Сергей Дунаев - Приговоренный к жизни

• Название: Приговоренный к жизни
• Автор: Сергей Дунаев
• Жанр: Фэнтези

---

— Вы только посмотрите на себя, — давился он, — один в белом, другой в черном! Комедия. Сказав это, он опечалился и счел за лучшее уснуть дальше.

— Смотрите, Даэмон, а ведь он прав. Вы весь в черном…

— И что с того? Впрочем, есть один намек во всем этом. Вы играете в шахматы?

— Немного.

— Значит, вам играть белыми. Поскольку мы оба были пьяны, то хотели выступить как нельзя более экстравагантно, и оттого полезли на крышу гостиницы через пожарный ход. Там было еще светло и совсем чисто, а город улыбался обречено безжалостной смерти осени и оттого на сердце было пусто. И еще мне вдруг захотелось выиграть, не знаю почему, но я представил себе, что проиграю ему эту дурацкую игру и понял, что по мне этот проигрыш больнее всего в жизни. Почему? Сто раз я играл в шахматы, и никогда ни тени азарта не касалось меня. Да и теперь не игра меня волновала, а он. Я не мог проиграть ему, знал я совершенно точно. Я пытался понять сам себя, но не мог. Ведь Джордж мне нравился, он был похож на меня, а это для меня высшая похвала (и единственная). Но чувство подсказывало мне, что я ни в коем случае не должен ему проиграть. Странно… но я уверен, он в эту минуту почувствовал то же самое.

— Даэмон, — сказал он мне, — у меня дурное предчувствие. Я не буду с вами играть. Я встал и пошел по крыше. Что-то случилось со мной, что-то за непонятные чувства томили меня… Я весь словно горел, меня тряс озноб, но едва он сказал это, как я успокоился. Почему-то я не должен соперничать с ним ни в чем, понял я. Со мной это случилось впервые в жизни, но, видит бог, я быстро успокоился.

— Что с вами, Даэмон? — спросил он, — вы похожи на призрак.

— Правда…

— Вы так странно смотрели на меня…

— Не знаю в чем дело, поверьте. Дело не в вас.

— Можно и на ты…

— Не в тебе. На меня просто нашло что-то чудное, ты прав, играть нам не стоит. Можно просто погулять по крыше. Я чувствовал, что теряю контроль над собой, а этот человек его, напротив, приобретает… Наверное, он знает что-то, подумал я. Впрочем, все это, возможно, результат переутомления…

— Странно, Даэмон, мне кажется, вы постоянно лицедействуете…

— Отчего же? — я попытался улыбнуться, получилось кисло.

— У вас глаза такие отсутствующие, смотрите вы совсем не сюда… и глаза ваши — печальны.

— Верно, я и не говорю, что рад.

— Кто рад, глуп. Да я не об этом. — Джордж встал напротив меня, между мной и парапетом крыши, смотрел мне прямо в лицо.

— Посмотри на меня, пожалуйста… А ты можешь меня отсюда столкнуть, прямо сейчас?

— Что?.. Ты что говоришь?

— Значит, не можешь? — он отошел в сторону, — это я так, к примеру. Не обращай внимания. Мне показалось, он заметил, что я уже смотрю на него влюбленно безумно, и наклонил голову:

— Пойдем вниз. Дальше неинтересно.

Мы пили с ним до утра и совсем мало говорили, где-то слово в минуту. Я не привык к людям и впервые был рад, что встретил себе подобного. Обычно собеседники либо достают, либо смотрят в рот, все скучно. Сейчас же мне было странно, именно странно, слушать его. Джордж говорил о театре, где играл в Питере, он, оказывается, тоже играл.

— Знаешь, я не думал тогда ни о чем. Просто перевоплощаешься, не психологически, а телом. Как воплощение языческое. Я мог… думаю, что мог. Труднее всего поверить, труднее — это им, я же давно во все верю.

— Во все?

— Да, я верю во все. Я мог быть осенним цветком, умирающим не столько от холода даже, сколько от неизбежности смерти, камнем на забытой дороге, ребенком, девушкой, птицей в небе, мог даже быть тем, кто я есть сейчас — все это только память моих воплощений, прошлых, будущих, невозможных, — оттого мне в театре было просто. Артистизм — просто осознанный анамнесис, слово из Платона, очень умное.

— Воспоминание…

— Именно. Так что я ничего не играл, — я просто вспоминал и тогда воплощался в новое тело.

— Для меня такое умение — скорее порок. По-настоящему артистичный человек способен к притворству, а значит ему обязательно будет что скрывать. Он уже одним этим виноват. Впрочем, порок для меня — это комплимент, не упрек…

— Это я сразу по тебе понял. Но ты не сможешь быть лучше чем есть, хотя… ты не так уж и плох, наверно. Джордж налил себе джин-тоника и лег на пол.

— Скажи, а ты уверен, что способен чувствовать любую роль? Он молча кивнул мне.

— И можешь ощущать себя и Октавианом Августом, и слесарем Сидоровым, и принцессой Грез?

— И даже белым медведем. Причем мертвым.

— А Богом? Вопрос мой прозвучал как выстрел. Я не осмеливался подумать об этом, но это было неостановимо. Мой меланхоличный собеседник встал и закурил, храня молчание.

— Я смог бы. Наверно… Мне было бы интересно испытать себя. Я даже думаю… это единственный спектакль, где мне интересно играть…

— И дьяволом?

— Артист должен быть способен почувствовать себя таким. Поверить, что это он, только он. Но ценой может стать…

— Сумасшедший дом?

— Или он и вправду окажется тем, кого играл… — Джордж рассмеялся, — хочешь попробуем? Я буду богом, ты будешь дьяволом… С этого утра.

— У меня только один вопрос, — предвкушал я решающий удар, — совсем небольшой, но, думаю, главный.

— И что же? — ему уже было неинтересно. Я понял, что это судьба. Впрочем…

— Почему ты будешь богом? — я понимал, что вопрос мой либо глуп, либо безумен…

— Потому что я в белом! — ответил Джордж.

3. КЭТТИ И ПУСТЫЕ КВАДРАТНЫЕ КОРОБКИ

Я спустился от Даэмона рано утром, прямо в бар. У меня болела голова, хотелось домой, но я вспоминал, что я бог, и тем утешался. Странно, как я раньше не замечал за собой этого? Потом я подумал — ведь если я и вправду… то я все могу, даже склеить ту девицу в дальнем углу. Она была не по-здешнему прелестна, порочный ангелочек, мне были ведомы ее фантазии, болезненные, как цветы за секунду до увядания, как тонущие в безжалостном море фрегаты, как туманный идеал, о котором разве что только перестали грезить, как хрустальная кружка с ослепительно алым вином, падающая в грязь с самого последнего этажа Эмпайр Стейт Билдинг… Все о прилетающих с неба богах с безумным взглядом, дарящих ее непристойно сильными объятиями… Я заметил, она встала и направилась к выходу, впрочем, с другой стороны, это давало мне шанс рассмотреть ее более подробно. И это было ей в плюс.

— Девушка, — сказал я голосом пропащего алкоголика, — ты мой похмельный бред и потому должна сидеть тихо. Она обернулась даже более грациозно, чем я предполагал. И сразу пошла ко мне, сев прямо напротив.

— Зовут меня Джордж, — сказал я печально и тихо, — я тут теперь бог.

— Очень приятно, — голос ее тоже был весьма волнующим, — а меня Катя, я из Москвы и еще я последняя тварь. Можешь купить мне водки.

— Почему водки?

— Хочется… Неуловимый жест, и она села почти также, но немного, совсем немного иначе (чтобы я мог видеть больше?) Она курила «Кент» и читала английские надписи на стенах, она хотела сказать, но ничего не сказала.

— Ты ждешь кого-то?

— Угадал.

— А зачем?

— Я всегда жду. У меня чудесная жизнь, сплошные видения. У меня обольстительная внешность и ноги ничего (да это слабо сказано, подумал я). И еще я тебе нравлюсь.

— Именно. Мне тоже надо что-то говорить?

— Просто объясни себе сам, почему ты не получишь того, чего хочешь…

— Ты так уверена, что не получу?

— К сожалению — твоему, да.

— Тебя все достали. Она подняла на меня удивленный взор. Могу поручиться, удивленный. Она не думала, что я угадаю.

— Юная леди, ты не поняла. Я не могу не получить то, чего хочу. У тебя не может быть иной воли, я же сказал, ты мой похмельный бред.

— А что чувствует бог? — только спросила она.

— Тоску и ничего больше. Я и сам потерялся здесь… будь мне проводником.

— Куда?

— Например, до твоей комнаты.

— Пойдем, — сказала она, но словно и не мне.

Кэтти поведала, что живет не в гостинице, а в приморском кемпинге. В двухместном коттедже одна с тремя картонными ящиками, которые приехали с ней из Москвы и которым она читает по ночам сказки, чтобы не было скучно.

— Кому — им?

— Даже ты не поймешь, — отвечала она с сожалением, — в этом есть свой смысл, честное слово.

— Вполне верю. Возможно, только в этом он и есть…

— Я сумасшедшая, безнадежная и опасная, — сказала Кэтти, — но мне это все нравится. Там, где были возвышенности — будь то низкий каменный бордюр или высокая приморская баллюстрада — она пренепременно забиралась наверх. На поворотах, когда высокие лестницы кончались, я снимал ее, как звезду с неба. Она нравилась мне все больше, ведь вела себя именно так, как я хотел. Она даже целовалась совершенно кстати, безучастно. Я ненавижу в женщинах страстность, и Кэтти пленила меня этой своей идеальностью. Я следил за ее движениями, интонациями, взглядами, все больше понимая, насколько она совершенна. Или просто просыпался после бессонной ночи, или начинал трезветь, потому что отчетливо помню момент, когда неожиданно и внезапно осознал, что иду по незнакомым местам с невероятно красивой девушкой, и туманно вспоминаю, где и как я с ней познакомился. Теперь я посмотрел на нее украдкой и подумал, что мне повезло. Она опять забралась куда-то наверх и опять дошла до обрыва. Мне оставалось принять ее в объятия, ведь оттуда можно было только соскочить. И тогда она слетела ко мне с порывом ветра, незнакомая и прелестная.