Дмитрий Абрамов - Миссия России. Первая мировая война

• Название: Миссия России. Первая мировая война
• Автор: Дмитрий Абрамов
• Жанр: История
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-4438-0698-3

Настоящее произведение посвящено наиболее ярким, переломным и трагическим событиям первой четверти XX века в истории Европы, Азии и России, связанным с Первой мировой войной (1914–1918 гг.). Большинство персонажей произведения являются реальными, известными или малоизвестными историческими личностями — офицеры, солдаты, военачальники, поэты, общественные деятели, — жившие, любившие и воевавшие в те далекие трагические годы. Д. Абрамов реконструирует события, раскрывая «белые пятна» эпохи, изменившей историческую судьбу России и всего мира.

В своей книге автор использовал широкий круг исторических источников и специальной литературы: материалы Государственного военно-исторического архива, картографические и топографические материалы, мемуары, редкие публикации, сведения из специальных изданий, дореволюционных газет и др. Главной целью, которую ставил перед собой автор, был показ исторической мессианской роли России.

---

— Да, это замечательно, Андрей Ростиславович!

— Господин ротмистр, ну прочтите, окажите милость. У вас великолепно получается, — вновь пристал к Гаджибеклинскому пьяный Пазухин.

— Да, да!

— Просим! — стали упрашивать другие.

— Извольте, господа! Но сначала прочту не свое, а Давыдова. Уж очень близок мне этот поэт. Мой прадед-осетин Гаджи-бей знал его, был его товарищем, порой воевал с ним бок о бок в кампаниях 1812 и 1813 года. Послушайте, какие стихи:

Ради Бога трубку дай,
Ставь бутылки перед нами,
Всех наездников сзывай
с закручёнными усами!
Чтобы хором здесь гремел
Эскадрон гусар летучих,
Чтоб до неба возлетел
Я на их руках могучих.

— Хорошая военная лирика, — отметил Шабельский.

— Недурно, — отметил Космин.

— Или вот еще, его же:

Я люблю кровавый бой,
Я рожден для службы царской.
Сабля, водка, конь гусарский,
С вами век мой золотой.

— И все же хотелось бы услышать ваши стихи, ротмистр, — попросил Шабельский.

— Попробую, господа, — отвечал тот севшим, пропитым голосом, покрутил кончик уса и стал читать:

Жизнь свята, но зияет ранами;
Не уйти от любви, войны.
Малодушья не скрыть обманами,
Не укрыться юбкой жены.
И душа солдатская просится
В бой. Со смертью играть, ворожить.
Ну а выжил, сильнее хочется
И любить, и гулять, и жить.

Гаджибеклинский еще некоторое время читал свои стихи. Но потом разговор, как всегда это бывает в подпивших мужских компаниях, переключился на тему женщин. И тут Космин заметил, что поручик Новиков, увлекшись этой темой, сам собой, как бы невзначай разливает очередную порцию по стаканам. Раненый и уставший корнет уже дремал, сидя на скамье, покачиваясь и склоняясь головой на грудь.

«Вот и второй джинн», — подумал про себя унтер, вспоминая сквозь хмель восточную сказку «Волшебная лампа Алладина».

— Эй, красавица, а принеси-ка нам моченых яблочек! — крикнул совсем захмелевший Пазухин, подзывая украинку-молодку.

— В этих деревнях и селах готовят удивительные моченые яблоки, господа, — промолвил он, обратился он к офицерам.

— Такому панычу не тильки яблок, но и ниче другого не жалко, — со смешком промолвила девушка, подметавшая влажным полынным веником полы в хате.

Затем она быстро вышла, прихватив с собой глиняную миску и рушник, висевший у печи. Минут через пять молодка вновь появилась в дверях, неся миску, обернутую рушником и наполненную желтоватыми, морщинистыми мочеными яблоками. Когда она подошла к столу, Пазухин почти незаметно, но ловко огладил ее по талии и заду. Та поставила миску на стол, не выказав сопротивления. Компания пьяных офицеров заулыбалась. «Денис Давыдов» покрутил правый ус и завистливо глянул на корнета. Тот же, словно не замечая, с деловым видом порылся во внутреннем нагрудном кармане шинели, достал оттуда серебряный рубль. Затем охватил запястье ее правой руки и, влюблено-пьяно заглядывая в глаза, нежно вложил монету ей в ладонь.

— Да награди тя Господь, паныч, — смущенно промолвила та и быстро отошла от стола к печи. Все закусили яблоками. Те действительно были хороши.

После принятия четвертой половины стакана самогон сильно ударил в голову унтер-офицеру Космину. Он положил руки на стол, скрестил их и опустил на них голову. Ему приснился сон, что он — мальчишка — оказался за большим столом в подземном, полутемном царстве гномов и троллей. Горели и потрескивали факелы, пахло смолой, медом и еще чем-то печеным от очага. Все было как в детстве. Старуха с темными внимательными глазами, сидевшая за печкой, оказалась мудрой седоволосой бабой-ягой, что шептала то ли какие-то молитвы, то ли заклинания. Голоса, слышимые Кириллом сквозь пьяный сон, были причудливы, искажены и забавны.

— Но была эта принцесса влюблена в юного принца с соседней улицы, — рассказывал лысый тролль средних лет с большими черными усами и бородой, — но принц оказался наследником солидного капитала и вскоре уехал в Париж. Принцесса же изменила имя, фамилию и сбежала, — продолжал он.

— А что же наш молодой человек? — баритоном спросил гном средних лет.

— Не иначе он стал совсем плох. Дать бы ему холодного молока испить, вмиг воскреснет! — посетовал молодой гном со светлыми усами.

— Батенька, а зачем тогда зелье пить? — опять баритоном вставил тролль постарше.

— Нет, господа, от этого дела самое лучшее — холодный огуречный рассол или холодный квас из погреба, — встрял в разговор молоденький гномик, выскочивший из-под стола.

— Наберут щенков в армию, а молока не дают, — подытожил лысый, усатый тролль.

— Космин, проснитесь, ночь на дворе! — громко сказал кто-то.

— Да это же они обо мне говорят! — подумал Кирилл, просыпаясь, подняв голову и очумело открыв пьяные глаза.

— Эй, Гриценко, быстро ведро холодной воды из криницы, дай умыться господину унтеру. Да следом седлай двух коней и поедешь сопровождающим на 1-ю батарею, — прокричал Пазухин через открытую дверь на улицу.

* * *

Ведро холодной колодезной воды, вылитое на голову, прохладная июньская ночь, верховая езда с ветерком неплохо освежили и привели в чувство Космина. Он прибыл на батарею, разбившую бивак на южном склоне все того же холма, запыленный, бодрый, молодой, но хмельной, и предстал в офицерской палатке пред очи усталого Горста, когда тот уже собирался отходить ко сну.

— Господин капитан, ваше приказание выполнено, осмотр позиций и батареи противника, разбитых нашими орудиями, произведен, — ничтоже сумняшеся, но слегка заплетающимся языком доложил унтер, прикладывая руку к козырьку фуражки.

— Где вас так долго носило, Космин? Или вы опять были в разведке с вашими знакомыми-гусарами? — спросил язвительно командир батареи, явно чувствуя запах спиртного от подчиненного.

— Никак нет, господин капитан, в разведке не был, но знакомые гусары многое пояснили, рассказали и помогли восстановить картину прошедшего боя, — отвечал тот без тени смущения.

Тут же спросил:

— Разрешите доложить?

— Уж потрудитесь, молодой человек, — мрачновато вымолвил Горст и разложил на походном столе свою карту-двухверстку.

Кирилл толково и неторопливо, указывая по карте карандашом, изложил командиру батареи полученные им сведения.

— И каков же, по вашим подсчетам, процент прямых или чувствительных попаданий, а самое главное, какова была эффективность и быстрота нашего огня по батарее австрийцев? — спросил Горст, сузив синие, холодные глаза.

— Нахожу, господин капитан, что батарея противника была подавлена в течение 5—10 минут после первого залпа наших орудий. Отмечаю это время, исходя из среднего расчета скорострельности наших орудий (7 выстрелов в минуту), прибавим время коррекции наводки, действенности нашего огня, поражения личного состава и материальной части. Противник явно не знал о расположении нашей батареи. Задачей австрийских артиллеристов было остановить наступление нашей кавалерии, а не ввязываться в дуэль с нами. Кроме того, по словам офицеров гусарского полка, основной урон был понесен личным составом 1-го и 2-го эскадронов, которые атаковали на правом фланге, — рассказывал Кирилл, указывая остро отточенным концом карандаша на расположение стрелковых и пулеметных позиций противника, недавно нанесенных им самим. — В то время как 4-й и 3-й эскадроны, атаковавшие в полосе открытого огня австрийской батареи, понесли небольшие потери. Основная масса убитых и раненых гусар была поражена ружейным и пулеметным огнем австрийцев на нашем правом фланге. И, как помните, наша батарея начала обстрел пехотных и пулеметных позиций противника лишь минут через 15–20 после начала атаки, — закончил Космин.

— Хорошо. И все же, каков процент прямых и ближних попаданий? — уже совершенно заинтересовавшись, вновь спросил Горст.

— Думаю, до 40–50 процентов, господин капитан. Ибо непосредственно батарею и прилегающую территорию поразили до 200 наших снарядов. Но поскольку из наших орудий огонь велся продолжительно и с убывающей частотой, можно предположить… — продолжил Космин.

— Достаточно. Я вполне удовлетворен вашими сведениями, да и пора ко сну. Ступайте, Космин, отдыхайте. Однако не забудьте, через 5 часов батарея снимается и оставляет эту позицию. Нас и наших соседей-гусар перебрасывают западнее. Думаю, командование корпуса ставит перед нами задачу взять город Броды… Словом, готовьтесь. Ну и благодарю за службу. Вы свободны.

— Рад стараться, господин капитан!

— Ступайте! Да не забудьте: из вас никогда не выйдет дельного офицера, если вы будете пить с разведчиками, тем более с гусарами!

* * *

У-гу-гу! У-гу-гу!