Семeн Бронин - История моей матери. Роман-биография

• Название: История моей матери. Роман-биография
• Автор: Семeн Бронин
• Жанр: Биографии и Мемуары

Роман повествует о жизни француженки, рано принявшей участие в коммунистическом движении, затем ставшей сотрудницей ГРУ Красной Армии: ее жизнь на родине, разведывательная служба в Европе и Азии, потом жизнь в Советском Союзе, поездка во Францию, где она после 50-летнего отсутствия в стране оказалась желанной, но лишней гостьей. Книга продается в книжных магазинах Москвы: «Библиоглобусе», Доме книги на Новом Арбате, «Молодой гвардии». Вопросы, связанные с ней, можно обсудить с автором.

---

— Не прошла?

— Наоборот, прошла, мы провернем ее, но не хотим оглашать раньше времени… Так настоящую сеть можно создать. Мы немного иначе все сделаем — как, я говорить сейчас не буду, но ею можно весь флот охватить… — Он помолчал многозначительно. — Это может стать нашей козырной картой. У нас достаточно сложные отношения с русскими и с частью партийного руководства — я тебе говорил уже об этом. Русские ориентируются на Жака, а нами пренебрегают. И вообще, чересчур всем распоряжаются. Хотя у них деньги, конечно… Шая — человек Жака, — прибавил он для большей ясности и определенности.

— Кто это — мы?

— Группа товарищей, — дипломатично ответил он. — Руководители партии.

— Я в нее не вхожу?

— Нет, если б вошла, мы б тебе сказали, — отвечал он, не расслышав в ее голосе иронии. — Тебе всего знать пока не надо.

— Я и не стремлюсь к этому, — спокойно отвечала она. — Я не любопытна. Когда только я успею сегодня за римское право взяться? Там целый раздел наизусть учить надо.

— О чем? — безразлично спросил он.

— О семье, женах и конкубинках. А что?

— Ничего, но боюсь, оба института тебе, Рене, придется пока оставить. Ты еще молода — успеешь закончить. Перерыв сделай — оно и для головы полезно. И с секретарства в районе надо уходить. И сделать это хлопнув дверью.

— А это зачем?

— Ты хочешь, чтобы секретарь района коммунистической молодежи был еще и нелегалом? Чтоб нас снова обвинили в шпионстве в пользу Советского Союза? У нас были такие случаи. Разгром сети Креме знаешь?

— Слышала.

— До сих пор не можем отмыться. Из Москвы категорическое требование — не вовлекать членов Компартии в нелегальную деятельность.

— И вы не вовлекаете?

— Вовлекаем, но тут же выводим из ее членов. Так что ты и из комсомола должна уйти. Если мы сегодня поладим.

В этом была своя логика, хотя и парадоксальная. Рене вздохнула.

— А ты как же? — спросила она Огюста. — Ты же член Секретариата.

— С такими, как я, сложнее. Мы как бы связные. Сами ни во что не лезем, но все знаем и как бы ведем вас за руку. «Пасем», если на их языке говорить. — Судя по тому, как ему нравился подпольный жаргон, он сам только учился этому новому для него делу. — Но и нам лучше не попадаться. Поэтому будем соблюдать предосторожности. Вот и дом. Ты дорогу запомнила?

— Конечно.

— А адрес забудь и не смотри на него. Чтоб лишнего не запоминать: чтоб не вспомнить потом где не надо…

Они вошли в большой многоэтажный красивый дом — такой, в каком жили преуспевающие коммерсанты, которые могли себе это позволить, и артисты и всякого рода авантюристы, которые жили шире, чем разрешали их средства. Внизу была консьержка, встретившая их более чем любезно. Они сказали номер квартиры, она кивнула и назвала этаж. Они поднялись на лифте, отделанном дорогим деревом, как каюта на океанском теплоходе. Встретил их невысокий средних лет толстяк в очках: с польским шармом и грацией в самых незначительных его движениях, делавшимися особенно заметными в обращении с девушкой. Взгляд у него был чуть рассеянный и исподволь изучающий; но он не злоупотреблял этим и старался смотреть в сторону: чтоб не смущать собеседницу. Говорил он с акцентом, но быстро и без запинок.

— Консьержка не спрашивала ни о чем?.. У меня с ней, правда, хорошие отношения… У меня с ними всегда хорошие отношения, — усмехнувшись, добавил он, беря у Рене пальто и делая это бережно и заботливо.

— Как вы этого добиваетесь? — спросил Огюст; он не хотел отставать от разговора и, сняв пальто, без приглашения вошел в гостиную. Казимира, с его церемонностью шляхтича, это покоробило, но он не подал виду.

— Да так и добиваюсь, как все. Подарки делаю да говорю приятные вещи. Шоколад помогает. А как еще с женщинами вести себя и разговаривать?.. Вы не так считаете? Вас ведь Рене зовут? — Он посмотрел на свою гостью внимательнее прежнего.

— Не знаю, — уклонилась от ответа Рене: ее заинтриговал этот человек, и интерес к необычным и одаренным людям со странной судьбой надолго задержал ее потом в разведке. — Я не ем шоколада.

— Ответ предельно ясен, хотя и зашифрован, — сказал Казимир. — Люблю ясность иносказания. Без нее в нашем деле никуда. А где Шая? — В его голосе послышалась озабоченность. — Он обычно не задерживается. А вот он… — Он открыл дверь Шае. Тот, как и в прошлый раз, был весел и подвижен, как ртуть, и круглое лицо его лучилось и щурилось в хитрой и лукавой улыбке, будто шел он не на конспиративную явку, а на свидание с женщиной. — Что задержался?

— Смотрел за консьержкой. Между парадными дверьми стоял: не будет ли звонить после вас. За вами шел, — кивнул он Огюсту и Рене.

— Мы вас не видели, — сказала Рене.

— А меня никто не видит. Прозрачный, как из целлулоида. А консьержка с телефоном — нет ничего хуже. Одной рукой вам машет вслед, другой номер набирает.

— Не звонила?

— Нет. Спросила только, не к вам ли и я тоже.

— Это потому что сразу после них. А Филип где?

— Теперь он смотрит: не звонит ли после меня. Что вы ей говорите хоть?

— Говорю, что набираю людей в колонию. В Пондишери, на работу с каучуком. — И уточнил: — Не бойтесь: администраторами, а не сборщиками гуттаперчи. Знайте, если спросит. Объявление дал для прикрытия. Не куда-нибудь, а в «Пти-Паризьен». Приходится отвечать на телефонные звонки, когда сижу здесь. Что, слава богу, не часто бывает. Вот и Филип. У него свой ключ.

— А почему у меня нет? — пожаловался Шая. — Мне как раз такой комнаты не хватает! — и подмигнул Рене. — В ней спрятаться ничего не стоит. В этом огромном гардеробе, например. Тут для двоих уголок найдется, — и огляделся по сторонам в поисках других укромных мест, в которых можно было скрыться, если бы вдруг нагрянула полиция…

Пришел Филип, они посерьезнели. Филип вел заседание: видно, занимался бумажной стороной дела.

— У нас сегодня Рене Марсо, дочь профсоюзного деятеля и крестьянки, секретарь Коммунистической молодежи девятого района Парижа. В юношеском движении с пятнадцати лет, недавно получила степень бакалавра по философии, сейчас студентка Сорбонны и Политической школы, но хочет целиком посвятить себя боевой нелегальной борьбе с международным империализмом. Самые лучшие рекомендации от нескольких известных коммунистов — каких, не буду называть, чтоб не очень зазнавалась, — пошутил он. — А если говорить правду, то такие рекомендации не оглашаются. Так что всем нашим требованиям ты, Рене, подходишь — давай теперь тебя послушаем, что ты хочешь найти для себя в этом закрытом для других участке международного рабочего движения, который, сразу скажу тебе, опаснее всех прочих. Мы, конечно, не оставим тебя в беде, если что случится, но об этом надо знать с самого начала, да ты и сама это понимаешь. Многие из товарищей, которых, как мы говорим, посадили за антимилитаристскую деятельность, на самом деле были связаны с нами. Не все конечно, но многие.

Казимир перебил его:

— Что ты все о грустном? Совсем это не обязательно. Умный человек в их сети не попадает — погляди вон на Шаю. Чем бы ты, Рене, хотела у нас заняться?

Она не поняла:

— Есть выбор?

— Спросим, конечно, к чему у тебя душа лежит. Иначе толку не будет. Не знаешь нашей работы? Курьером можешь быть, вербовать новых сторонников, секреты воровать — к чему у тебя душа ближе?

— Там разберемся, — сказал Шая. — Что вы девушку в краску вгоняете? Такие вопросы и уголовникам не задают — каждый выбирает по ходу дела.

— Я бы хотела, — не слушая Шаю, сказала Рене, — делать то, что не противоречит естественному праву человека.

— Ты что?! — испугался за нее Огюст. — Какие естественные права?!

— Погодите, — заинтересовался Казимир. — Она же учится на юридическом факультете Пусть объяснит — юристы-то мы не очень грамотные. Не до того — с нашими делами да занятиями.

— Естественным правом каждого является право на жизнь и свободу выбора, — сказала, как на экзамене, Рене. — Поэтому, например, вербовать я никого не буду.

— Почему? — спросил Казимир.

— Потому что каждый волен жить как хочет, и склонять человека к тому, что он считает преступлением, само по себе незаконно.

— Рене! — вскричал Огюст. — С такими мыслями здесь делать нечего!

— Да погодите вы! — сказал польский еврей, от рождения привыкший к склокам и к сварам. — А с государством можно бороться?

— Можно и нужно, — отвечала та. — Государство само ведет себя преступно.

— Теперь, кажется, начинаю понимать, — сказал Казимир, не вполне потерянный для юриспруденции. — Интерес одного человека выше государственного?

— Вот именно, — сказала Рене. — Я лучше буду курьером — для тех, кто сам решил свою судьбу. А остальных оставлю в покое. Нельзя обманывать людей — это всегда выходит боком.