Почему ты так решил?

— Да грамотно обвязала очень.

— Когда надо, и операцию сделаешь. — Рене позволяла себе иной раз нескромные обобщения.

— Это точно, — согласился он и огляделся. — А что вы тут вообще делаете?

— Философией занимаемся… — И поскольку он был готов к чему угодно, но не к этому, пояснила: — На экзаменах требуют.

— Понятно, — теперь сообразил и он. — Если нужно, и в нужник полезешь — сама только что сказала.

— Не хочешь к нам?

— Я? Нет. Мне поступать некуда. Я уже поступивши. В ученики слесаря. Если нужен буду, позовете, — и ушел, еще раз взглянув на нее с уважением.

Теперь настал его час. Люк сходил за ним в Курнев. Алекс и Бернар присоединились к группе скорее в качестве наблюдателей, чем деятельных участников. Компания пришла сюда в тот же день поздно вечером. Сгустившиеся сумерки объединили дома в одну черную массу. Огни перед выставкой горели по-прежнему, и афиши приглашали войти внутрь, но двери были заперты, и перед ними расхаживал полицейский. Они беспечно прошли мимо него, как делают это идущие к Монмартру молодые люди, но в ближней подворотне Люк шмыгнул в соседний двор: место было ему хорошо знакомо. Он вслепую, безошибочно двигался в темноте и вывел их к зданию, соседнему с выставкой. Дом этот не был заселен и ждал ремонта.

— Никак починить не могут, — проворчал Люк: во Франции тоже любят ругать муниципальных чиновников. Алекс, который везде сохранял независимость суждений, подошел к входной двери, толкнулся в нее. — Заколочена, — сказал ему Люк. — Никогда не суйся в парадную дверь — она не для этого, — и неслышной тенью скользнул в проход между домами, куда выходило окно, зарешеченное железными прутьями. Жиль молча шел за ним послушной тенью.

— Решетка же? — Алекс не любил, когда ему противоречили.

— Для кого решетка, для кого нет. — Люк снял с окна железный остов. — Все подпилено. Как, ты думаешь, мы кино смотрели? Ты кино любишь?

— Люблю! — с вызовом отвечал Алекс.

— Плохо любишь, значит. Мы балдели, как от травки. Курил травку?

— Нет.

— Что ж ты делал тогда? Философией занимался?.. — Потом глянул с сомнением на Рене. — Не знаю, сможешь ты перейти или нет. Там с крыши на крышу перепрыгивать надо.

— Пошли, — поторопил его Жиль. — Остальным там тем более делать нечего…

Они с Люком полезли наверх: чердачное окно с давних времен оставалось незаперто — и вылезли на крышу. Вдоль края ее, с тех же древних пор, лежали доски — они кинули их на соседнюю крышу и перебрались на дом с выставкой. Рене все-таки упросила взять ее с собою — они помогли ей, для чего Жиль вернулся назад, подстраховал ее, а Люк принял на другой крыше. Алекс и Бернар не стали рисковать, остались: Бернар, страдавший головокружениями, прижался к чердачному окну, боясь, что соскользнет вниз, а Алекс, напротив, отважился стать возле самой кромки: благо было темно и не видно было, откуда и куда падать.

Чудный вид раскрылся перед ними — он один оправдывал их усилия. Сбоку светился Монмартр с его пузатым, надутым храмом и круговой эспланадой, уже тогда ярко освещаемой для привлечения туристов. За ними целый квартал, дом за домом, уступами спускался к Сене, за которой мерцал огнями правый берег: для них едва ли не чужой город, потому что они обходились одной левой его частью. Люк уделил этой много раз виденной им панораме полмгновения: ровно столько, сколько она, по его мнению, заслуживала, — затем вернулся к делу: пригнулся и, похожий на ящерицу, быстрыми скользящими движениями полез вверх к чердачному окну, которое, если не знать, где оно, сыскать было невозможно: оно скрывалось в изломах крыши и чердачных сооружений. Они с Жилем влезли внутрь. Там было еще темнее, но Люк и здесь двигался свободно, как у себя дома.

— Как ты видишь в темноте? — удивилась Рене, поднявшись вслед за ними и заглянув в дыру, в которой они исчезли.

— А ты как думаешь, почему? — в свою очередь, с упреком, спросил он, как если бы она, зная его жизнь, произнесла бестактность. — Все по той же причине. Не ушибись. Тут перекладины наискось торчат. Тоже давно пора менять. Иди по этой балке — вон к той щели. Мы через нее кино смотрели… — Впереди белела узкая полоса света. — Видишь что-нибудь? — спросил он, расчищая дорогу от хлама. — Там фанеру нужно отогнуть, распорку вставить: тогда лучше видно будет. — Самого его то, что происходило в зале, не интересовало: он был на работе. — Посмотри, Жиль, что тут сделать можно. Я не по этой части: что-нибудь свистнуть — другое дело, а сделать вещь — я этого не умею. — Теперь, признавшись в грехах, он стал чуть ли не щеголять ими: видно, решил расставаться с новыми товарищами. Рене припала к щели между потолочными досками.

— Вино пьют. За столом сидят. Веселая компания.

Это заинтриговало Жиля, он присоединился к ней.

— Расширить надо, маленькая слишком, — подсказал им Люк, хотя и уверял, что ничего не смыслит в мастеровом деле. — Как в блиндаже каком-нибудь.

— Это понятно, — сказал Жиль. — Завтра инструменты принесу. Зачем только?

— Мы отсюда листовки сбросим, — надумала Рене: при необходимости в ее воображении легко рождались такие импровизации.

— Не мешало б… Смотри, пикник устроили! Вот гады! С девками расположились! Сейчас поедут с ними на сторону…

В выставочный зал, по удалении оттуда дневных посетителей, пришли вечерние гости, и шла пьянка, долженствовавшая предварить иные развлечения. Выставка колониальных товаров представляла собой еще и передвижной бордель, в котором девушки из колоний служили приманкой для инвесторов и влиятельных чиновников. За столом, вперемежку с красавицами во взятых напрокат национальных одеждах, сидели лоснящиеся от еды и питья, веселые жуиры и более представительные и сдержанные чинуши — впрочем, тоже весьма оживившиеся и не на шутку разыгравшиеся. Мужчины во фраках и мундирах тянулись к стаканам и хватались за девушек, которые не слишком сопротивлялись.

— Ну стервы! Какие там листовки? Бомбу бы сюда, — сказал Жиль.

— Там же девушки?

— Ну и что? Твари продажные… Что им твои листовки? Они ими подотрутся.

— Среди официального представления выбросим, — додумала Рене. — Во время закрытия выставки.

Это Жиль понял.

— Это другое дело. Этого они не любят. Любят, чтоб все шито-крыто было, а шкодить если, то под ключами да запорами… Надо будет квадрат в доске вырезать — через него и сыпать. А прежде свет вырубить. От этой люстры провода идут, их замкнуть ничего не стоит. Посоветуюсь с приятелем. У меня есть один, электрик.

— Барбю с самого начала это говорил.

— Значит, прав был твой Барбю — как в воду глядел. Печатай листки свои, а я дыру в потолке разделаю. Чтоб не по одной, а охапками бросать. Завтра ночью приду, когда никого не будет… — и они вернулись к товарищам.

Алекс жалел, что не пошел с ними.

— Не трудно было? — После этого восхождения он стал испытывать к Рене большее уважение, чем после нескольких месяцев занятий философией, и, услышав утвердительный ответ, обещал: — В следующий раз тоже полезу…

— Ты хоть внутри был, — позавидовал Бернар. — А я ни внутри, ни снаружи… Что там?

— Кино — лучше не бывает, — сказал Люк.

— А все-таки? — настаивал Алекс, но сколько ни просил, Люк все отмалчивался: и так наговорил больше, чем следовало…

Листовки печатали долго и с большими затруднениями. Учитывая профессию Алекса, естественно, обратились к нему, но он по здравом размышлении посчитал, что и без того сильно скомпрометировал себя, согласившись полезть на крышу, и не спешил связывать себя новыми обязательствами — а если говорить начистоту, боялся.

— По бумаге можно определить, из какой типографии вышла. И потом — там работают круглые сутки: когда этим заниматься?