Мария Тортика (Лобанова) - Жизненный путь Христиана Раковского. Европеизм и большевизм: неоконченная дуэль

• Название: Жизненный путь Христиана Раковского. Европеизм и большевизм: неоконченная дуэль
• Автор: Мария Тортика (Лобанова)
• Издательство: Литагент «Центрполиграф»a8b439f2-3900-11e0-8c7e-ec5afce481d9
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-227-05277-3

На основании обширных архивных материалов ряда стран впервые подробно рассматривается жизненный путь одного из ярчайших лидеров международного социалистического движения болгарина Крыстю (Христиана) Раковского, видного центристского деятеля II Интернационала, ставшего после 1917 года большевиком. Авторы проследили роль Раковского как государственного руководителя Украины – председателя ее правительства, его мужественную борьбу за подлинное равноправие республики в составе СССР, против сталинского курса на унификацию, раскрыли попытки Раковского европеизировать СССР, когда он был полномочным представителем в Великобритании и Франции. Исследование выразительно повествует о противодействии Раковского установлению сталинского единовластия, пребывании в ссылке, возвращении в Москву на второстепенный пост и расправе с ним. Уделено внимание и личной жизни героя, его семейным и внесемейным связям, его родным и близким. Книга написана живым языком, с увлечением читается и представляет интерес не только для специалистов, но и для самой широкой аудитории.

---

Когда в начале февраля Раковский находился в украинской столице Харькове, он прочитал два варианта отчета о речи, произнесенной Чемберленом за несколько недель до этого, – в британских газетах и в советских официозах. Ему сразу же бросилось в глаза, что в советских газетах изъят важный фрагмент о том, что он, Чемберлен, не намерен устанавливать общего фронта против кого-либо (в виду явно имелся СССР), что он старается устранить недоразумения и разногласия. Исключение этого места из изложения речи, которое можно было трактовать как приглашение к возобновлению переговоров, возмутило Христиана Георгиевича, расценившего эти действия «Правды» и «Известий» как тенденциозное освещение советско-британских отношений.

7 февраля он написал письмо членам коллегии НКИД с копиями членам Политбюро и главному редактору «Известий» Ю. М. Стеклову (редактором «Правды» был член Политбюро Н. И. Бухарин). Это гневное и страстное письмо, в котором утаивание информации о речи Чемберлена было лишь отправным моментом, заслуживает подробного цитирования. Раковский писал: «Возникает вопрос: …Полезно ли нам самим устранять из нашей информации все те успокаивающие сведения, которые получаются нами относительно наших взаимоотношений с Англией, или, наоборот, давать такую информацию, которая поддерживает среди наших рабочих и крестьян алармистские[793] настроения? Это я считаю безусловно вредным, потому что подобным образом мы притупляем чувство опасности у наших рабочих и крестьян, и, когда перед нами встанет подлинная опасность, они в ее существование могут не поверить».

Вообще это пребывание в СССР было сопряжено с целым рядом поездок. В качестве члена Центрального исполнительного комитета (ЦИК) СССР Раковский участвовал в сессии этого органа, состоявшейся в начале марта 1925 г. в Тифлисе. На пути следования из Москвы поезда, в котором Раковский находился вместе с такими советскими иерархами, как Калинин, Рыков, Чичерин, Куйбышев и др., происходили многочисленные встречи с населением. Раковский выступал на ряде митингов. Речь в Баку была частично произнесена на понятном присутствовавшим турецком языке. В Тифлисе Раковский выступил перед студентами и рабфаковцами в университете.[794] Речь была выдержана в примирительных тонах. «Немалой помехой в наших дипломатических отношениях, – говорил он, – является стремление капиталистических государств экономически подчинить себе СССР. Но если меня спросят, так ли сильно это желание капиталистических стран, как раньше, то я должен категорически сказать: “Нет, капиталистическая рать поколеблена”. Капиталисты понимают, что без нас им не обойтись, что для того, чтобы использовать наш рынок, нам нужно открыть кредиты, но в то же время они сознают, что эти кредиты нас укрепят».[795]

После окончания сессии произошел случай, сам по себе незначительный, но приобретающий особый смысл, если иметь в виду, во-первых, что в бюрократических кругах в это время усиленно шушукались о возможности союза Сталина с Троцким (готовившийся к разрыву с Каменевым и Зиновьевым будущий единоличный диктатор хотел действительно испугать их такой возможностью), и, во-вторых, близкие личные отношения между Троцким и Раковским. Об этом случае позже рассказал Троцкий, хотя в какой-то мере его отразила и тогдашняя печать. В Сухуме, где отдыхал теперь уже бывший наркомвоенмор, приземлился самолет, доставивший из Тифлиса Раковского и наркома почты и телеграфа Н. И. Смирнова, также связанного с Троцким.

«– Кто дал вам самолет? – спросил я с удивлением.

– Енукидзе![796]

– Как же он решился на это?

– Очевидно, не без ведома начальства».

Этот рассказ Троцкий завершил сообщением, что Раковский и Смирнов не имели к нему никаких политических дел и поручений. Сталин, ничем не связывая себя, пытался посеять иллюзии и панику.[797]

Вместе с Рыковым и Чичериным Раковский провел несколько дней в Армении, посетил Ленинакан, Эчмиадзин, Ереван. Он многократно выступал, вспоминал о своем участии в форумах II Интернационала, в его акциях в защиту армян от притеснений и резни со стороны турок, восхваляя одновременно вроде бы воцарившуюся в СССР дружбу народов.[798]

17 марта 1925 г. Х. Г. Раковский возвратился в Москву, а вслед за этим отправился в Лондон,[799] где продолжал встречи и контакты. Но надежды на возобновление крупномасштабных межгосударственных переговоров не оправдались.

Состоялась, правда, новая встреча с министром иностранных дел О. Чемберленом, самая продолжительная из всех, согласно рассказу о ней Христиана Георгиевича. Британский министр был тверд: он разъяснил, что нормальные межгосударственные отношения между обеими странами возможны, как он уже говорил в предыдущей беседе, лишь при соблюдении трех условий: не должны повторяться инциденты, подобные «письму Зиновьева»; между Коминтерном и советским правительством не должно быть взаимозависимости; советское правительство не должно предпринимать в каких-либо странах враждебные действия против Великобритании.

По всем этим позициям Раковский возражал. В отношении «письма Зиновьева» он заявил, что пострадавшей стороной является СССР, и даже провел сравнение с «делом Дрейфуса», мало, надо сказать, обоснованное, хотя само это дело дипломат знал превосходно и даже тремя десятилетиями ранее посвятил ему специальную книгу на болгарском языке. Более спекулятивными были разъяснения по второму вопросу. Прибегнув вновь к истории, Раковский сослался на прецедент, созданный самой Британией, когда она отказалась запретить на своей территории деятельность I Интернационала. Чемберлен уместно заметил, что члены британского правительства не входили в I Интернационал. Раковский не остался в долгу, отпарировал, что тогда, мол, нигде еще не было социалистического правительства. В связи с третьим вопросом Христиан Георгиевич обосновал политику сосуществования и демагогически утверждал, что нелепо обвинять советское правительство в организации революционного движения в других странах.

После перехода Лейбористской партии в оппозицию контакты советского полпреда с ее деятелями и особенно с руководителями тред-юнионов не только сохранились, но стали более оживленными и дружескими, что явно противоречило «разоблачительному» курсу большевистских и коминтерновских лидеров (фактически это были одни и те же лица) в отношении «правых» социал-демократов в целом и британских «оппортунистов» в частности. В дневнике Раковского за 1925 г. можно встретить немало записей о неофициальных встречах с тред-юнионистами. 9 июня у него побывал секретарь федерации шахтеров Кук, который рассказал об осуществлении плана создания союза четырех тред-юнионов: шахтеров, железнодорожников, транспортников и металлистов.[800] 22 сентября Христиан Георгиевич записал: «Приходил Пёрселл попрощаться перед своим отъездом в Америку на конгресс американских тред-юнионов».[801]

После перевода на дипломатическую работу во Францию Христиан Георгиевич Раковский почти полностью сосредоточился на делах, связанных с переговорами о долгах и кредитах, о чем мы уже рассказали.

Другие политические и экономические контакты были сведены к минимуму. В то же время важное значение Раковский придавал развитию франко-советских культурных связей. При этом, стремясь, разумеется, к тому, чтобы использовать эти связи для пропаганды большевистской идеологии, он проявлял завидные для советских государственных деятелей той поры широту взглядов, терпимость, уважение к иным мнениям и вкусам.

Показателем этого может служить письмо, направленное Раковским от своего имени и от имени известного литературного критика и писателя, редактора журнала «Красная новь» А. К. Воронского председателю ОГПУ Ф. Э. Дзержинскому. Письмо было написано с последней советской железнодорожной станции Себеж на границе с Латвией, когда Раковский возвращался в Лондон, чтобы сдать там дела и переехать во Францию (датировано оно 25 октября 1925 г.). Вот почти полный текст этого примечательного документа: «Прошу оказать нам содействие – Воронскому и мне, чтобы спасти жизнь известного поэта Есенина, – несомненно самого талантливого в нашем Союзе. Он находится в очень развитой стадии туберкулеза (захвачены и оба легких, температура по вечерам и пр.). Найти, куда его послать на лечение, не трудно. Ему уже предоставлено было место в Надеждинском санаториуме под Москвой, но несчастье в том, что он вследствие своего хулиганского характера и пьянства не поддается никакому врачебному воздействию. Мы решили, что единственное еще остается средство заставить его лечиться – это Вы. Пригласите его к себе, проберите хорошенько и отправьте вместе с ним в санаториум товарища из ГПУ, который бы не давал ему пьянствовать. Жаль парня, жаль его таланта, молодости. Он много еще мог бы дать, не только благодаря своим необыкновенным дарованиям, но и потому, что, будучи сам крестьянином, хорошо знает крестьянскую среду. Зная, что Вас нет в самой Москве, решили написать, но удалось это сделать только с дороги – из Себежа».