Семeн Бронин - История моей матери. Роман-биография

• Название: История моей матери. Роман-биография
• Автор: Семeн Бронин
• Жанр: Биографии и Мемуары

Роман повествует о жизни француженки, рано принявшей участие в коммунистическом движении, затем ставшей сотрудницей ГРУ Красной Армии: ее жизнь на родине, разведывательная служба в Европе и Азии, потом жизнь в Советском Союзе, поездка во Францию, где она после 50-летнего отсутствия в стране оказалась желанной, но лишней гостьей. Книга продается в книжных магазинах Москвы: «Библиоглобусе», Доме книги на Новом Арбате, «Молодой гвардии». Вопросы, связанные с ней, можно обсудить с автором.

---

Бал кончился. Летиция исчезла с женихом, не дождавшись конца торжества: у них, видно, были свои планы на оставшуюся часть вечера. Подруги обменялись последними поцелуями, адресами, телефонами (у кого они были) и разошлись кто куда — многие отправились с Селестой в ресторан праздновать День освобождения. Рене, у которой не было на это денег, и Эжени, которая через два дня уплывала — тоже в Америку, только Южную, пошли гулять вдвоем по вечернему Парижу: никому не хотелось в этот день возвращаться домой раньше времени. Эжени приехала в Париж из Французской Гвианы, должна была туда вернуться и не могла дождаться этого часа. Кроме Летиции две девушки в классе не боялись экзаменов: Рене, потому что все знала и особенно легко чувствовала себя в иностранных языках, которые за месяц не выучишь и не забудешь, и Эжени — потому, что экзаменационные коллегии, никому не дававшие спуску, для жителей колоний делали исключения. Это была спокойная, добропорядочная девушка, которую все в Париже тяготило и, в ее представлении, не шло ни в какое сравнение с ее новой родиной. Она и Рене туда звала, и та начала вдруг подумывать об этом — но Эжени, узнав случайно о ее коммунистических и антирасистских связах и симпатиях, пришла от них в ужас и взяла назад свое приглашение. В Гвиане, в обществе негров, такие причуды были совсем неуместны: негры — хорошие люди, но нечего искушать судьбу и вносить смятение в их черные души.

— Как тебе вечер? — спросила ее Рене.

— Неплохой, но я не о нем думаю… Я уже дома себя вижу… Боюсь очень.

— Да пароходы сейчас как автобусы ходят — по расписанию.

— «Титаник»-то утонул.

— Это когда было? И он севернее шел — в зоне айсбергов… А Гарри тебе как?

— Американец, — сказала та. — У нас их много.

— И какие они?

— Деловые, приветливые, но вращаются обычно в своем обществе. Не знаю, чем Летиция его пленила. Видно, сама такая же.

— Завидуешь?

— Нет. Мне больше мой Марсель нравится: он сентиментальнее. С Гарри мне было бы неспокойно. А тебе он понравился?

— Нет, — с легкой душой сказала Рене. — Так-то он, конечно, привлекательный, стройный, раскованный, но чего-то в нем не хватает. Слишком легкий, с одной стороны, и уравновешенный — с другой. — Она успела все обдумать и взвесить.

— Что ж в этом плохого?

— Слишком довольный собою, — додумав, заключила Рене.

— А ты таких не любишь?

— Нет. Как можно быть свободным, когда кругом столько рабства?

— В Америке?

— Почему? Везде. И здесь тоже. — Она произнесла это почти легкомысленно, не в тон сказанному и огляделась по сторонам в поисках какого-нибудь дешевого кафе, куда можно было бы зайти и отметить окончание учебы. Подруга не вполне ее поняла, но согласилась:

— Про чужие несчастья не знаю: мне что до них — но я тоже не люблю самонадеянных. Люблю, когда мужчина чуть-чуть робеет. И чувствителен, как мой Марсель. С ним легко себя чувствуешь и боишься меньше. Я от парохода в панике, потому что его рядом не будет.

— Будете всю жизнь рука об руку ходить? — Рене словно бес за язык дергал.

— А это плохо?

— Не знаю… Немного скучно, кажется. — Рене была настроена воинственно: причиной тому, может быть, было ее одиночество на балу и после него.

Эжени это не понравилось, но она решила не ссориться в последний день, хоть и сказала:

— Гарри слишком свободный, мой слишком ко мне привязан — кто тебе нужен, Рене?

— Никто, наверно. Одна буду.

— И что будешь делать одна?

— Не знаю. Пока учиться.

— Учиться, Рене, это не занятие, а так — в лучшем случае подготовка к будущей жизни. Одна семью не создашь, — и Эжени, которой наскучило говорить банальности, вспомнила, что у нее осталось множество дел, и заторопилась, чтоб не терять времени даром.

— Зайдем в какое-нибудь кафе, — попросила Рене. — Обмоем наш «бак» по философии. Философии все-таки, а не домоводства с кулинарией. Вспомним старика Гегеля, как говорил один мой знакомый. — Ей захотелось в этот миг, чтоб рядом был Мишель, который бы охотно поддержал с ней разговор о Спинозе и о Канте.

— Ты, наверно, его и ждешь? Знакомого этого? Ладно. Недолго только. У меня не все еще куплено…

Домой Рене пришла достаточно рано, и отчим собрался за бутылкой: отпраздновать событие. Мать посмотрела на это косо: успех дочери радовал, но пьянство мужа пугало куда сильнее.

— Но повод-то какой! — воззвал он к материнским чувствам. — Не каждый день дочь лицей кончает. Да еще с отличием! — схватил шляпу — и был таков.

— Вина купи! — послала ему вдогонку Жоржетта, но он уже ее не слышал. — Сейчас абсент принесет, — предрекла она. — Который с ног его валит, — и примолкла, удрученная.

Рене подсела к ней на диван, приласкалась, что делала редко: она выпила с Эжени красного.

— Ты хоть довольна, что я лицей кончила? — Ей захотелось услышать от матери что-нибудь лестное и приятное — награду, которую в младших классах дети ждут от родителей за примерные отметки в школе. Оценки преподавателей радовали ее меньше.

— Довольна, конечно, — отвечала серьезным тоном Жоржетта, но в голосе ее не слышалось ликования.

— А почему такая невеселая?

— Что веселиться?.. Опять пить начал. Кто кормить нас будет?

— Я прокормлю. Уроки могу давать.

— Когда ты их давать будешь? У тебя ж времени совсем нет… Я тебя почти не вижу… Как и его — когда он запивает…

Отчим действительно пришел с абсентом.

— Ничего другого не было, — лживо оправдался он. — Было вино подешевле, но его б на всех не хватило. Что нам одна бутылка? А абсент — он за сердце хватает!

— Вот и пей его один, — сказала Жоржетта.

— Один пить не буду! — поклялся он. — Что я, алкоголик? По случаю только, — и припрятал бутылку.

Он изменился, постарел, обрюзг в последнее время, и даже усы его, которые он отпустил, когда стал секретарем ячейки и за которыми прежде ревностно ухаживал, повисли теперь, как две худые тряпки. Секретарем он уже не был: постарался Ив, его недоброжелатель, но и в нем самом бойцовский петушиный дух давно иссяк и выветрился.

— Рене теперь работать пойдет? Тут Жиль говорил со мной о ней: понравилась ему сильно. Хороший парень, между прочим. Будь я девкой, вцепился бы в него обеими руками. А что? Головастый, все в руках горит — редкостный парень. Тебе ж и об этом думать надо — не только об учебе твоей.

Все словно сговорились учить ее уму-разуму и толкать к замужеству: будто хотели избавиться от нее, всучив ей веретено и прялку.

— Ты меня сватаешь? — спросила Рене.

— Не сватаю, но очень уж тебя хвалит — видать, ждет, что передам.

— Я дальше учиться пойду, — сказала Рене.

— Вот те на! — удивился он, будто об этом не было прежде речи. — А я ничего не знаю.

— А зачем было «бак» получать? Для дальнейшей учебы.

— И на кого же?

— На юриста.

— Ничего себе! Адвокатшей станешь?.. А те, в Даммари, дальше будут платить?

— Об этом еще не говорили. Сама расплачусь.

— Жить здесь будешь? — закинул еще одну удочку он.

Мать насторожилась:

— А где же?

— А я знаю? — отговорился тот. — Где живут юристы. Им же нужно ближе к работе. Или к учебе — что у них там?.. Решай, в общем, свои вопросы, — подытожил он, пользуясь тем, что еще трезв. — Можешь, конечно, и здесь жить, но тогда деньги надо давать в общий котел. И больше, чем те пятьдесят франков в месяц, что они раньше отсылали. Потому как у тебя теперь другие запросы будут. Да и поправку на инфляцию сделать надо… Давай-ка я все-таки выпью за твои успехи. Жанна вряд ли такое потянет. Потому как не та наследственность. У нее отец — пьяница, краснодеревщик: эти все зашибают. А у тебя — профсоюзный деятель и с заскоком, говорят. А где заскок, там и чтение-учение… — и потянулся за бутылкой.

— Наговорил, — сказала мать. — Утром сам вставай — я тебя будить не буду. Ты от абсента дураком делаешься. Еще и выпить не успел, а уже в голову ударило. А ты спрашиваешь, почему я не радуюсь, — почти упрекнула она дочку…

Робер настоял на том, чтобы они поехали в Даммари-ле-Лис: похвастаться дипломом и поблагодарить за помощь. Тут тоже все вышло не слава богу — поначалу, во всяком случае…

— Кто это?! Робер?! — вскричала бабушка Франсуаза, едва они вошли в трехэтажный дом на привокзальной улице. Рене она не заметила или сделала вид, что так. — Нет, это невозможно! Как ты нашел сюда дорогу?! Что, вообще, стряслось, что ты сюда явился?!

— Рене экзамены сдала. — Он снял котелок и положил на стол, чувствуя себя неловко.

— Ах Рене сдала экзамены?! Она разве учится?! Ты думаешь, у нас такая память, что мы все это в голове держим?!

Оказалось, отец не был в Даммари с того лета, что она провела здесь в счет испытательного срока.

— Ты думаешь, можно так обходиться с матерью?! — бушевала бабка. — Событие, видишь ли — решил навестить ее! Да что мне это событие, если у меня сына, считай, нет: я о нем справки через людей навожу, а он не удосужится даже открытку к Рождеству прислать! И на мой день рождения не явился!